Сны об Ионе.. Фрея 322-911

интерлюдия № 8


а теперь ты просыпаешься каждую ночь.. ты наверное разучился спать.. твое сердце колотится как барабаны том-том.. сколько лет тебе? шесть.. или десять? ты — старик!.. а.. Фрея.. твоя любимая Фрея, каждую ночь полыхает над пламенем своих снов, охваченная диким огнем и тихим ужасом..
 
ты знаешь, что это происходит в твоей душе, ты чувствешь в себе эту ненависть.. за предательство, и боль причиненную ей..
 
и чего стоила твоя свобода, когда теперь все так предсказуемо?. зачем всю свою жизнь надо было бунтовать, зная наперед, что бунт этот будет всегда про тебя самого.. что даже сейчас ты не в силах отказаться от манящего предощущения конца вечности на пороге без- смертия?..
   
ты пытаешься остановить Время.. ты входишь в пустоту.. внутри каменных стен, под воркующий клекот голубей над тишиной обезличенного купола.. ты видишь как древние колонны нависают над тобой.. громадные шахматные ладьи, которые пережили своих создателей, которые пережили всех тех, кто приходил им на смену.. Они переживут и тебя, оставаясь в изначальной сути своей — холодным камнем.. нетленным и равнодушным.. 



322


Комната в номере отеля была узкая и длинная, а кровать — длинная и широкая, так что приходилось протискиваться через тесное пространство между ней и стеной, чтобы выйти за периметр комнаты, а там, за комнатой.. открытая всему небу терраса.. ее проем огорожен железной решеткой и дверью с ключом..

…

Промозглая терраса, все эти семь холодных дней терзаемая то снегом, то дождем.. справа — башенный кран над недостроенными этажами, слева — дом с единственно горящим окном, в котором какой-то человек весь день шьет одежду, прямо напротив дымит голубым паром ржавая труба, внизу — полицейский участок и пивная лавка, а над ними — белые чайки и темно-розовое бездонное небо Стамбула..
 
— Ты обещала мне станцевать. — Иона приготовил камеру, чтобы запечатлеть ключевой эпизод для своего будущего видеоклипа.

— Снег же идет. Да и темно уже.

— Ну давай, сегодня наш день. У тебя получится.

Он включает музыку, и начинает танцевать. Ремикс Свендсена «Тарлабаши» заводит Фрею, она снимает джинсы, сидя на краю кровати и натягивает на ноги черный тонкий нейлон.. кажется, даже чайки над их террасой включаются в ритм музыки вместе с огоньками на башне строительного крана.. Она танцует в чулках, которые специально везла сюда для него, для его причуды снять семь дней из их прошлой жизни, однако город так увлек в свой водоворот (и недели им не хватило на сотворение новой картины мира), что только сегодня.. в последнюю ночь.. Она, босая, своими уставшими длинными ногами выводит замысловатые фигуры на мокрой от падающего снега керамической плитке, глаза ее полузакрыты, она вся во власти чудесной музыки, задающей ритм этому пережившему тысячелетия городу.
 
— Помнишь сегодняшних ребят на пароме?.

Иона погружается в себя.. — они смешиваются с огромной толпой, спешащей занять места в теплом салоне, они пристраиваются у радиатора, достают еду, напротив них сидит красивая пара — девушка и парень, безмятежно юные и удивительно гармоничные, они, как единое целое, они стараются не смотреть на них, а они стараются не смотреть в ответ.. их молодые лица, такие светлые и красивые.. они настолько вместе, что Фрее не хочется тревожить их поглощением еды, но она голодна.. и ей уже все равно..
 
— Эти ребята, как мы в молодости, — Иона доволен. Эпизод удался (она ни разу не сбилась с ритма (!)..

— Может быть да, а может..

— Ты о чем? Все же нормально. Сегодня наш юбилей.

— Ну да, именно так и есть. Сегодня.. Наш.. Юбилей.. — Фрея сидит, съежившись, на мокрой холодной террасе, обняв свои замерзшие ноги. 

