На изломе судьбы. Очерк. Часть 7-я

Жизнь пытать на излом не устала….
(1956 – 1958 годы)
Часть седьмая

Великая Отечественная война стала тяжёлым испытанием для кубанской энергосистемы. За несколько месяцев оккупации немцы до основания разрушили 21 здание электростанций, вывезли 18 паровых котлов, 21 паровую турбину, 59 локомобилей, 136 дизелей, более 1000 электродвигателей, 7 паровых машин. Но, несмотря на столь тяжёлые потери, сразу после освобождения региона от захватчиков, ещё до конца войны, электростанции края уже давали электричество заводам и фабрикам.
В целях восстановления разрушенного энергетического хозяйства Кубани и его дальнейшего развития приказом Наркома электростанций СССР от 14 марта 1944 г. № 66 организовано Краснодарское районное энергетическое управление «Краснодарэнерго» (РЭУ). В ведении РЭУ на правах самостоятельных хозрасчетных предприятий находились электростанции, подстанции, сетевые районы, энергосбыт, ремонтномеханический завод, центральный склад, проектноизыскательское бюро, производственно-исследовательская лаборатория.

В конце 50-х годах на Кубани стали сооружать магистральные линии электропередачи напряжением 110 и 220 киловатт, необходимые для связи с энергосистемами юга России и Закавказья, была электрифицирована железнодорожная сеть края, строились распределительные электросетевые объекты, электрификация сельских населенных пунктов достигла 86 %. Дошла очередь и до хуторов.

Ещё осенью 1956 года на хуторе Старомавринский появилась бригада электромонтажников («столбешников», как их называли). Вкапывали столбы, натягивали провода, строили электроподстанцию.
Одновременно монтировали радиотрансляционную сеть. На тот момент уже были батарейные приемники, но такую роскошь на хуторе могли позволить один-два
человека. Впоследствии стали приобретаться радиоприемники, запитываемые от электросети, они появились в каждом доме. Радиотрансляционная сеть имела крупный недостаток, по ней предавалась лишь одна программа центрального вещания, которая прерывалась местным вещанием с хуторскими новостями и объявлениями.

Вечерами электромонтажники приходили в местный клуб. Им приглянулись три миловидные и весёлые девушки, вокруг которых собиралась молодёжь. Это были Майя, Валентина, дочь дяди Ивана и тёти Харитины и я – душа любой компании со своими шутками и анекдотами. Парни нам тоже понравились – рослые, сильные, симпатичные, да и работящие. Завязалась дружба, которая, спустя время, переросла в более
сильные чувства, и три пары в дальнейшем поженились.

Одним июньским вечером в дом Ивана и Харитины пришла Александра Ивановна. Со словами: «Собирайтесь…», – подала мне письмо. Из прочитанного я поняла, что наш брат Николай узнал о том, что его мать выставила меня и Майю из дома, и настоятельно требует у неё вернуть сестёр обратно, в противном случае грозится остаться служить сверхсрочно. Такое решение сына напугало Александру Ивановну, она нашла слова, чтобы уговорить своих племянниц вернуться к ней.
Майя и я стали снова жить у тётки. Тётя Шура изменилась к нам, стала внимательнее и добрее.
В присланное письмо Николай вложил своё фото, на нём он был с товарищем по службе. Фотография была адресована именно мне, так как с обратной стороны было написано: «На долгую добрую память сестричке Руслане от братишки Николая. 30 апреля 1957 года, г. Красноярск». Я всматривалась в серьёзное лицо брата и чувство благодарности и любви переполняло моё сердце.

Майя вышла замуж за электромонтажника Анатолия Гембеля. Он её увёз в село Отрадо-Кубанское к своей матери. Майя забеременела, вынашивала ребёнка тяжело. Мы не виделись с ней вплоть до моей свадьбы.

Наступившее лето принесло в мою жизнь очередное испытание. В конце июня, когда трава на лугах максимально, но оставалась еще мягкой, начался сенокос. В сенокосе участвовали все – от мала до велика, он был главным событием в жизни каждого
крестьянина, даже жатва хлебов стояла на втором месте. Сенокос – это общая радость, это дурманящие запахи, которыми невозможно было надышаться. Идя на покос, люди пели песни. Каждый старался сложить копну или стог покрасивее, над кособокими стожками посмеивались и говорили: «Каков стогарь, таков и стожок».

В тот жаркий июльский день моё звено должно было перевезти сено на скотный двор. В колхозе нам выделили трактор с двумя телегами. На телегах был укреплён одер – специальное приспособление, чтобы сено не сползало по сторонам. Укладка сена требовала особой сноровки и мастерства. Этим занялась я с одной женщиной. Помочь вызвались ещё две девушки. «Руслана, помоги, подай нам руку…», – кричали они и пытались подняться наверх, при этом сползали по сену обратно. Одну из них я подняла легко, она была небольшого роста и худенькая, а вторая девушка, поднявшись до середины, не удержалась и потянула за собой меня. Я упала спиной на прицеп, соединяющий две телеги, сильно ударилась. Меня, не приходящую в сознание, бережно положили на подводу и осторожно повезли в Гулькевичскую районную больницу. Путь неблизкий, дорога ухабистая. Я пришла в сознание, каждая кочка и яма отдаются острой болью в спине. От боли кусаю губы, но не кричу, вспомнила Зою Космодемьянскую, которая была примером мужества и героизма, и решила не показывать свои страдания окружающим людям.

