Критерии качества в поэзии, часть 1

Архипелаг подлинности в море поэзии (по страницам поэтических сайтов)

Гигантское количество вполне достойного стихового материала (что хорошо), породило проблему его освоения. Виртуальное пространство литературных опусов, имеющих хотя бы косвенное отношение к поэзии, нынче куда шире литературного пространства как такового. В XIX веке молодые люди тоже баловались стихосложением, однако их круг был несоизмеримо меньше. В те времена литературное пространство принадлежало литературе пусть не всегда высокого качества, но все же профессионально выделанной. Оно было чуть шире библиотечно-издательского, поскольку могло включать в себя отдельные салонные вирши и остроактуальные площадные опусы, не принадлежавшие перу знаменитых авторов, но востребованные отнюдь не в единичных случаях и при этом хорошего качества, однако в целом являлось вполне обозримым и четко очерченным. В XX веке в силу нескольких волн эмиграции и внутренних политических обстоятельств поле русской литературы существенно размылось; литературное пространство превратилось в архипелаг, состоявший, в сущности, из литератур островного типа, очень слабо пересекавшихся.

Однако в границах каждого отдельно взятого лит-острова основной корпус качественных произведений можно было, хотя бы и ретроспективно, обозначить вполне корректно. Думается, что сейчас, несмотря на полную доступность информации о стихотворчестве масс, а также об изысканиях горстки «продвинутых юзеров», о ситуативных передвижениях в мейнстриме (ибо нынче все выкладывается в Интернет) добиться подобной корректности попросту невозможно.

В не столь отдаленном прошлом площадь русскоязычного литпространства определялась печатными изданиями: книгами, журналами и газетами, конечно же, не без цензурных ограничений, а также распечатками запрещенной к изданию литературы, ровно пять экземпляров которой, включая четыре копии, «брала» знаменитая «Эрика». У каждого сколь ни будь значимого поэта были свои почитатели, трепетно собиравшие всякие тетрадные листочки, а иногда – и оберточную бумагу, на которой маргинальные с точки зрения советской власти авторы записывали свои шедевры и не только шедевры, а просто хорошие, и не только хорошие, а иной раз даже весьма посредственные стихи. Потом все это было издано, причем немалыми тиражами. Через такие порой извилистые пути происходил естественный отбор лучшего: что в вышеупомянутых тетрадных листках вызывало читательский интерес, то и сохранялось. Конечно, речь тут идет о таких читателях-почитателях, эдаких осколках затонувшей в 1917-ом году культурной Атлантиды, которые порой могли дать фору любому маститому советскому критику. Более-менее лояльные советскому строю авторы, вступив в писательский союз, уже в брежневские времена могли издаваться достаточно свободно.

Цензура, естественно, была, однако она касалась больше политических высказываний субъектов литературного пространства, а не стихотворчества как такового, и ее успешно обходили. В журналах и издательствах на страже качества стояли редакторы, эстетические пристрастия которых, порой колебавшиеся в соответствии с линией партии и внутренней конъюнктурой, все же не позволяли им публиковать уж очень откровенную халтуру. Книги и журналы в целом продавались и приносили изрядный доход, хотя за отдельными исключениями авторам-стихотворцам платили довольно скудно во все времена. Минуло холодное лето 1953-го. Тоталитарные льды постепенно таяли, подмораживая лишь отдельные участки общественной жизни, и начиная примерно с середины 60-х годов в тогдашнем СССР стала формироваться неофициальная литература, представители которой чаще всего даже и не пытались попасть на страницы печатных изданий. Однако и маргиналами в полном смысле слова назвать их было нельзя, поскольку все, кто хотел, без всяких проблем вписывались в тогдашнюю общественную среду, параллельно существуя в двух ипостасях: общественно-полезной и сугубо литературной.

