И будет мне по слову и по вере

- размышления обывателя о святости -


                Напрасно стать земной хотела, –
                Мне надо подвиг свой нести.
                Елизавета Кузьмина-Караваева

Прескриптум: Заранее прошу прощения у читателей за несвязность и отрывочность своего повествования. Оно предполагает знакомство с основными событиями жизни моей героини. Для этого я составила ее подробную биографию, которую и привожу здесь.
Мать Мария, в миру Елизавета Юрьевна Скобцова, в девичестве Пиленко, по первому мужу Кузьмина-Караваева. Монахиня Западноевропейского экзархата русской традиции Константинопольского патриархата. Русская поэтесса, мемуаристка, публицист, общественный деятель, участница французского Сопротивления. Канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица в январе 2004 года.

Родилась в семье юриста. В 1895 году отец Лизы Пиленко вышел в отставку и переехал с семьёй в Анапу, где в шести верстах от города находилось имение Джемете с виноградниками, доставшееся ему от отца – отставного генерала и винодела. В 1906 году, после скоропостижной кончины отца, с матерью и братом переехала в Петербург, где окончила гимназию весной 1909 года с серебряной медалью и поступила на высшие Бестужевские курсы (философское отделение историко-филологического факультета). В феврале 1908 года познакомилась с Александром Блоком, с которым у неё впоследствии завязались сложные отношения и длительная переписка.

В 1910 году Елизавета Пиленко вышла замуж за помощника присяжного поверенного Дмитрия Кузьмина-Караваева, бывшего большевика и близкого знакомого многих столичных литераторов, вместе с ним посещала собрания «на башне» Вячеслава Иванова, заседания «Цеха поэтов», религиозно-философские собрания, общалась с Николаем Гумилёвым, Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом, Михаилом Лозинским.

Оставила Бестужевские курсы, не получив диплома, весной 1912 года издала первый сборник стихов «Скифские черепки», положительно встреченный критикой. Скоро Кузьмина-Караваева начала тяготиться атмосферой столичной эстетствующей элиты и уехала сначала на немецкий курорт Бад-Наухайм, а затем в Крым, где общалась с Алексеем Толстым, Максимилианом Волошиным, Аристархом Лентуловым.

Весной 1913 года оставила мужа и вернулась из Петербурга в Анапу. 18 октября у Кузьминой-Караваевой родилась дочь Гаяна. Крёстным отцом Гаяны стал А. Н. Толстой. В апреле 1915 года опубликовала философскую повесть «Юрали», стилизованную под Евангелие, а в апреле 1916 года – сборник стихов «Руфь». В 1916 году пишет письма А. Блоку на фронт.

Февральскую революцию Кузьмина-Караваева встретила с энтузиазмом и в марте 1917 года вступила в партию эсеров. В феврале 1918 года была избрана городским головой Анапы. Когда после короткого периода двоевластия большевики полностью взяли власть в городе, Кузьмина-Караваева, хотя и не разделяла большевистской идеологии, заняла должность комиссара по здравоохранению и народному образованию, стараясь защитить население от грабежа и террора. В мае 1918 года участвовала в съезде партии правых эсеров в Москве и вела подпольную антибольшевистскую работу, осенью вернулась в Анапу, где была арестована деникинской контрразведкой – ей грозила смертная казнь за «комиссарство» и участие в национализации частной собственности. 15 марта 1919 года её дело рассматривал краевой военно-окружной суд в Екатеринодаре, и только благодаря умело организованной защите подсудимая получила всего две недели ареста. В газете «Одесский листок» публикуется открытое письмо в защиту Кузьминой-Караваевой, подписанное М. Волошиным, А. Толстым, В. Инбер и др.

Летом 1919 года Кузьмина-Караваева вышла замуж за Д. Е. Скобцова, кубанского казачьего деятеля. Весной 1920 года, после разгрома Белого движения на Кубани, Елизавета Скобцова с матерью и дочерью эвакуировались из Новороссийска в Грузию, где у Елизаветы Юрьевны родился сын Юрий, затем вся семья Скобцовых перебралась в Константинополь, некоторое время жила в Сербии, где 4 декабря 1922 родилась дочь Анастасия, а в январе 1924 года переехала в Париж.

