Мастер и Маргарита. Эпилог

Мастер и Маргарита. Эпилог.

Но что же было дальше? Ужель Москва забыла
Ту череду событий, что в ней произошла?
Невероятно вовсе? Пусть так, но всё же – было!
Понятных объяснений пусть так и не нашла…

А говорилось много! Перевирались толки,
Гул домыслов и слухов катился по стране
В очередях и банях, и в поездах на полке,
И всякий раз по-разному внутри Москвы и вне…

На ухо шепоточком – «нечистая», мол, сила…
Учёные смеялись, пытались развенчать –
Никак не выходило: ни в лоб, ни с боку, с тыла,
Не получалось сотням страну перекричать…

Факт оставался фактом вне рассужденья слогом:
Сгоревший Грибоедов, Торгсин ещё вопят…
У скольких чрез Москву вела домой дорога,
Искал и находил там подтвержденья взгляд…

И следствие велось. В нём крепло убежденье:
Гипнотизёров шайка работала в Москве!
Коты не говорят! Отсюда утвержденье:
Талант, чревовещатель - доказано вполне!

Но меры по поимке не дали результата,
Не удалось в столице и дальше по стране…
Сбежали за границу! Но вот – куда? Куда-то…
Хотя по донесеньям не проявлялись вне…

Да… Следствие велось мучительно и долго.
Как быть могло иначе? Чудовищная суть…
Отбросим все пожары, а их четыре – много…
Плюс толпы ненормальных и «съехавших» чуть-чуть...

Но были и убитые… О двух известно точно:
Барон Майгель из бывших и Миша Берлиоз…
Что толку обвинять кого-нибудь заочно?
Хотелось бы вживую… Но вот кого? Вопрос…

Они, вопросы эти, являлись очень часто.
По каждому из них метались и не день.
Сознательные граждане охотно шли в участок,
Давали показания… Случалось, дребедень…

Что выяснялось позже, потом, после проверки…
Как поступать иначе? Понятно, что никак…
Ведь даже в анонимке, в безадресном конверте,
Мог оказаться след синицею в руках…

Парадоксально то, что жертвы вновь случались,
Даже когда уж знали: бандитов нет в стране!
Но чёрные коты везде всегда встречались –
Они и пали жертвой… А, что могли оне?

Примерно сотню штук истреблено на месте,
Десяток или больше к допросу привели…
Не те, конечно, явно, по слову и по чести…
Что граждан обвинять? Событья довели…

Был в Армавире случай (потом попал в науки!) –
Огромный чёрный кот задержан, но вот как!
Со связанными лапами, передними, как руки,
На задних шагал твёрдо, как будто на ногах!

Захвачен на «горячем»! Как? Человек заметил
Весь вороватый вид, повадки, интерес…
Анализ произвёл: один в один – отметил,
И навалился разом, то есть, упал, как есть!

Срывая с шеи галстук, пробормотал с угрозой:
«До нас уже добрались? Не сдастся Армавир!
Немым не притворяйтесь, не становитесь в позу,
Раскроет вашу сущность милиция, ОвиР!»

Представить невозможно, что с тем котом творилось…
С чего такие пытки, угрозы и слова?
Ходить на задних лапах допрежь не доводилось…
Но жить захочешь - сможешь! Пословица права…

Лишённый дара речи, не мог он оправдаться,
И не пытался даже, лишь дёргалась глава…
Кто стал его спасителем? Не трудно догадаться:
Хозяюшка, конечно, почтенная вдова…

Примчалась, как смогла, как только услыхала –
Соседи сообщили: кота, мол, замели…
Судачили, смеялись… Ох, как она бежала,
Похоже, не касаясь ногами до земли…

Доставивший кота был пьян, причём, изрядно.
Свежайший запах спирта не спутаешь ни с чем.
Там, осмотрев беднягу, пустили бы обратно,
Но коль пришла хозяйка, пусть разъяснит зачем

Её питомец где-то один вне дома шлялся?
Что делал в лопухах и, вообще, кто он?
Она так объясняла: гулял, но появлялся.
Пять лет знакомы, знаю, что заслужил поклон

Примерным поведеньем: не воровал, не лазил.
В плохом чём не замечен, в Москву не уезжал,
И, вообще, за ним нет явных безобразий –
Спросите у соседей, об этом каждый знал!

