В гостях у Игоря Белавина

Дорогие друзья, мы продолжаем традиционную рубрику, предназначенную для обсуждения стихов, представленных в резидентском отборочном туре и в лонг-листе текущего цикла конкурса БЛК, а также для бесед на произвольные окололитературные темы.
Весь май в нашей литературной гостиной принимает гостей замечательный поэт и, мы уверены, интересный собеседник Игорь Белавин ( http://stihi.ru/avtor/belavinio ).
Чтобы вступить в беседу с Игорем, необходимо открыть здесь отдельную рецензию, поместить в нее свое стихотворение, участвующее в майском конкурсе БЛК (неважно, через номинацию или отбор), задать вопрос или предложить тему разговора.
Мы приглашаем в Гостиную и действующих редакторов отборочных туров. Каждый редактор в месяц своей работы может принести сюда одно свое стихотворение, отвечающее общим условиям конкурса, т.е. не попадавшее ранее в лонг-листы БЛК, ограниченное по объему и т.д.

Мы просим Игоря написать первую рецензию на этой странице, в которой высказать свои пожелания и задать тон майским литературным обсуждениям. 
Чтобы «хозяйская» рецензия не утонула в потоке следующих, ГР перенесет ее в основной текст рубрики сразу же после появления.

Рубрика только для резидентов БЛК.