7 марта 1926 года в Пастеровском институте умерла от менингита её младшая дочь Анастасия. Потрясённая горем, Елизавета Скобцова открыла для себя новый смысл жизни в служении людям во имя Бога. Заочно окончила Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже. 16 марта 1932 года в церкви Свято-Сергиевского православного богословского института приняла от митрополита Евлогия (Георгиевского) монашеский постриг, получив имя Мария в честь святой Марии Египетской, и по благословению духовного отца протоиерея Сергия Булгакова начала своё нетрадиционное монашеское служение в миру, посвятив себя благотворительной и проповеднической деятельности. Арендует помещение, где размещается дом отдыха для выздоравливающих туберкулёзных больных в Нуази-ле-Гран под Парижем, причём большую часть работы там мать Мария делала сама: ходила на рынок, убирала, готовила пищу, расписывала домовые церкви, вышивала для них иконы и плащаницы. В этом санатории в 1942 году скончался Константин Бальмонт.

В июле 1935 года старшая дочь Гаяна уехала в СССР и 30 июля 1936 года скоропостижно умерла в Москве, предположительно, от брюшного тифа.

Во время нацистской оккупации Парижа общежитие монахини Марии на улице Лурмель стало одним из штабов Сопротивления.

В июне 1942 года, когда нацисты проводили в Париже массовые аресты евреев для отправки в Освенцим, матери Марии удалось тайно вывезти оттуда четырёх еврейских детей в мусорных контейнерах. Дома на Лурмель и в Нуази-ле-Гран стали убежищами для евреев и военнопленных, мать Мария и отец Димитрий Клепинин, служивший в храме на ул. Лурмель, также выдавали евреям фиктивные свидетельства о крещении, которые иногда помогали.

8 февраля 1943 года гестаповцы арестовали сына матери Марии, а на следующий день и её саму. С нею был арестован и отец Дмитрий Клепинин. 6 февраля 1944 года Юрий Скобцов погиб в концлагере Дора («филиал» Бухенвальда), там же скончался и Д. Клепинин от воспаления лёгких. Мать Мария была отправлена в концлагерь Равенсбрюк, где была казнена в газовой камере 31 марта 1945 года, за неделю до освобождения лагеря Красной армией.

                * * *

Свои заметки о судьбе и поэзии Елизаветы Кузьминой-Караваевой (по второму браку Скобцовой, известной всему миру под именем матери Марии), женщине, вся жизнь и вся натура которой есть сплошное исключение из всех правил, мне хотелось бы начать с цитаты Константина Мочульского: «Тяжба Иова, боренья Иакова, материнство, как страшный, но благословенный дар Божий, ужас гибели и пламенная вера в чудо, ощущение хаоса и жажды строения Града Господня, крестная мука и ликование, запах тления и победный свет Воскресения – и над всем этим огненная пытка любви, – таковы мотивы необычной в нашей литературе религиозной поэзии Монахини Марии».
Действительно, у неё практически нет любовной лирики, ностальгических воспоминаний о детстве, пейзажных любований – всех этих традиционных жанров, которых не обошёл ни один поэт. Это при том, что и детство счастливое у неё было (по крайней мере, до смерти отца), и любовные страсти в молодости кипели – всё как полагается. Но если судить по стихам, обычные житейские радости не имели для неё большого значения. Когда вошёл в сердце будущей матери Марии высокий идеал христианской добродетели? Я не знаю. Может быть, она с ним родилась. В юности, конечно, она надеялась найти свой идеал, того, «кто зван для битвы чудной» подобно святому великомученику Георгию, сражающемуся с драконом, – воплощённый в конкретном земном человеке:

И знай, мой царственный, не я
Тебе кую венец и латы:
Ты в древних книгах бытия
Отмечен, вольный и крылатый!
 
Смотреть в туманы – мой удел;
Вверяться тайнам бездорожья
И под напором вражьих стрел
Твердить простое слово Божье,
 
И всадника ввести к тебе,
И повторить надежды зовы,
Чтоб был ты к утренней борьбе
И в полночь – мудрый и готовый.

Вот как видела она своё жизненное предназначение в молодости (стихотворение 1916 года, автору – 25 лет) – вдохновительница христова воина, с которым она будет стоять рядом, поддерживать, помогать, «твердить простое слово Божье». Но реальная жизнь скоро разрушила все иллюзии. Оказалось, что бороться с современными драконами можно только самой… Нет никого, кто победит ужасы войны, голода, смерти близких.