— Да что с тобой такое? Я что теперь всю жизнь.. как тот прометей.. должен искупать грехи перед твоими демонами?! — на него накатывает бешеная волна возмущения и животной  злобы..
 
.. «пора отчаливать тебе, Иона.. запрягай своего кита».. 

Он бросает на кровать камеру, хватается за телефон и бежит вниз по темной узкой винтовой лестнице. На каждом этаже его безмолвно приветствует световой датчик.. «спасибо добрый человек».. улица.. «сколько времени? два».. Снег почти закончился. В ночном небе по невидимым трамвайным путям движутся стрекозы-самолетики.. проулок.. второй.. он подходит к сверкающему неоном вавилону Истикляля.. Два невероятных потока людей, будто не идут сами по себе, а перемещаются в противоположных направлениях, стоя на широких уличных эскалаторах.. Запахи еды, аромат кофе и восточных сладостей смешан с табачным дымом и морозным привкусом ледяного бриза, бегущего к зимнему морю.. Сквозь непрерывный гул этого человеческого улья то там, то здесь пробиваются голоса уличных музыкантов.. Ионе вдруг кажется, что все они одеты в белые маски.. воют далекие полицейские сирены.. и свистки.. он вспоминает митинг в Бангкоке.. толпы демонстрантов, истекающих сплошной человеческой массой на широкий и душный проспект.. вокруг него палатки.. громкая возбужденная речь, рвущаяся из мегафонов.. у всех на головах повязки, на груди свистки, в которые они постоянно свистят, держа в руках разноцветные флаги…

— Гадаться, девочки, гадаться.

Иону выплеснуло на небольшую площадь перед реставрируемой мечетью.. Обрамленная с четырех сторон минаретами-пиками, она прячет гигантский темный купол за деревянным забором, словно стыдясь своей неухоженности.

— А мальчикам можно?

— А тебе зачем, милок? У тебя и так все на лбу написано.

— Я это.. цветы купить..

Позади странной старухи-цыганки, говорящей на его родном языке, в высоких металлических вазах стоят черные розы и голубые тюльпаны, мохнатые пионы и..

— А что, хризантемы у тебя только белые? Сиреневых нет?

Старуха ухмыляется.. нос ее, неимоверно-больших размеров в пол-лица, фиолетово-синий, напоминает Ионе сморщенный баклажан. 

— Ты не пьяный случаем? — низким грудным басом вдруг вопрошает она. — Вот же они, сиреневые. Прямо перед тобой. Смотришь в себя, а не на цветы..?

— Беру все..
 
Окружной дорогой, через узкие ночные улочки, примыкающие к Тарлабаши, он возвращается домой, привлекая внимание местных проституток, решивших, что хризантемы, судорожно сжимаемые в руке этого странного клиента, предназначены именно им..

Зайдя в небольшой освещенный холл отеля, он замечает, что цветы теряют свой окрас, становясь снова белыми, зеленые листья у него на глазах медленно скрючиваются и сохнут. Иона бежит по лестнице, стараясь успеть до того момента, пока белый цвет не стал абсолютно белым..

…

— Я цветы тебе нес..
 
— Спасибо..

…

Они укрываются от жары под тяжелой бетонной крышей перед высокими столбами у входа в аэропорт.. они курят одну за одной.. они переоделись в туалете в летние вещи (зима в этих краях приказала долго жить еще со времен палеозоя). Ее ноги обуты в белую плетеную кожу, на ней тонкий сиреневого цвета топ и широкие льняные шорты.. они смеются.. они смотрят в глаза друг друга, а потом.. сидят и пьют из горлышка теплую воду перед посадкой в желтый автомобиль, который увезет их туда.. в неведомый доселе мир..
 


911


Итак, смотри : свет который в тебе, не есть ли тьма?
Евангелие от Луки               
               

— Ну ты звони мне.. пока к себе не улетишь.. Рада была встрече.. Всё.. иди.. ненавижу долгие расставания.. Смотри — а дождь.. все-таки пошел..

Летний дождь на площади у Казанского собора.  Он покупает ей мороженое, шутя проталкиваясь сквозь вереницу длинной очереди..

— Тебе нравится «Красная комната»?