Прежде всего к полуофициальной части литературного пространства тех времен следует отнести авторскую песню, существовавшую изустно, в виде концертов и на магнитофонных пленках. Записи переписывали, передавали друзьям, на концерты бардов валили валом. Развивалась рок-поэзия, имевшая оглушительный успех у молодежи. В некотором числе преуспевали неформатные поэты-песенники, умудрявшиеся защищать кандидатские, а то и докторские диссертации и в то же время писать удачные эстрадные тексты для известных советских композиторов. И все же основную массу неофициальных стихотворцев составляли те авторы, кому писалось, что называется, по зову сердца, в свободное от профессиональных занятий время. Их произведения терпеливо лежали в столе, дожидаясь своего часа, а если и публиковались, то раз в год по обещанию.

Нынешняя поэзия почти исключительно существует в бесплатном электронном виде, а качественная оценка опубликованных в Интернете стихов в лучшем случае стала делом организаторов поэтических конкурсов. Журналы нынче находятся в плачевном состоянии. О существенном читательском внимании и тем более гонорарах речь не идет вообще. Поэтические книги почти исключительно издаются на средства авторов. Читателю и всегда-то было тяжело разобраться в море претендующих на внимание стихотворных текстов, а с развитием Интернета проблема резко усугубилась. Какими критериями отбора следует руководствоваться интересующемуся поэзий читателю? Как отличить лучшее от хорошего, а хорошее – от электронной «самиздатовской» макулатуры?

А делать это необходимо, поскольку настоящая литература содержит в себе те мгновения подлинности, которые без нее просто будут перемолоты в жерновах безграничной обыденности (что плохо). Достаточно вспомнить замечательный образ мусоровоза в фильме «Однажды в Америке», чтобы понять смысл художественного творчества для многочисленных авторов, со всем пылом души рифмующих «беды» и «победы», «любовь» и «вновь»: они, как умеют, спасают собственную жизнь от засилья в ней мусора бытовых эмоций и поступков. Их беспомощные в художественном понимании стихи – это их «мгновения подлинности». Ясно, что к настоящей литературе такие произведения отношения не имеют, и пока они полеживают, что называется «в столе», а их авторы не стремятся заявить о себе городу и миру, не тратят время и силы на саморекламу, короче говоря, не претендуют на то, чтобы формировать свою часть литературного пространства, в этом душевном эксгибиционизме нет ничего предосудительного. Хорошо, если контакты в «Контактах» ориентированы всего лишь на задушевное человеческое общение! На деле же современное половодье поэтической писанины несет с собой неимоверное количество мусора, и тогда возникают проблемы, куда более значительные, чем кажется на первый взгляд.

Всякому автору в глубине души хочется славы или хотя бы внимания со стороны окружающих, хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями и переживаниями. Но передать таковые чужому сознанию крайне нелегко, необходимо ведь в полном смысле слова внедриться в чужую эмоциональную сферу, пробудить интерес к авторскому взгляду на реальность, в какой-то мере даже к авторскому инакомыслию, снять защитные барьеры. «Счастье – это когда тебя понимают», – провозглашал юный персонаж знаменитого фильма советских времен. Часто автор стихов ищет именно такого счастья, забывая при этом, что во взрослом мире понимания и уважения принято добиваться. Это особенно трудно сделать, если поэт талантлив, но малоизвестен, малоопытен и пробует идти в литературе «своей дорогой». Ведь массовый читатель всегда настороженно относится к новаторству в сфере культуры, может, и не зря. Принять чужие «мгновения подлинности» за нечто общезначимое опасно, легко можно перепутать частное с общим и подменить свое «Я» чужим. Тут необходимо доверие к мастерству и таланту писателя, слово критика, который личным авторитетом и красным словцом поддержит спорного автора. Но где она, эта беспристрастная критика? Где те «толстые» журналы и «продвинутые» избы-читальни, способные вычерпать поэтическое море?

Кажется, что в наше время качественная поэзия и ее потенциальный читатель находятся в разных измерениях и «вместе им не сойтись». А может, профессиональная поэзия современному читателю вообще не нужна? Может, достаточно и того, что поэтические сайты ломятся от желающих там публиковаться (пользуйся! не хочу…)? Верно ведь, что наш современник не терпит наставлений и не особенно озабочен качеством своей духовной жизни, хотя сам любит побаловаться творчеством и поучить других, но, похоже, его интересует не поэзия как таковая, а лишь возможность, не выходя из дома, пообщаться и культурно развлечься.