Искала я мечтателей, пророков,
Всегда стоящих у небесных лестниц,
И зрящих знаки недоступных сроков,
Поющих недоступные нам песни.

И находила нищих, буйных, сирых,
Упившихся, унылых, непотребных,
Заблудшихся на всех дорогах мира,
Бездомных, голых и безхлебных.

*

Задумывая эссе о матери Марии, я намеревалась в первую очередь написать о её отношениях с Блоком, об их красивом, изысканном, долгом платоническом романе, о чувстве, пронесённом ею через всю жизнь. Но тема монашеского служения и сложного пути к призванию захватила меня целиком, поэтому о месте Блока в жизни будущей святой Марии Парижской скажу сразу и немного, ибо совсем ничего не сказать – несправедливо и неправильно.
Встреча с Александром Блоком значила очень много для юной Лизы Пиленко. И это не удивительно, учитывая, что Блок к моменту их встречи был уже известным поэтом, зрелым человеком. Удивительно, что для двадцативосьмилетнего Блока встреча с пятнадцатилетним подростком не прошла бесследно. Притягиваются не только противоположности (хотя это тоже было, трудно представить более несхожих людей, чем сдержанный, холодный, погруженный в свой мир, недоступный для простых смертных, Блок и порывистая, яркая, горячая, страстно открытая миру молодая девочка), но и объекты с большими массами – по законам физики, а люди с большими духовными потенциалами – по законам Божественной гармонии. Лизу, как пролетающую мимо комету, не нашедшую ещё своей орбиты, притянуло к огромной, таинственной, и потому особенно желанной, планете. А Блока, привыкшего к тому, что все яркие звёздочки в его окружении, притягиваясь к нему, гаснут, падают метеоритными камешками, теряя своё свечение, удивило, что даже попав в зону его притяжения, комета сохранила собственный – не заёмный, не отражённый, свет. Что девочка пришла не только для того, чтобы что-то взять у него, но и – поделиться. Что у неё было, чем поделиться. Что с ней можно было разговаривать на равных.
Благодаря их встрече, мы имеем два редких у великого поэта верлибра: «Когда вы стоите на моем пути...» и «Она пришла с мороза». И знаменитый афоризм «Только влюблённый имеет право на звание человека» – написан ей. Примечательно, что для описания будущей святой поэт выбрал свободный стих. Хотя, думаю, сознательно он ничего не выбирал, это тот самый случай, когда материал диктует форму. Видимо, незаурядная, самобытная, не укладывающаяся в обычные рамки личность не соответствовала ни одному регулярному стихотворному размеру. Блок улавливал не только «музыку» времени, но и вибрации человека, именно это непонятное «звериное» чутье было его главным талантом.

*

Итак, Лиза Пиленко, пройдя поочерёдно все стадии развития: юная восторженная девочка, беззаветно и безответно влюблённая в первого поэта эпохи, затем молодая женщина и жена, разочарованная в богемной жизни декадентствующей столичной культурной элиты, а заодно и в преклоняющемся перед этой элитой муже («ритм нашей жизни нелеп: встаём около трёх дня, ложимся на рассвете… Мы жили среди огромной страны, как на необитаемом острове… Мы были в области духа циничны и нецеломудренны, в жизни – вялы и бездейственны»), далее – мать, познавшая все радости и горести материнства и изгнанница-эмигрантка, – становится той, кем и суждено ей было стать – матерью Марией. Её призвание – быть Христовой невестой, служить нищим и обездоленным – отчётливо видно уже в ранних стихах, и всё-таки идти к его осознанию ей пришлось долго и трудно – сложно понять себя настоящую, страшно отречься от роли обычной земной женщины.
Но когда «Каждая царапинка и ранка / В мире говорит мне, что я мать», когда «От небесного грома до шёпота, / Учит всё – до копейки отдай. / Грузом тяжким священного опыта / Переполнен мой дух через край», когда жизнь не оставляет выбора, приходится признать очевидное. И если выбор сделан, и сделан правильно, жить становится легко и радостно, даже в самые тяжёлые времена.

Теперь я знаю, что я та же
И что нельзя мне стать иной.

Пусть много долгих лет пройдёт,
Пусть будет волос серебриться, –
Я, как испуганная птица,
Лечу; и к дали мой полёт.

