на турнир поэтов - полуфинал

Первый сет:

Пашке


В весенней шири, сырой и волглой,
Встает заря, золотит края
У облаков над замерзшей Волгой.
Синхронно с ней поднимаюсь я,
И, утопая в твоей рубашке,
Изюма слаще и кураги,
Иду на кухню... Не зря же Пашке
Друзья завидуют и враги.
Мой мир осмыслен, мой день осознан,
Как мощный форт средь развалин он.
Меня ты, Пашка, однажды создал,
Как Галатею Пигмалион,
Как Бог Адама, как Винчи Мону,
Но я не вещь на стене дворца,
Могу свободно, бесцеремонно
Направить руку и мысль творца.
Я в этой жизни, увы, недлинной,
Всех оставляющей в дураках,
Хочу быть глиной, послушной глиной
В умелых, сильных твоих руках.


Глас о чаше

Ни эту чашу, ни иную мимо
Пусть виночерпий-день не пронесёт,
Пусть пряха Нона намотает всё,
Что будет, честно и неутомимо,
Пусть вьется нить, пусть горько и темно
Не чаще будет, чем светло и сладко,
Пусть равномерно вертится и гладко
В её руках судьбы веретено,
И пусть за днём приходит не начавший
Еще тускнеть грядущий, новый день...
Какое все же благо для людей
Не знать, что будет в следующей чаше.


Зеркала

Ты наряжаешь ёлку. Которую?
Полноте, не считай, не помни.
Так и осталась девчонкой-оторвою -
Мальчики, мандарины, пони,
Жизнь в городишке с речонкой затхлою,
Ты и тогда - на Арбат бы, в ГУМ бы...
Зеркало криво, и вы пузатые
В нем, неумелые губы - в губы..
Мать предрекала долю шалавью,
И оказалась права отчасти.
Стиви Уандер выводит I love you
Из телевизора. Вот и всё счастье,
И не безмужие даже - бездружие,
Шутки про возраст "прощай, оружие"…
Зеркало, свет мой, скажи, не скрывая...
Зеркало ровное. Жизнь кривая.



Я пишу о любви, детка

Я пишу о любви, детка, и это чертовски сложно,
Мудрено, непривычно и даже страшно, как оказалось.
Если эта игла с дурманом в тебя никогда еще не вонзалась,
Постарайся ее избежать. И, покуда можно,
Обрубить концы, сжечь мосты, уничтожить завязь,
Как дитя в утробе, ничем не мучась и не терзаясь.
А иначе утро - душ, тренажерка, мюсли,
И биение сердца, и неотвязность мысли,
Мол, смогу ли, справлюсь, не убоюсь ли
Убежать с ним однажды на остров далекий, мыс ли,
И приливная нежность, предутренняя бессонность,
Неизвестная ранее невесомость...
Как же все это больно, огромно, ново,
Будто ада нет на земле иного,
Будто пропасть, и ты, качаясь, стоишь у края,
И в тебе ни единой клетке не нужно иного рая.


Скучай

…Нет, я не буду о светлых надеждах и взглядах томных,
Этого слишком много в библиотеках и многотомных
Сериях, антологиях, в хрестоматийных тоннах
Старой бумаги с обложками тверже могильных плит.
Лучше о том, как луна бледнеет над рядом пятиэтажек блочных,
Как ты целуешь мне плечи, как выгибается позвоночник,
Как ты неловок, стеснителен, будто студент-заочник,
С этим дурацким вопросом, зачем-то на ухо: «Не болит?»
 
Лучше о том, что ушли эти годы веселья, щедрот и магий
Неотвратимо и быстро, как эскалатор в универмаге,
Лучше о том, что не передать ни буквами на бумаге,
Ни среди ночи подруге за терпким чаем… Допустим, чай.
И до утра, в остывающей пенной ванне,
Думать о том, как мы нежность друг другу переливали...
Если бы я могла хоть что-то менять словами,
Я бы сказала тебе лишь одно - скучай.