Так-то оно так, но со всей неизбежностью со временем человеческие эмоции будут беднеть, а структура личности «героя будущего» упростится и станет еще менее гармоничной. Недаром говорят, что поэзия – «эмоциональное состояние пейзажа». Чтобы закрепиться в подсознании, эмоции и жизненные обстоятельства «человека читающего», часто им самим полузабытые, должны хотя бы на время совпасть с литературным материалом, тем самым обеспечив восприятие того сообщения, того «мгновения подлинности», которое в поэтической форме зафиксировал стихотворец. Ведь поэзия не просто в том или ином ключе описывает реальность, она в лучших своих образцах преобразует ее, гармонизируя естественную дисгармоничность бытия. Тут требуется его, то есть читателя… нет, не только заинтересовать, а – бери выше – перенастроить на иной жизненный лад!

Именно поэтому поэзия не профессия в том смысле, какой обычно вкладывают социологи в понятие «профессиональная деятельность». Человек, выбравший это занятие, ставит над собой ежедневный эксперимент и записывает результаты этого эксперимента в особой форме, которую принято именовать стихо-творением. А чем автор, излагающий пережитое в стихотворной форме, параллельно этому занимается в сфере личных и общественных отношений, для литературы вопрос вторичный и во многом праздный. Конечно, настоящая поэзия призвана иметь общественный резонанс. Для этого ей необходимо быть профессиональной, отвечающей за результаты труда перед «городом и миром». Но существует ли, возможна ли в наше прагматическое время поэзия, ставящая перед собой подобные глобальные задачи и достигающая культурно-значимого результата? Востребованы ли ее успехи в постижении тех подлинных мгновений жизни, чьи искорки только и способны пробиться в человеческое сознание сквозь толщу обыденности и скуки? Или всем нам на все, кроме себя и своих мелкотравчатых интересов, давно наплевать? И как ее, эту самую подлинность жизни, обнаружить среди хаоса стихотворных поделок и подделок?

Нам придется начать с определенной классификационной схемы, быть может, чересчур упрощенной. Понятно, что сама идея систематизации в области искусства и литературы противоречит духу современности с привычно-защитным «а я так вижу». Безграничная толерантность к человеческим слабостям, к маргинальному поведению, к малым сообществам с их особыми, часто сектантскими субкультурами, стремление довести принцип гуманности до абсурда, освободив человека от смысла жизни, осуществить такое мироустройство, когда отдельная личность, какая бы она ни была качественно, ставится во главу угла и объявляется высшей ценностью, – все это постепенно оборачивается возвратом к вроде бы уже преодоленной дикости, к тому звериному оскалу охлоса, что в своих «дерьмократических» проявлениях часто похуже иного, даже и не вполне просвещенного авторитаризма.

На самом деле все в этом мире иерархично и в той или иной степени поддается систематизации. Авторов и их произведения классифицировать можно и нужно, и даже не так уж сложно. По крайней мере обозначенные выше задачи, главная из которых, по нашему мнению, состоит в защите статуса современной поэзии, вне того, чтобы ранжировать поэтические тексты согласно заранее установленным правилам, решить не удастся. Раньше задачу ранжирования худо-бедно решали разного рода редакционные коллегии, оставляя, впрочем, за бортом все, что не входило в их «прокрустову» эстетику. Нынче все вперемешку, и литературное открытие тонет в водах мейнстрима, а сам мейнстрим, по сути своей призванный задавать планку качества в литературе, часто оставляет желать лучшего.
Условно разобьем общую массу размещенных на различных поэтических сайтах произведений на 4 класса, принимая во внимание те литературные навыки и способности, какие можно угадать у автора текста, и не важно, опубликован ли данный текст в самозваном порядке или прошел определенный отбор.