16 марта 1932 года на Сергиевском подворье в Париже, митрополит Евлогий, постригая её в монахини, напутствовал: «Нарекаю тебя в честь Марии Египетской: как та ушла в пустыню к диким зверям, так и тебя посылаю я в мир к людям, часто злым и грубым, в пустыню человеческих сердец». Час настал, из куколки вылупилась прекрасная бабочка. Внешне выглядело всё совсем наоборот: буквально излучающая витальность красивая, ещё достаточно молодая женщина превратилась в одетую в чёрное монахиню с закрытыми чёрным же покрывалом волосами, в круглых, простой проволочной оправы, очках. Но при внимательном рассмотрении видно, что на фотографиях в монашеском одеянии мать Мария всегда улыбается.

И мне блаженный жребий дан, –
В изодранном бреду наряде.

И вот она стоит в своей простой чёрной рясе перед миром. Нет лат, которые защитили бы её, нет меча, чтобы сражаться с драконами. Но истинно верующий, выполняющий волю Божью, знает, что за ним – крылатое воинство, и не боится земных испытаний. Что же видит вокруг себя мать Мария? «Мне кажется, что мир ещё в лесах». Это именно то, что видит перед собой мадонна Рафаэля, несущая сына людям.

И вечно Матерь отдаёт
На вечную Голгофу Сына.

Человеческий мир мало изменился с тех пор. Он всё так же неустроен, жесток, опасен. В нём по-прежнему есть место подвигу. И, засучив рукава, мать Мария принимается за главное в своей жизни дело, как она его понимает.
«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, другого пути нет. На Страшном суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключённого в тюрьме».
Путь этот долог и тяжёл, даже у святых, наверное, бывают минуты слабости, когда хочется возроптать:

*
Нищенство и пыль, и мелочь, мелочь,
И забота, так что нету сил...

*
От любви и горя говорю –
Иль пошли мне ангельские рати,
Или двери сердца затворю
Для отмеренной так скупо благодати.

Но минутная слабость проходила, и мать Мария снова обращалась к своему служению («Нет, Господь, я дорогу не мерю, – / Что положено, то и пройду»), искренне не считая его подвигом:

И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершённой вине.

Что ж? – Суди! Я тоскою закатной,
Этим плеском немеркнущих крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.

*

Осталось сказать о мученической кончине матери Марии. Конечно, как верующий человек, смерти она не боялась и была к ней готова.
*
Зачем жалеть? Чего страшиться?
И разве смерть враждебна нам?
В бою земном мы будем биться,
Пред непостижным склоним лица,
Как предназначено рабам.

*
Как Даниил средь львиных рвов,
Мой дух к мучению готов,
А львы к покорности готовы.

Неоднократно обращаясь в стихах к теме своей кончины, пытаясь предугадать, как и когда это произойдёт:

* * *

Подвяжут белым платом челюсть;
И руки на груди скрестят,
Навек закроют мёртвый взгляд, –
О, дней быстротекущих прелесть…

Пусть землю заступом и ломом;
Тревожат люди для меня…
Чрез сколько лет предстану я;
Таким тяжёлым чернозёмом?

Догадывалась ли она, приходило ли ей в видениях, что конец её земного существования будет настолько ужасен, что погибнет она от человеческого насилия, что никто не закроет глаз, не скрестит на груди рук, не выроет могилу, не говоря уже о необходимом для православного человека соборовании?
Судя по этим стихам 1938-го года, догадывалась:

* * *

Я знаю, зажгутся костры
Спокойной рукою сестры,
А братья пойдут за дровами,
И даже добрейший из всех
Про путь мой, который лишь грех,
Недобрыми скажет словами.

И будет гореть мой костёр
Под песнопенье сестёр,
Под сладостный звон колокольный,
На месте на Лобном, в Кремле,
Иль здесь, на чужой мне земле,
Везде, где есть люд богомольный.

От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста –
Конец мой! Конец огнепальный!

По легенде, мать Мария пошла в газовую печь по своей воле, спасая молодую женщину, тоже узницу концлагеря, и даже перешила номер на одежде, чтобы поменяться с ней местами. Так это было или нет? Точно никто не знает. Но легенды слагаются о святых и героях.