-----------------------------------

Современные поэты находятся в крайне сложном положении. Мест на Парнасе во все времена мало, а претендентов на эти почетные кресла сейчас несравненно больше, нежели когда-либо раньше. За без малого три века существования русской силлабо-тоники, число людей, занимающихся или пытающихся заниматься этим видом народного творчества, выросло, судя по сайту Стихи.ру, до почтенных 840 тысяч.
Если встать на точку зрения, что поэт – инструмент языка, то согласимся, что с инструментом что-то надо делать, чтобы писать для практической пользы, а не только из потребности высказаться Поскольку «читатель обыкновенный», которому вроде бы все сказанное и предназначено, пропал как класс.
Еще недавно, а именно в 19 веке поэзия в России была сугубо элитарным занятием. Поэзию читали, поэтов боготворили, но заниматься ею всерьез рисковали считанные единицы. Считалось, что для таких занятий нужен особый дар, талант, некое избранничество. Превалировало мнение, что поэтическое творчество – вещь спонтанная, что управляется оно некими высшими силами, что стихи льются на бумагу как бы сами собой и только тогда они – поэзия. Любопытно, что такое мнение порой бытует и сейчас, только на место мистических «высших сил» нынче поставлено авторское «Я».
Верно, что стихи получаются более естественными, если автор их не конструирует, а пишет, прислушиваясь к подсознанию. «Мне с небес диктовали задачу», – сформулировала это ощущение Белла Ахмадулина. И добавляет: «Я ее разрешить не смогла». Так кто же диктует нам «с небес», если учесть, что этих самых «нас» навскидку примерно 840 тысяч?
Раньше об известных поэтах говорили, мол, они – «выразители эпохи». Ясно, 840 тысяч авторов одновременно не могут выражать один и тот же объект, пусть даже такой масштабный, как эпоха. Но выражать собственное «Я» тоже ведь глупо, какое бы оно ни было любимое да талантливое. Хорошо бы удержаться где-то посредине между внутренним и внешним... Но как эту золотую середину нащупать?
Заметим, что в 18 веке у нас поэты были, а вот самой поэзии фактически не существовало. Почитайте-ка на досуге соответствующие поэтические антологии! В то время не созрел сам русский язык, не были еще наработаны выразительные средства. Язык действительно диктует автору лучший выбор, помогает сориентироваться в теме. Из этого следует, что поэзия никогда не существует в вакууме, на острове имени «Я».
Важную роль в элитарном положении поэтов прошлого играло еще и то, что информация распространялась медленно, с помощью написанных гусиным пером рукописей и преимущественно конной почтой. Только в 20 веке искусство поэзии, выпав из рук дворянской элиты, ушло в массы. Сначала газетная бумага и радио, а потом ксерокс и Сеть сделали гуманитарные знания чем-то более-менее общедоступным. Даже у небогатого народа появилось богатство в виде свободного времени. На всю катушку заработало книгоиздание (стоит только посмотреть на тиражи «Роман-газеты»!). У многих появилась возможность не только «зависать» на работе или в собственном огороде, но и дома, попивая чаек и наполняя свое социокультурное поле хорошими образцами стиля и гуманитарного мышления. Потом «Эрика» стала брать по четыре копии зараз. И понеслось! Но отчего тогда падают тиражи поэтических книг?
Огромное количество авторов Стихиры пишет вполне грамотные в поэтическом отношении тексты. Опытные и начинающие поэты теперь могут перелопачивать тонны словесной руды, не нарушая режима самоизоляции. Другое дело, что нынешние претенденты на парнасские лавры не всегда понимают, зачем, собственно говоря, они пишут. Не ощущают, чем отличается дилетантизм от профессионального подхода. Пренебрегают классикой как эталоном. И вообще порой не любят читать какие-либо стихи, кроме своих собственных.
Когда-то Анна Ахматова написала такие строки: «А каждый читатель как тайна, как в землю закопанный клад». Если я сейчас начну разбирать эти строки, перелицовывая классику на свой манер, то рискую получить следующий ответ-обвинение: «Это ваша личная точка зрения, и не надо мне ее навязывать!» Так-то оно так, но между автором и читателем всегда возникает подспудный диалог, а иначе никакая литература невозможна. Если литературное произведение тихой сапой или колкой занозой вошло в социокультурное поле «современника обыкновенного», в ту общую зону восприятия, место в которой уже не зависит от свойственного нам всем эгоизма личности, тогда и только тогда имеет смысл говорить о том, что автор состоялся.
Если поэт или критик – атом индивидуальности, то отчего бы современному читателю, у которого собственная яркая индивидуальность зашкаливает, этим атомом интересоваться?
Чтобы от кого-то отличаться, причем в лучшую сторону, надо сначала узнать, что было до тебя и есть ли рядом с тобой кто-то схожий, скажем, твой двойник. Иначе неизбежно возникает эффект скрытого эпигонства (пишу, невольно подражая уже сказанным словам и отработанный схемам, хотя о том не задумываюсь) или дилетантизма (когда употребляемые автором имярек отклонения от нормы вообще не имеют отношения к искусству).
По Лотману, поэт создает свой авторский язык как вторую информационную систему, перерабатывая первую – то есть язык обыденной речи. Обыденный язык – в целом – информативен и без-эмоционален. Это так называемая нулевая ступень речи. Поэзия на уровне «нулевой ступени» – нонсенс, пустая риторика, ведь поэтический жанр заведомо обязан вносить в речь эмоцию. Но для передачи собственной эмоции автору мало уметь плакать или радоваться. Ему, вне зависимости от вдохновения, придется в процессе работы над собой выработать кой-какие яркие литературные приемы, способные передать читателю и эмоцию радости, и эмоцию горя. На этом пути автору придется пересоздать самого себя, стать на деле инструментом языка, на котором говорит современная эпоха.
Поэты привыкли удивлять. В 20 веке поэтические течения сменяли друг друга быстрее быстрого. Но, похоже, вся поэтическая терра инкогнита выразительности к настоящему времени уже изучена! Нынче все новое – это хорошо забытое старое. Теперь представьте себе современного читателя, который со всем этим поэтическим мусором давно знаком и похожие друг на друга приливные волны моды ему надоели своей монотонностью. Он давно понял, что каждая новая волна, которая накатит и схлынет, это просто-напросто волновое движение языка или всполохи авторских амбиций. Какими словесными вывертами его нынче удивишь? Да он теперь вообще разучился удивляться!
Кстати, обидное ли слово «подмастерье»? Это как посмотреть! Для поэтов 19 века – да, никто не хотел быть ни у кого подпевалой, всем хотелось в лидеры. Подражатели и эпигоны не ценились вовсе. Напротив, в 20 веке эпигонство расцвело пышным цветом. Как только появлялась какая-никакая мода, востребованная публикой, вся профессиональная тусовка бросалась туда, чтобы урвать себе кусочек читательского внимания. Правда, тогдашняя тусовка, что просоветская, что антисоветская, кое-что в мастерстве смыслила и в искусстве понимала. Увы, в 21 веке критерии мастерства капитально рухнули, ведь нынче что ни «обубликует» автор в Интернете, а то и в печатном виде, все ладушки. Ближний круг похвалит, а остальное как с гуся вода.
Триада литературоведения гласит, что автору ради проверки качества надо задать три вопроса – «что?», «как?» и «зачем?». Будем считать, что с вопросом «как?» разберется сам автор. Попробуем сделать довольно смелое утверждение насчет вопроса «что?». Очень вероятно, что привычное содержание в современных стихах отходит на второй план. Ну что нового может сказать современный автор своему читателю, который сутками сидит в Интернете? Пространство стихотворного текста небольшое по размеру, поэтому детали того мира, который видит автор в своем воображении, всегда отражены очень скупо. Поэтому чаще всего изображается какой-нибудь знакомый читателю ментальный пейзаж или уж совершенно фантастический. А философская лирика давно уступила место поэзии хайпа.
Кстати, напомню слова великого немецкого поэта 20 века Готфрида Бенна: «В поэзии содержание принадлежит всем, и только форма – автору».
Сделаем еще одно смелое утверждение. Главный вопрос нынче – это вопрос «зачем?». Важнейшим качеством современного поэтического произведения является наличие «месседжа». Будем считать, что месседж – не только творческий посыл, но и способ выбора инструментария для организации поэтического текста.
Можно выделить по крайней мере три класса поэтических текстов, каждый из которых имеет свою концепцию месседжа, а именно: а) стихотворение с классическим литературным антуражем (описания природы, конкретики сельской и городской жизни; гражданская лирика; частично – философская лирика); здесь месседж формируется за счет обновления традиции, актуализации важных идей прошлого, защиты моральных устоев общества; б) актуальная поэзия, содержательно связанная с элементами новизны, оформляющейся в окружающем поэта мире; здесь сама новизна, эмоциональный показ нового являются авторским месседжем, а реальность, в зависимости от умонастроений автора, рисуется либо в радужных, либо в черных тонах; в) эстетская поэзия, занятая поисками красоты в неких условных жизненных обстоятельствах, и не важно, что послужило источником вдохновения для эстета, цветы добра или цветы зла.
Исходя из вышесказанного, будем считать, что для современной поэзии характерны три вида «месседжей»: 1) классический месседж; 2) актуальный месседж; 3) эстетический месседж. Чем точнее автор следует своему месседжу, тем более цельным окажется его произведение
Вот примерно с этих позиций я, Игорь Белавин, и попытаюсь вести разговор с авторами в Литературной гостиной БЛК на протяжении мая 2020 года. Оставайтесь, пожалуйста, дома!