Конечно, тексты, размещенные в «Журнальном зале» несколько выше уровнем, чем типично самиздатовские, но и там и там встречаются как графоманские вирши, беспомощные в художественном отношении, так и настоящие шедевры. В противовес расхожему мнению, что читающая публика, мол, сама разберется, мы полагаем, что без определенных ориентиров, без правильной оценочной шкалы, без нужного критического осмысления и систематизации, в конце-то концов, нынешнее поэтическое изобилие принесет вред вместо пользы. Здесь мы делаем попытку подойти к оценке современной «стихотворной продукции» исключительно с точки зрения содержания. Будем исходить из того, что нынешние электронные и прежние бумажные тексты должны (при прочих равных) оцениваться по единому критерию, с учетом тех задач и сверхзадач, которыми руководствовались авторы художественных произведений испокон века. Короче говоря, шкала оценки должна быть по возможности объективной. Заранее оговоримся, что описываемый подход сугубо общий и разного рода «особые случаи» пока выводятся за скобки.

Естественно, поэзия – не точная наука, и критерии здесь не такие четкие и действенные, однако все разговоры о том, что никто, мол, не имеет права судить автора не по тем законам, которые им «над собой признаны», с нашей точки зрения остались в прошлом. Если во времена Пушкина речь прежде всего шла о борьбе и смене литературных направлений и критика часто была идеологизированной, то сейчас хороших и разных поэтов настолько много, что критические флюгера давно сошли с ума и вертятся во все стороны, даже и против ветра: так неофит-европеец на восточном базаре ежесекундно реагирует на голос очередного зазывалы.
Нынешним авторам неинтересно делать свою поэзию совершенной, поскольку холод, присущий совершенству, неизбежно сузит круг почитателей, привыкших видеть в современных поэтах скорее своих знакомцев, нежели небожителей. Тем более им неинтересно проталкивать свои произведения в журналы, поскольку публикации нынче никак не решают проблему жизнеобеспечения и носят разве что рекламный характер, а поэтические конкурсы, где преуспеть или хотя бы «засветиться» легче, с этой точки зрения ничуть не хуже.

Журналы тоже не слишком рьяно ищут интересных, свежих авторов, в сущности, по тем же причинам. В результате заинтересованный читатель находится в растерянности и ориентируется на собственный вкус или на мнение друзей. Тиражи упали до невозможного минимума, авторитеты не складываются, а журнальные критики не ощущают обратной реакции со стороны литературной общественности. На литературных сайтах атмосфера посвежее, энтузиазма побольше, но влияние конкурсных результатов (а всякие «поэтические чемпионаты мира» там проводятся регулярно) на реальные изменения в литературном пространстве тоже практически нулевое, да и выбор часто не ахти какой. Если журналы «рукописи не возвращают и не рецензируют», то на сайтах полемика возможна, однако в профессиональном смысле малоинтересна, поскольку ориентирована на принцип: «…плохой поэзии не бывает, но бывает поэзия, которая не удовлетворяет вкусам отдельного человека или группы лиц…». Оценщик поэзии, то бишь литературный критик или член жюри конкурса, может иметь личные вкусы, быть пристрастным или ошибаться в оценках, но отличить плохую поэзию от хорошей, а хорошую от первостатейной обязан бы научиться. Важно, чтобы критерии оценок были корректны, чтобы критика была профессиональной, а уж домысливать по своему усмотрению то, что оный автор хотел или не хотел сказать своим произведением, критик имеет полное право, и никто тут ему не указ. Конечно, каждого человека, вспоминая Канта, можно назвать «вещью в себе», но вот авторский текст непознаваемым вовсе не является и таковым быть не может уже в силу авторской воли, возжелавшей сделать этот самый текст достоянием публики.

Мы уже упоминали про четыре группы, на которые, с нашей точки зрения, можно разбить множество современных стихотворных текстов, учитывая их литературные качества. Вот эти четыре группы (класса): а) начальный уровень (графоманы и дилетанты); б) технический уровень (эпигоны и прочие «простые труженики пера»); в) мейнстрим (авторы, приятные во всех отношениях); г) поэзия открытий (мэтры и новаторы). При этом довольно трудно определить ту границу, ниже которой пространство литературы перестает существовать вообще. Вычеркнуть из него графоманов? Но многие из них, например, граф Хвостов, давно вошли в историю культуры. Так называемая «секретарская литература», каковой термин прочно вошел в литературный слэнг советских времен, означая творчество лиц, занятых сугубо общественной деятельностью, но, возможно, бывших когда-то прозаиками и поэтами, тоже по большей части являлась вполне графоманской…