Второй сет:

Начало всего во мне

Началом всего во мне было слово, и слово было любовь,
Со всем присущим ему хороводом трепетов, снов и магий.
Затем было чудо сродни умножению рыб, хлебов -
Способность писать любовь, водя пером по бумаге,
Набивая ли в телефоне подобие муравьиных троп
В любой толпе, где бетон, стекло, и не видно неба над головами,
В любом уголке америк, азий или европ,
На любом языке... Стихи - это запись любви словами,
Это сад Господень, который нельзя ограждать, стеречь,
Он открыт всем прохожим, тенист и богат плодами,
Это ветер цветущих долин, обращенный в речь,
Это сладкий грех, живущий во всякой Еве или Адаме,
Свет и мрак, зачатые в сердце и выход ищущие вовне...
И еще раз слово, что было началом всего во мне.




Крестик серебряный

Нет, не броди в ней терпким вином, не броди,
Не возникай в электрической полночи желтоватой
Даже как призрак... Твой
крестик серебряный в черной поросли на груди,
Бледный круг света от лампы сорокаваттной,
Где-то по радио надрывается Паради,
Снег накрывает город несладкой ватой...
Сладко, несладко... Кому это знать дано?
Женское сердце к уловке лежит обманной.
Крестик серебряный... Боже мой, как давно.
Можно бы вспомнить, зимою какого же года, но...
Снег накрывает город небесной манной.
Все решено. Все, конечно же, решено.


Паводок

Негаданность, нежданность, несказа;нность...
Из берегов, как вешняя вода,
Стихи выходят, тихие, казалось,
Снося мосты, столбы и провода,
Срывая напрочь крыши, и - о, да! -
Терзая душу и волнуя плоть.
Ах, как же слово может уколоть,
Разбередить подчас былую боль,
Возвысить человека над собой,
Раскрыть ли наготу, задернуть полог...
На свете ни один метеоролог,
Как, впрочем, неметеоролог тоже
На счастье наше, предсказать не может
Такого наводнения... Есть данность -
Неска;занность, негаданность, нежданность.
Мы как земля, покорна и тиха,
Принять готовы паводок стиха.






ВОЛОСОК

Можно прожить эту жизнь, поклоняясь ризам да клобукам,
Ползая на коленях, молясь, благодатию проникаясь,
Можно прожить эту жизнь, слоняясь по клубам да кабакам,
Если не по рукам, моя милая, если не по рукам,
То есть, о чем-то таком не задумываясь и не каясь.
Можно влюбиться, скажем, в Дымково или в Гжель,
Томно расписывать чайники, век оставаясь девой,
Можно свалить на Гоа, курить траву и менять мужей,
"Это Татьяна в джипе? -Ты что? Ужель?"
Как ни учи человека, что с ним ни делай,
Он будет думать, что век бесконечен, полет высок,
Бог всемогущ, грех ему неугоден, но лих и весел,
Даже если и был Иордан, он давно уже пересох...
От клобука и до кабака перерезать твой туго натянутый волосок
Может лишь тот, кто тебя на него подвесил.


Вслух

Это было зимнее утро в одном из городов Петра,
Ты проснулась от теплой руки, лёгшей на гладкую плоть бедра,
И огонь, что мерцал, как свечное пламя в тебе, дрожа,
Превратился разом в лесной пожар,
И ответило тело на вечный венерин зов,
Будто в стенки динамика бил ритмично и мягко прибой низов,
И на самой высокой ноте, что неба седьмого повыше, на
Восхитительной коде осталась в мире одна дрожащая тишина,
Даже если бы ангел по улице пролетел -
Ты бы слышала это, поскольку сплетенье тел
Обостряет внутренний, тайный, еще не открытый слух,
И ты знаешь, что яркая бабочка села на дальний зелёный луг,
Но не слышишь, как рвут за окном ветра
Ко всему привычную плоть одного из городов Петра.