В больнице меня тут же заносят в рентген-кабинет и в момент, когда врач была готова сделать снимок спины, в коридоре раздаётся душераздирающий женский крик. Врач отвлеклась от меня, а затем попросила: «Доченька, потерпи ещё 5 минут. Привезли женщину, ей корова растоптала ногу, она плачет от сильной боли, я ей первой сделаю снимок…» Я, сжав зубы, в знак согласия киваю головой. У женщины оказался сломанным большой палец.

Рассматривая мой снимок, врач-рентгенолог приходит в изумление: «Прости меня, деточка, я и не подозревала, что у тебя может быть перелом позвоночника. А ты, молодец, терпеливая...», – эта похвала ещё больше придала мне сил. Меня кладут в хирургическое отделение. Лечащая медсестра «утешила», сказав, что я не смогу ходить, и возможно, у меня вырастет горб. Я не хотела в это верить и решила во что бы то ни стало встать на ноги. Три месяца я пролежала на специальной кровати для растяжки позвоночника. Находиться в этой кровати было малоприятным занятием. Лямки и груз держали в напряжении всё тело, из этого «плена» освобождали лишь на время выполнения в положении лёжа гимнастики и массажа. Я терпела и знала, что буду ходить!
Духом я не пала, меня поддержал добрейший хирург Семёнов Сергей Сергеевич. Узнав, что я сирота, и видя, что меня никто не посещает и тумбочка всегда пуста, стал приносить фрукты и овощи.

Спустя некоторое время, по воскресеньям стал наведываться и Николай – электромонтажник, с которым познакомилась в клубе на танцах и один раз целовалась. Каждый раз, вспоминая тот вечер, улыбалась. Мы с Николаем сидела на бревне у дома дяди Ивана и тёти Харитины. Во время беседы Николай сказал, показывая на небо: «Смотри, спутник летит…», – я отвлеклась, а он в это
время чмокнул меня в губы. «Дурак», – только и смогла промолвить, краснея. Николай приезжал не с пустыми руками, привозил каждый раз конфеты, которыми я щедро делилась с лежащими в палате.

Однажды в палату зашла незнакомая женщина, как выяснилось – мама Николая, и стала расспрашивать о моём самочувствии. Я сначала обрадовалась, а затем поняла, что мама кавалера приехала не из чувств сострадания и как к будущей невестке, а увидеть воочию симпатию сына и разведать поподробнее о её здоровье.
В своих догадках я не ошиблась. Позже узнала, что Анне Петровне я не понравилась и что она категорически запретила сыну жениться на девушке-инвалиде, а в
жёны настоятельно рекомендовала дочь своих друзей – Лилю.

Прошло 8 месяцев. Мне не дают покоя мысли: «Если я не буду ходить, то как дальше жить, и кто будет за мной ухаживать…» И февральским днём 1958 года принимаю решение встать, несмотря на запреты медперсонала. «Подержите дверь, чтоб никто не зашёл», – прошу девчат по палате. А сама опускаю с кровати ноги на пол и встаю, голова кружится, выждав несколько минут, решительно направляюсь в сторону
двери, ноги не слушаются, качает из стороны в сторону, но иду и дохожу до двери, затем обратно. Присутствующие растерянно и изумлённо смотрят на меня, а
одна девушка выскочила из палаты и доложила о происходящем хирургу. Встревоженный Семёнов прибежал быстро. «Ходишь?» «Прошла!» «А ну покажи, как
ходишь…». Я прошла ещё раз. «Молодец! Ты героиня! И всё же тебе нужно полежать ещё месяца два…», – говорит, а сам добродушно улыбается, а из моих глаз текут слёзы радости. Я начала ходить, часто держалась за стенку, но шла…, терпеливо и упрямо. Уже никто и ничто не могло меня остановить.

В природе зарождалась весна, она манила солнышком, чистым голубым небом и когда брызнула первая зелень, стали распускаться цветы, я написала своё первое стихотворение:
Молча смотрю из окна,
Счастьем душа полна,
В город пришла весна,
Повсюду она видна!

Голую землю сперва,
Укрыла густая трава,
Словно персидским ковром
Украсила всё кругом!

Хочется в лес уйти,
Много цветов найти,
Свежестью трав дышать,
Видеть всю прелесть дубрав!

Стихотворение всем очень понравилось, меня хвалили. Узнав о том, что я начала писать стихи, хирург Семёнов Сергей Сергеевич, полюбивший меня, как родную дочь, дарит тетрадь и ручку. Вдохновлённая заботой, вниманием, стихами и будучи волевой, уже в апреле крепко стою на ногах и начинаю уверенно ходить. Врачи готовят меня к выписке. Находясь под огромным впечатлением происходящего, и в знак глубокой благодарности врачам пишу стихотворение – посвящение докторам:
Доктор дарует людям
Счастье, здоровье, жизнь,
И если ты рядом будешь,
Низко ему поклонись!....