А дилетанты? С ними еще сложнее! Не раз бывало, что в начале писательской карьеры автор писал свое лучшее произведение, будучи, в сущности, еще дилетантом, совершал грубые ошибки, нарушал законы композиции и даже нормы языка, а повторить успеха в дальнейшем не мог. Дело ведь часто не в мастерстве, а в жизненном материале и в наличии литературной энергетики, в определенном, пусть и нестойком таланте, в кратковременной яркости воображения! В удаче, в конце концов! Ведь произведение много чего повидавшего на свете дилетанта вполне может быть ярким, а стихи новичка, подхватившего язык улицы и его окультурившего, долгое время могут оставаться непревзойденными… Тем более трудно определить, в какую группу «здесь и сейчас» входит поэзия данного конкретного автора, отделить его произведения конкретного периода от творчества в целом. В литературе, как и в жизни, все текуче! Оставим конкретные решения на усмотрение журнальных критиков и поставим себе общую задачу, то есть попытаемся определить признаки и критерии, согласно которым с некоторой долей уверенности можно было бы отнести то или иное произведение к одной из четырех вышеупомянутых групп.

Проще всего определиться с графоманами. Эти зачастую приятные во всех других отношениях люди просто увлекаются тем, к чему не приспособлены. И не важно, занимаются ли они литературным творчеством по обязанности или им так захотелось. Они пишу и пишут, не имея ни капли поэтического таланта и, несмотря на бесчисленные попытки, не способны ничему научиться, им не дано воспринимать свою поэзию в контексте литературы в целом. Их не останавливают критические филиппики и бесконечная полоса неудач, не волнуют ни собственное развитие, ни очевидная ущербность, их обуревает страсть не только и не столько к самому творчеству, сколько к возвышению себя за счет гипотетической, а порой и вполне реальной «широкой известности в узких кругах».

Кстати, есть тонкая разница между литературно талантливым человеком, не способным вовремя заткнуть фонтан многословия, и истинным графоманом. Если первый пишет, потому что не может не писать и слава для него, как правило, является побочным продуктом мозговой деятельности, то истинный графоман пишет именно в надежде прославиться, каким-либо образом заявить о себе – и часто абсолютно уверен, что его зажимают, неверно оценивают, и у него все бы получилось, если б не люди, вечно вставляющие палки в колеса его литературной карьеры. Для примера возьмем спортсмена, скажем, чемпиона своего двора в боксе, который с детства мечтал о чемпионском поясе в тяжелом весе, однако в спортивную секцию не попал по глупости или по здоровью. Зазорного в этом ничего нет. Но ясно же, что без долгих и изнурительных тренировок, без постоянного участия в спортивных соревнованиях разного уровня, без наличия опытного тренера в конце-то концов приобрести и затем максимально улучшить боксерские навыки попросту невозможно. Сказать графоману особенно нечего, техническим мастерством такой автор не обладает, оценить себя со стороны не способен, подробно изучать историю литературы и мир вокруг себя не считает нужным… Что ж, бросить писать вообще? Вовсе нет!

Кто запрещает спортсмену-любителю накачивать мускулы? Опасность лишь в том, что начинающий боксер не может участвовать в реальном поединке на звание чемпиона мира, а графоману такое не запрещено. Кажется, ну чего проще, пиши «в стол», развивайся, повышай свой литературный уровень… Ан, нет! И начинает сей несчастный год за годом наполнять виршами пространство Интернета, начинает стучаться в редакционные почтовые ящики в поисках понимания, и все без толку. Никакое «понимание» извне, конечно, прийти не может. Суть литературы – в развитии личности, в актуализации тех знаний о мире, которые лежат необработанными в памяти любого человека, тем более автора художественного произведения. Даже при наличии таланта автор сперва должен вылепить себя, пообтереться в мире литературы, привлечь внимание коллег, и только спустя годы – кто знает? – ему откроется крошечное литературное окошечко, а может и всего-то тараканья щелка, куда можно проскользнуть и там скромнейшим образом обосноваться.