*

Главное для человека, как для реки, – устье, результат жизни. Во многом он определяется истоком. Что делает человека святым? Духовная стойкость. Откуда она берётся? Иного источника, кроме Божественной воли, я не вижу. В случае матери Марии каждое испытание, которыми была так насыщена её жизнь, только увеличивало её духовные силы, её веру и стремление служить Богу. Даже самое страшное горе, способное сломить любого человека – потеря ребёнка – послужило её духовному росту. Вот что она написала в дневнике после похорон младшей дочери: «Мне стало ведомо новое, особое, широкое и всеобъемлющее чувство материнства. Я вернулась с ... кладбища другим человеком, с новой дорогой впереди, с новым смыслом жизни. И теперь нужно было это чувство воплощать в жизнь».
Говоря о монашеском служении матери Марии, надо отметить некую двойственность её натуры, которую она и сама за собой знала:

*
Сопряжены во мне два духа, –
Один спокойно счёт ведёт:
Сегодня воля, завтра гнёт,
Сегодня горечь, завтра мёд,
Всему есть мера, есть и счёт…
И стукают костяшки глухо…
 
Другой, – несчётный и бродяга,
Слепых и нищих поводырь.

*
Теперь свершилось: сочетаю
В один и тот же Божий час
Дорогу, что приводит к раю,
И жизнь, что длится только раз.

Монашество в миру, на которое благословили мать Марию, – редкость. Но, видимо, её мудрый духовный наставник митрополит Евлогий понимал, насколько сильным в ней было земное – материнское – начало, не отпускавшее её до самого конца:

* * *
Взлетая в небо, к звёздным, млечным рекам
Одним размахом сильных белых крыл,
Так хорошо остаться человеком,
Каким веками каждый брат мой был.

И, вдаль идя крутой тропою горной,
Чтобы найти заросший древний рай,
На нивах хорошо рукой упорной
Жать зреющих колосьев урожай.

Читая в небе знак созвездий каждый
И внемля медленным свершеньям треб,
Мне хорошо земной томиться жаждой
И трудовой делить с земными хлеб.

И все же, она отчётливо осознавала: «Не средь равнин земного сада / Мне обетованный оплот».

Я совершенно не разбираюсь в церковной бюрократии (как и в любой другой), но, возможно, именно в этой неспособности окончательно оторваться от всего земного, и заключается причина, по которой РПЦ не утвердила канонизацию Матери Марии. Ведь она была монахиней и канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица*, а к монашеству подходят с мерками более строгими, чем к мирянам. Возможно, не будь она монахиней, РПЦ согласилась бы признать мать Марию святой?.. Парадокс. Но верность моих предположений подтверждает, например, иеромонах Сергий (Рыбко): «В монашеском облике матери Марии отсутствует самое главное – её молитвенный подвиг. Его просто нет. Как мирянка, она была, может быть, праведной, но её монашеский постриг, на мой взгляд, только внёс сумбур. Как об отце Павле Флоренском сказал один из иерархов-исповедников: “Если бы он ничего не написал, то действительно был бы святой мученик”»**.
И все-таки в отношении к монашескому служению и подвигу матери Марии не все в РПЦ столь категоричны. С большой любовью и пониманием говорит о ней, например, протоиерей Димитрий Карпенко в статье «Мария Парижская – неудобная святая»: «…её поэзия, статьи, в том числе и на богословскую проблематику, являют собой особую сокровищницу русской мысли и русского слова. Но главное сокровище матери Марии – это её вера, истинно евангельская вера, которая состояла, не из одних лишь слов, но и дел. Евангельское милосердие и евангельское доброделание, которое не взирает на лица, – вот главный вклад матери Марии в сокровищницу русского христианства». Очень рекомендую всем прочесть эту статью.

Правильность решения митрополита Евлогия о служении матери Марии в миру подтверждает вся её дальнейшая подвижническая жизнь и мученическая смерть. Укрыться за монастырской стеной от ужасов мирской жизни – не для неё. Ей хватало сил служить Богу – через человека – среди этих ужасов, и в памяти людей она осталась героиней и святой, не зависимо от формального признания или непризнания её святости Русской православной церковью.

___
* Преподобномученики – православные святые, мученики из монахов. Возникновение данного лика святости связано с возникновением и развитием института монашества.
** Из интервью с иеромонахом Сергием (Рыбко); полный текст см.: Благодатный Огонь, 2000, № 5.