— Не знаю. «Танец», по мне, еще краснее..

— А меня она пугает.

— Почему?

— Голова от нее кружится. Бежать хочется.. оттуда

…

Они прибыли на место уже далеко затемно, длинным караваном из шестнадцати грузовиков с полуприцепами. Нежад попросил всех собраться около своей фуры (на кабине которой красовалась арабская вязь цитаты из «Шахнамэ»), чтобы провести краткий инструктаж по правилам поведения в туранских землях.

— Аллаха здесь чтут не так, как у нас. Водку пьют, кровь и мясо свиньи едят, и сами того не ведают. Гашиш, у кого остался, не курить. Не откупимся. Еды у вас много. Чечевица в моем прицепе на месяц запасена, кому не хватит, спрашивайте. Чинары вокруг нас, слава Аллаху, не порублены. Место для намаза выберите у воды. Фуад и Саркис по-здешнему понимают, будут меня  сопровождать..

…

Фрея наконец оформила пропуск в отделе кадров и спешила обрадовать этой новостью Фуада. Из всех троих, приходивших к ним в отдел сбыта персов, он был ей более симпатичен. Худой, с тонкими чертами лица и мясистым с горбинкой носом (у всех у них носы одинаковые, совсем как у нашего Деда).. кудрявые темные волосы, широко распахнутые черные глаза светились какой-то неуловимой тоской, словно был он не водителем-дальнобойщиком, а актером тегеранского драмтеатра.

Машина. Старенький ухоженный трак. Труба на капоте как у паровоза. Сбоку отсек с электроплиткой. Мешок красной чечевицы.

— Фуад, давай, поешь по человечески. Я тебе самсу принесла.

— Не уверен, что мне это можно. Аллах здесь у вас чересчур податливый.. Не обижайся, Фрея, доброе сердце у тебя, как у моего брата.. было..

Он подает ей руку, она заскакивает в кабину, усаживаясь в мягкое кожаное кресло.

— Ты говори, куда ехать.

— Прямо езжай, до проходной тут недалеко.

Фуад заводит своего механического монстра, включает проигрыватель (у меня настоящий «pioneer», Фрея (!), высокие духовые предваряют фортепьянное аллегро, и.. «ya zahratan fi khayali..» (19), голос Батыра охватывает замкнутое пространство внутри кабины..

— Откуда у тебя эта музыка?

— Нравится? Омар мне пластинку подарил, когда в тот год перед своей смертью из Ташкента вернулся.. Я ее всегда теперь с собой вожу, оцифровал вот даже..

— А у нас Дед эту песню любит и поет ее иногда.. тарелку около рта держит.. и поет в нее как, в микрофон..

…

Саркис Озгюн ест колбасу, предложенную ему Натальей Федоровной, украдкой поглядывая на дверь, а не появится ли вдруг Нежад? Ему, христианину по вере, конечно не воспрещается употреблять в пищу запрещенную Кораном еду, но с политической точки зрения он не хочет нарушать равновесия, сложившегося за несколько лет в их сплоченном общими лишениями коллективе. Этот крупный мужчина с квадратным подбородком, густыми черными бровями и блекло-серыми, всегда как бы улыбающимися глазами, чувствует себя здесь почти как дома. От дальних родственников в Армении он знает, что Советский Союз до сих пор не изжит в умах тех, кто родился и вырос на одной седьмой части земной суши..

— Вы, Наталия, даже не знаете, как мы уважаем женщин у себя на Родине. Водку не пьем, ну.. траву иногда курим.. но это совсем другое.. а женщин своих боимся как-то. Попробуй с ней разведись, она такую сумму в суде выдвинет — век батрачить будешь..

— Хорошо, что водку не пьете, хотя курить такое.. для меня еще хуже.. Женщина же.. она не только хозяйка дома, но и хранительница его. Так что все правильно.. Вы кушайте, Саркис, не стесняйтесь. Фрея документы сегодня дооформит.. завтра грузиться биг-бэгами с пирожками будем.. а там и домой вам дорога открыта..