К сожалению, такова специфика литературной деятельности.
Дилетантам обычно есть что сказать, но мешает косноязычие. Только что освоенная тема распирает дилетанта изнутри, просит облечь себя в слова, а слова не слушаются, топорщатся, как вихры на голове уличного пацана. Один поэт сравнивал стихотворение со стрекозой, а слова – с ее крылышками, которые приходится пришпиливать в полете. Не так прикрепились крылышки? Тогда стихотворение не обретет «подъемную силу», какими бы благими намерениями ни руководствовался автор. Ясно, что дилетантизм – свойство молодости, и неумение прикреплять слова-крылышки в конце строки в рифмованном стихотворении с возрастом проходит, чаще всего вместе с молодым задором. Но бывает, что дилетантский подход к поэзии остается с человеком на всю жизнь.

Если графомания, как правило, неизлечима и ее наличие не связано с уровнем образования и отношением к ремеслу, а лишь с особенностями психологии автора-графомана, часто с чувством одиночества и ущербности, с желанием без особых затрат приобщиться к духовной элите, то дилетанта кое-чему вполне можно научить. Однако современные поэты-дилетанты исправлять свои ошибки не спешат и всерьез постигать азы искусства намерены. Почему? Часто лишь потому, что большинство обзавелось некоторым числом поклонников, кругом друзей и знакомых, часто тоже поэтов-дилетантов; эти люди состоят в регулярной переписке и имеют похожий кругозор и культурный багаж. Чтобы найти отклик в этих родственных душах, надо писать на их «языке», не слишком возвышаясь над остальными ни с точки зрения житейского опыта, ни с позиций отношения к сказанному слову. Быть, как раньше говорили, «классово близким». А наработанное мастерство, привычка правильно использовать средства поэтического языка неизбежно станет отличительной чертой, этакой «черной» меткой, способной повлиять на искренность общения.

Добавив в качестве, автор может внезапно оказаться изгоем в кругу друзей и в результате потеряет читательское доверие. «Я такой же, как вы все, – подспудно сообщает дилетант своим поклонникам, намеренно отказываясь от следования правилам стихосложения, – я свой в доску, мои темы – ваши темы, мой язык со всеми его недочетами – ваш язык». И это действует, хотя при таком подходе литературное пространство разбивается уже не на отдельные острова, части единого архипелага поэзии, а на почти атомарные структуры, разделенные не только тематикой и приемами стихосложения, но и языком общения. Хуже всего то, что процесс де-профессионализации, демонтажа вечных культурных ценностей, затрагивающий и материальную, и духовную сферу цивилизации, ведет к разделению монолита «человека в Боге» (согласно канонам Православия) или «человека в национальной культуре» (с точки зрения социологии и истории) на кирпичики-личности, не скрепленные уже никаким раствором, кроме умозрительной идеологии.

А договор о согласии между членами одного общества, между гражданами одного государства необходим, и поэзия здесь – та лакмусовая бумажка, которая показывает, имеют ли эти самые граждане общепонятный и гибкий язык общения. Мультикультурализм никогда не приведет к глубинному согласию, а только к договорным цивилизационным отношениям именно потому, что у такого общества не будет единого языка поэзии. Поэзия как национально-значимый феномен возникает на базе общей ментальности, в условиях единого гражданского опыта, который в идеале должен усвоить и отобразить каждый поэт, ведь только так он сможет обнаружить в жизни «мгновения подлинности» и рассказать о них читателю, разбудить читательское воображение. Именно одинаково понимаемый смысл поэтической фразы, при всем и, желательно, во всем многообразии ее метафорических смыслов, является, как ни высокопарно это звучит, залогом общего мира и единства нации. Правда, читатель при этом должен сам принадлежать к референтной читательской группе, что нынче редкость.

Таким образом, превалирование в современном литературном пространстве авторов, которых можно отнести к первой группе стихотворцев, а с другой стороны – отсутствие массового читателя, способного в полной мере оценить произведение в соответствии с его поэтическими достоинствами – все это концы одной веревочки. Все бы ничего, однако падение культуры речи разобщает людей, увеличивает зону общественного конфликта, и главная опасность кроется, естественно, не в самом факте литературного бытования непрофессиональных текстов, но в отсутствии серьезных альтернатив этому явлению. Слишком мало интернет-площадок, которые могли бы гарантировать качество публикуемой поэзии и помочь заинтересованному читателю определиться с выбором. За редким исключением интернет-издания плохо организованы и в достаточной мере не структурируют опубликованные там произведения по их качеству, поскольку держатся исключительно на энтузиазме самих авторов.

