Девочка-дерево

ДЕВОЧКА-ДЕРЕВО   

Удивительные создания – деревья. Они всегда вовремя поют и вовремя умолкают. Мудрые, бескорыстные и терпеливые, деревья врастают в землю и небо и качают на добрых зелёных руках птиц. А птицы дарят им свои лучшие песни, подслушанные у ангелов. Ангелы живут с Богом, и деревья много знают о нём. А случается, деревья бывают простыми девочками…

В последнем подъезде на четвёртом этаже живёт Вероника Князева. Полупрозрачной и тоненькой, ей быть балериной или фигуристкой. У неё изящные туфельки, нарядные платья и в светлых волнистых волосах розовый бант. Тихой и доверчивой Веронике без конца всё нельзя: возиться в песке и мыть руки с мылом, ходить к друзьям в гости и гладить кошек и собак, быть на солнце и гулять в мороз. Булочки, печенье, пирожные, торты, мороженое, конфеты, шоколад, мёд, сладкий чай и даже молоко ей тоже нельзя! Но разве можно всю жизнь жевать только рыбу и варёное мясо, творог и кашу, свёклу, морковь и картофель и пить кефир и простоквашу? Вероника же не бабушка! И она это понимает и, выйдя на улицу, просит: у одного – молочную ириску, у второго – медовый пряник, у пятого – бублик с маком, у десятого – шоколадную вафельку. И за это мальчишки зовут её попрошайкой. 

Ходит, ходит
Попрошайка.
Просит, просит:
Дай-ка,
Дай-ка,
Дай кусочек пирожка,
Дай глоточек молока,
Полкотлетки,
Полсосиски,
Полконфетки,
Полредиски,
Полрезинки,
Пол-линейки,
Полкартинки,
Полкопейки.

Девочка любит стихи Маршака и точно знает, что это не про Веронику. А Вероника не знает и плачет, а мальчишки смеются:

– Рёва-корова,
Дай молока!
А сколько стоит?
– Два пятака!

Вероника плачет ещё сильнее, и на её сухих, растрескавшихся губах выступают капельки крови. И гигиеническая помада, спасительница и любимица всех девочек, ей не помогает. Руки у Вероники припухшие и красные, а кожа шелушится и вся в морщинах и трещинах, и оттуда тоже сочится кровь. Вероника будто покрыта корой. Поэтому дети дразнят её деревом. Худой, долговязый и в шляпе похожий на букву «п», Вероникин папа говорит, что его дочке совсем нельзя нервничать. И плакать. И девочка знает верный способ, как успокоить Веронику.
– Скажи «берёза», – просит её девочка.
– Берёза, – неуверенно шепчет Вероника.
– Вытри слёзы! – улыбается ей девочка.
И тотчас принимается за обидчика:
– Скажи «клей»!
– Клей! – выкрикивает забияка.
– Выпей баночку соплей! – припечатывает девочка.

А зимой Вероника – королева катка. Но наличие у тебя коньков и умение на них кататься – совсем не одно и то же. В шкафу девочкиной прихожей на гвозде висят драгоценные беленькие чешские фигурные конёчки с тремя золотистыми звёздочками на ботинках. Когда девочкиной маме «и скучно, и грустно, и некому руку подать», а в магазин идти надо, она берёт с собой девочку, а девочка – коньки. Растянувшись раз сто сорок на ухабистой и мёрзлой, с редкими бусинами фонарей, дороге, девочка наконец обретает надёжную точку опоры, равную площади искомого в полутьме продовольственного магазина. Конечно, для точки слишком крупно, но ведь и девочке по-крупному досталось. В коньках повернуть Землю и Архимеду не под силу – вот и девочка не пробует. Она здесь, собственно, для другого. Если по льду катаешься ты плохо или никак, значит, лёд – не твоя судьба и вам – не по пути. А когда, грохоча и цокая как подкованная лошадь, в коньках ты грациозно входишь в магазин, покупателям – не до покупок, продавцам – не до продажи, но всем – только до тебя! В мясном, молочном и хлебном отделах вдруг тупятся ножи, стрелки весов нагло врут и зашкаливают без груза на чашах, кнопки на горбатых кассовых аппаратах западают, выдвижные ящички с деньгами не выпрыгивают на животы кассирш, кассирши не могут сосчитать сдачу, а покупатели, напрочь забыв про добытый в бою, выстраданный и взвешенный свой родной килограммчик докторской колбасы, баночку горбуши, пачку сливочного масла в жёлтом пергаменте, двухсотграммовый кусочек российского сыра, десяток куриных яиц размером с голубиные, пачку чая с голубым слоном, коробочку зефира в шоколаде, два пол-литровых треугольных пакета с молоком, имеющих упрямое свойство протекать по углам, и золотистый, с хрустящей корочкой, батон, ароматней которого лишь батон, испечённый завтра, потому что сегодняшний к тому времени будет уже несвежим, зачарованно, как во сне, смотрят на гарцующую лошадь: коленки полусогнуты, шаг пружинист, спина пряма, лицо улыбчиво, дух несгибаем. И ничего удивительного: эта лошадь – вовсе не лошадь, а само совершенство!.. Да, но какая же лошадь без хвоста?.. Бесхвостая! Но всё поправимо: надо просто есть овёс… овсяную кашу. Хвост, как известно, дело наживное. Достаточно вспомнить ящерицу… И, когда в магазине нет ни миллиметрика льда, а в морозилке не в счёт, откуда всем им знать, что эта лошадь – совсем не фигуристка?.. А умение кататься на коньках ей только обещано. И оно светит и греет внутри, как маленькое солнце, потому что большое туда не поместится. Обещано феей по имени Вероника. А где она?.. На катке! В белой курточке с опушкой на капюшоне, белой шапочке с пушистым помпоном, белых варежках и шарфике с кистями, в голубых рейтузах и белых фигурных коньках Вероника уже полчаса плавно скользит и кружится в «Вальсе снежинок». Главное, чтобы случайный и резкий порыв ветра не подхватил лёгкую и воздушную фею и не унёс высоко-высоко в небо. И пока девочка, спотыкаясь и падая, на четвереньках доползёт до катка, пройдёт ещё полчаса, и фея упорхнёт домой. Но она обещала… обещала… обещала…

Вероника обязательно выздоровеет и перестанет быть деревом. А быть деревом невероятно прекрасно! Сколько в них изящества, нежности и чистоты. И сколько стойкости и благородной силы! А коньки?.. Девочкины красивенькие конёчки будут долго томиться на антресоли, пока, вероятно, от безысходности, будто в плен, не сдадутся в комиссионку. Чтобы новой хозяйке уж точно быть по нраву, впору и на пользу!