…

Она сама шнурует тент на прицепе, одиннадцать часов ночи.. («где этот придурок, Шестнадцатый»).. Она стоит на плечах у Рустама, в розовой юбке-колокольчике. Таможенник, лениво покуривая в сторонке, подгоняет ее:

— Говорила пять минут. Две уже прошли. У меня там кроме ваших пирожков еще 20 машин с яблоками..

— Рустам, смотри в землю! И завтра только попробуй мне вспомнить об этом. Ионе расскажу. — Она мастерски, словно всю жизнь провела где-нибудь в порту, завязывает тугую веревку и хватается за голову своего напарника по акробатическому номеру.. — Всё! Присядь. Я слезаю..

Вот уже неделю они практически живут то на таможне, то на заводе. Последний день месяца. Экспорт закрыт. Слава Богу! Теперь люди получат зарплату (после праздников наверное?).. Как всегда, успели в последний день. Некоторые мешки еще теплые от пышущих жаром многотонных пирожков..

Она возвращается домой в 2 часа ночи. Иона, как загнанный зверь, неистово мечется по квартире.. Они не общаются все эти семь дней. Он не притрагивается к еде, которую она готовит, беседует только со своим отцом, говоря о ней в третьем лице..

Фрея устала от бессонных ночей, таможенных деклараций, тихих, терпеливых, но совершенно чуждых ее пониманию персов, от бытового садизма своих домашних обязанностей.. она устала, она пытается примириться со своим положением. Машины приезжают из месяца в месяц, по десять, по шестнадцать, и конца-края не видно этому..

— Давай не будем больше.. послушай какие стихи мне прочитал сегодня Фуад.. это страший брат его написал, который умер:  «Когда луна взойдет над небосклоном.. И мир окажется подлунным в мире Оном..»

Иона резко оборачивается к ней и хлестко отрезает:

— Да ты же овца, за копейки на них батрачишь.. государственный экспорт выполняете?.. крутыми стали? .. с иранцами своими по ночам шляешься.. стихи они тебе читают!

Он хлопает дверью в гостиной. Фрея ложится спать в холодную постель. Света нет уже трое суток. На улице идет снег.. Ей хочется, чтобы ее пожалели, как в детстве, она плачет, она хочет к маме..

Утром Иона просыпается, как всегда, на рассвете, встает и понимает, что Фрея больна. Она не выходит из комнаты, ее лихорадит, лающий кашель.. « вирус подцепила бл..»

Он тупо смотрит на нее, и скука вползает в его душу, тихая и мерзкая, как холодная тварь. Он набирает в шприц хлористый кальций, вводит в вену горячую струю обжигающую ее нутро..

— Если ты такая дура, ложись там и умирай где-нибудь, на таможенном складе.

— Раз я такая овца, убирайся и дай мне сдохнуть так, как я захочу..

…

Зверь еще не ушел. Видны его лапы и хвост.

Сегодня наступит Новый год. Пьяный Иона лежит рядом с умиротворенной Милой. Он проснулся в чужом ему доме. Рядом батарея из пустых бутылок, телевизор словно бубнит его мыслями: «я устал.. я ухожу»..

— Ты кто такая, старуха?

— Ионушка, ты меня любишь?

— Пошла нах.. детуля..

…

Фрея с Дедом поминают умершую почти десять лет назад Бабулю.. В сырой промозглой квартире, тускло освещенной четырьмя свечами и масляными лампадками, изготовленными ее свекром, тишина предновогоднего вечера внезапно обрывается громким стуком в дверь..

— Пойду открою. Фюрер твой явился. Пожалуйста, не спорь с ним. Лучше ложись спать. Завтра плов приготовлю..

…

«Красная комната пугает меня, но мне нравится здесь. Иона просил, чтобы я его дождалась. Монахини уснули в углу на своих грязных циновках. Они сказали мне, что никто и никогда отсюда не уходил. А я помню тот день, когда он умирал, рядом с тем молоденьким матросом из Марселя, и спрашивал меня «как зовут тебя, милая», я встала на мягкий стул у окна.. и вышла через него в зеленый сад.. к белоснежным цветущим вишням..»


http://stihi.ru/2020/06/05/3375