А печатные издания, которые тоже теперь сплошь имеют свои сайты, шарахаются от талантливых стихотворцев, если у тех нет официального статуса. Между тем в оставшихся трех группах, если опираться на приведенную выше классификацию, авторов тоже пруд пруди, а различия между ними, являясь достаточно тонкими, все же настолько существенны для читателя, что этот сложный пункт невозможно обойти стороной. Прежде всего определим критерии, согласно которым следует, с нашей точки зрения, давать оценку разного рода поэтическим произведениям. Эти критерии в общем и целом были известны и ранее, мы же считаем своей задачей еще раз актуализировать их значимость, снабдив соответствующими примерами из современных, увы, мало кому известных авторов. Все примеры взяты со страниц общедоступных поэтических сайтов.

Хотя в системе стихотворения форма и содержание неразделимы, однако анализ текста, например, при переводе стихотворения на другой язык, позволяет вычленить отдельно план содержания и план выражения (стилистика и сама форма стихотворения). И выделять чьи-то стихи из общего ряда можно как по форме, так и по содержанию. К содержанию принято относить внутренние, «порождаемые восприятием поэзии в нашем сознании явления – мысли, чувства, стремления, образы людей, событий, вещей, природы и т. п.» . В этом смысле наполненность мыслями, чувствами, реалиями человеческого бытия и быта есть у подавляющего большинства современных поэтических произведений, какого бы качества они ни были, кто бы ни написал произведение: явный графоман или гений-новатор. То-то и беда, а может быть, счастье новейшей поэзии, что писать стихи нынче научились все. Даже сугубо вторичная поэзия, по форме варьирующая классические образцы или послушно следующая за ведущими течениями современного мейнстрима, и та нынче умело играет на читательских предпочтениях.

Считается, что у хорошего стихотворения должен быть «второй план», скрытый от невнимательного взгляда подтекст или хотя бы ассоциативное многообразие, позволяющее разгуляться читательскому воображению.  Однако и наличие подтекста, и богатство ассоциаций отнюдь не всегда определяют качество поэзии. Верно, что в советские времена умение обходить цензуру, держа кукиш в кармане, было одной из составляющих успеха. Но цензура отошла в прошлое, а с ней и желание видеть в литературе больше, чем та может выразить. Общеизвестный пример отсутствия какого бы то ни было скрытого смысла и социально-значимого содержания – «Я вас любил…» А.С. Пушкина… И кажется, что современная поэзия стремится именно к такой простоте.

Думается, что в плане содержания хорошая современная поэзия предпочтительно должна иметь следующие особенности: а) в силу краткости самой стиховой формации детали изображаемого, формирующие содержание, должны быть такими, чтобы у читателя непосредственно – без дополнительных рассуждений и умозрительных концепций – возникал соответствующий образ: согласно традиции будем называть соответствующую образно-звуковую картинку эмоционально окрашенным поэтическим ландшафтом; б) образы стихотворения (ландшафт, пейзаж, сценка, мотив, умонастроение и тому подобное) должны быть информативны по отношению к тому полю данных, которое было актуализировано в читательском сознании в момент начала чтения; только в этом случае при восприятии содержания произойдет изменение этого поля, добавятся те новые данные, которые до того отсутствовали или не были актуализированы.

Тогда становятся понятными следующие высказывания по поводу поэтического содержания: «поэзия должна быть глуповата» (из письма Пушкина Вяземскому) и «содержание принадлежит всем, и только форма – автору» (приписывается немецкому поэту Готфриду Бенну); такая трактовка понятия «поэтическое содержание» позволяет уточнить, что в поэзии важно не содержание само по себе, а наложение изображаемого словами «мгновения подлинности», взятого автором из пережитого, на каркас читательского восприятия. Если содержание будет чересчур заумным, дидактичным, наукообразным, каркас восприятия попросту не выдержит нагрузки, если же излишне банальным, с ненужными или неточными деталями – читателю станет неинтересно. Это проблема дилетантов и графоманов, нынче тоже кое-чему научившихся.