Хочу целовать, поверьте,
Я руки волшебные те,
Что многих спасают от смерти!
И «нет» говорят беде!

Меня выписывают из больницы, на руки выдают справку, где прописано: инвалидность 2-ой группы, диагноз – компрессионный перелом позвоночника. За мной приехал Николай, смущаясь, подал букет полевых цветов. Диагноз меня не напугал: я молодая, прекрасно себя чувствовала, стала ходить, как и до болезни, а главное, не одна, меня любит Николай и я счастлива.
У Николая с матерью происходит серьёзный разговор. Она недовольна выбором сына и всячески пытается отговорить его от серьёзных намерений связать свою жизнь со мной. На что он категорично отвечает: «Если вы станете на нашем пути, мы уедем жить в Армавир. Лиля мне не по душе, я не смогу с ней жить… и никогда на ней не женюсь». Анна Петровна поплакала, но смирилась. Николая она очень любила, он, внимательный и рукастый, был её опорой и надеждой.

Николай был не единственным ребёнком в семье Жильцовых. Анна Петровна родила шестерых сыновей и одну дочку. Дочь вышла замуж и жила отдельно со своей семьёй. Иван не вернулся с войны. Остальные сыновья её не радовали. Андрей пришёл с войны инвалидом и пил, Сергей тоже сильно пил и умер впоследствии от алкоголя. Анатолий лихачил на мопеде и попал под колёса трактора, которым управлял пьяный водитель, и, не приходя в сознание, скончался на месте происшествия. Алексей, повздорив с матерью, уехал в город Асбест. Там устроился работать на завод. Как-то явился на работу во вторую смену в пьяном виде и его не пустили на территорию завода. Домой не пошёл, а уехал на дачу, где уснул с непотушенной сигаретой, начался пожар, сгорела дача и в ней Алексей. Самый младший сын Александр однажды решил прокатиться на телеге. Лошадь, запряжённая в эту телегу, быстро понеслась по дороге и опрокинула её. В результате повреждения позвоночника начал расти горб, появились приступы эпилепсии. При очередном приступе Александр умер.

Перенёсшая столько горя Анна Петровна дорожила Николаем и не хотела его потерять. Вопреки своим желаниям уступила сыну, дала согласие на его женитьбу со мной и разрешила жить молодой семье с ней в одном доме. Её муж, бывший военнопленный, Егор Акимович, тихий, работящий, жене ни в чём не перечил, но, как и сыновья любил выпить рюмку самогона. Он хороший сапожник, всегда при деле, шил и ремонтировал обувь. Сшил сапожки он и мне, которыми я очень гордилась.

Осенью 1958 года мы с Николаем во дворе его родителей сыграли комсомольско-молодёжную свадьбу с песнями, плясками и самогоном, который выгнала я сама, непьющая отроду. Несмотря на войну с самогоноварением, которую развернул в 1958 году Никита Хрущёв, остановить его было невозможно. Самогонщиков не пугали ни штрафы, ни уголовная ответственность. Многие крестьяне весьма успешно пополняли семейный бюджет нелегальной продажей самогона, а некоторые вообще увольнялись из колхоза и жили за счет производства и продажи «первача». Водка в СССР была жидкой валютой, твёрдой оплатой труда электриков, сантехников, трактористов... Водку не пили – её «кушали». Самогон тёк реками по всей стране, в том числе и на Кубани.
Пьянство превышало все допустимые нормы. Росла алкогольная смертность, каждый третий мужчина страдал алкогольной зависимостью.

Алкоголь сыграл разрушительную роль и в моей судьбе, но это будет позже… А пока «свадьба пела и плясала, и крылья эту свадьбу вдаль несли. Широкой этой свадьбе было места мало, и неба было мало и земли…». По улице Октябрьской во дворе дома 24 шумно и весело играет баян, звучит гитара, жизнь прекрасна…
Прибыли представители Правления колхоза «Путь Ленина» и вручили нам молодожёнам «царский» подарок – кровать, одеяло, подушку и лично мне драповое демисезонное пальто. Пришла поздравить меня и Майя, пришла не одна, а с мужем Анатолием, другом Николая, и годовалым сыночком Серёжей. Идти пришлось им недалеко, жили мы на одной улице напротив друг друга. Пришла поздравить меня и Валя Терновая. Она
после неудачных близких отношений с хуторским ветеринаром, которые ей чуть не стоили жизни, избегала людей. Был на свадьбе и мой двоюродный брат Николай, который пришёл из армии ещё весной. Виделись мы только один раз после выписки меня из больницы, но радость от нашей встречи была искренней и
сердечной.

Отшумела свадьба по улице Октябрьской, развеялась сладость поцелуев и начались будни, в которых было больше горечи, чем сладости...

Продолжение: Часть 8-я http://www.stihi.ru/2020/02/25/2286