Содержание в такой поэзии может быть воспринято по-настоящему только близким кругом, поскольку друзья видят не только текст с его содержательными и формальными ошибками, шаблонными ходами, но и возможный, а иногда и сфантазированный над-текст произведения, домысливая сказанное за автора и преуспевая в этом просто в силу сходства полей данных, чего, конечно, любой другой читатель, не знакомый с биографией автора, сделать не в состоянии.
 
Принято считать, что в поэзии важно не «что», а «как». Однако принципиально бессодержательная поэзия высокого уровня – редкость, а поэтика абсурда или стихи в стиле хоррора имеют свои сверхзадачи, в противном случае их ждет скорое забвение. В традиционных стихах, ориентированных на реальность, поэтический ландшафт не может быть слишком сложен или нов, поскольку читатель буквально пробегает глазами небольшое пространство поэтического текста и, уже перечитывая, обращает внимание на детали.

Чем же тогда один автор отличается от другого содержательно? Высокое качество поэзии гарантируется отраженным в содержании «мгновением подлинности», содержательной «изюминкой», меняющей, например, ракурс, под которым читатель «видит» знакомый объект, свежей эмоцией, неожиданным философским осмыслением. Если в тексте нет авторской мысли или она неверно выражена, в сознании читателя такой поэтический ландшафт сольется с другими подобными ландшафтами и, возможно, доставив некоторое эстетическое удовольствие, тут же забудется. В современных условиях сохранить авторское видение чрезвычайно сложно, поскольку каждое новое произведение, задумывается над этим автор или нет, поневоле погружено в пространство отработанных словесных клише, сходных с интертекстом посмодернистов, через которые необходимо «продраться», чтобы передать описываемую или творимую реальность во всей ее подлинности. Уже просто употребление привычных речевых оборотов и упрощенная, банальная рифмовка могут незаметно привести к тому, что авторское видение, желанная «изюминка» в тексте исчезнут, «утонув» в скрытом цитировании. Но это уже вопрос к форме стихотворения, к выбору стилистики и формальной структуры стиха.

За неимением лучшего термина будем говорить, что содержательно признаком качественной поэзии является наличие «месседжа», или информационного сообщения, обладающего с точки зрения потенциального читателя новизной и убедительностью, существенностью и ментальной близостью.

Месседж – это основной посыл поэтического произведения, а не просто содержание или некое моралите. Обычно автор творит или описывает реальность для чего-то, например, для эмоциональной оценки происходящего. Тогда сама эмоция и причины, заставившие автора эту эмоцию запечатлеть, могут быть сформулированы в концентрированном виде помимо стихотворного текста: это и есть месседж. Наличие в содержании «изюминки», сюжетного поворота, событийной игры или важного вывода, тем более привнесение элементов сверхзадачи, коррелируется с принципами построения и задачами поэтического ландшафта.

Можно выделить по крайней мере три класса поэтических произведений, каждый из которых имеет свою концепцию месседжа, а именно: а) стихотворение с классическим поэтическим ландшафтом (описания природы, конкретики сельской и городской жизни; гражданская лирика; частично – философская лирика); здесь месседж формируется за счет смещения традиционного поэтического ландшафта, содержательно связанного с общепринятыми представлениями об общественном бытии, о ментальности нации, о культурном базисе данного типа общества и т.п., в сторону остранения, актуализации, обновления привычных деталей и эмоций, устойчивых философский трактовок; б) актуальная поэзия, содержательно связанная с элементами новизны, оформляющейся в окружающем поэта мире; здесь сама новизна, эмоциональный показ нового поэтического ландшафта являются авторским месседжем, а реальность, в зависимости от умонастроений автора, рисуется либо в радужных, либо в черных тонах; в) эстетская поэзия, занятая поисками красоты в реальных жизненных обстоятельствах, и не важно, что послужило источником вдохновения для эстета, цветы добра или цветы зла.
(Продолжение следует)