Задержанный развязан и возвращён обратно,
Хлебнув немало горя, на практике узнав,
Как трудно оправдаться, коль мнение превратно,
Что сильный перед слабым своею силой прав…

Но не одним котам, и людям доставалось,
Фамилии которых похожи, пусть на слух…
Пред ними извинялись: «Простите! Эка жалость…»
Короче, пострадавших всё расширялся круг…

Всех называть не будем, но под запрос возможно!
Лишь для примера, что ли, кого-то назовём:
Так в Ленинграде Вольпер изъят был осторожно…
Разобрались, понятно, но и не вдруг – потом…

И там же следом Вольман. В Саратове – Володины.
А этих-то зачем? Перестраховка суть…
В Казани взят был Волох. Допросом хороводили…
Молчать всех обязали, означив жизни путь…

Ветчинкович из Пензы… Что тут всему виною?
Огромнейший был ростом, притом совсем брюнет…
Что кандидат наук – так это наносное…
Бывали прецеденты… Не проморгать бы след…

А в целом по стране Коровьевых штук девять,
Коровкиных четыре… Да, всех не сосчитать!
И с каждым разбирались… А, что могли поделать?
О завершенье дела немыслимо мечтать…

Облавы проводились по многим направленьям:
По схожести фамилий, много ещё чему…
Один картёжник даже доставлен в отделенье
За фокусы, к примеру… Вот вздумалось ему…

Ещё такой вот случай: обеденное время.
В кафе и рестораны спешит поесть народ.
Насущная потребность, необходимость, бремя…
Но, ладно… не об этом сейчас здесь речь идёт…

Как будто, в Ярославле… Там! Без сомнений, точно!
В один из ресторанов заходит гражданин.
И всё бы ничего, но он под мышкой прочно
Держал злосчастный примус… Исчезли все пред ним…

Оставили свой пост швейцары в раздевалке,
В миг опустели залы… обслуга… повара…
И выручка из кассы… Кассирша – глянуть жалко…
Перепугались страшно, решив, пришла пора…

Он после объяснял: забрал, мол, из починки.
Зашёл перекусить – вот только и всего!
Но пред глазами граждан ожившие картинки
Событий пусть московских, но так и что с того?

***

Пусть говорилось до, придётся повториться,
Что следствие велось, искали… но – кого?
Не удалось схватить, понять бы исхитриться:
Как было? Что? Зачем? А, лучше, для чего?

Но, сопоставив факты в рассказах очевидцев,
Совместно с психиатрами был вынесен вердикт:
В преступной группировке средь прочих проходимцев
Гипнотизёр был сильный, по-своему - реликт!

Ему подобных в мире иль нет, иль очень мало:
Суметь одновременно «глаз» стольким отвести!
Листали донесенья из разных стран устало –
Такого не встречалось, кто б смог переместить

Себя ли самого, кого-нибудь другого
Их кухни просто в спальню… А этот?! Каково?!
Нет перед ним запрета и вовсе никакого.
Гипноз? Гипноз, конечно! И больше ничего!

Приняв за аксиому, всё ясным становилось,
Без прочих объяснений был на виду ответ:
Возьмите перестрелку… она же всем приснилась,
Поскольку натурального кота там просто нет!

Коровьев средь толпы внушил всем, изгаляясь,
Что кот тот, Бегемот, на люстре… пистолет…
И друг его с ним рядом… Короче, издевались…
Стрельба шла по пустому… обманный, ложный след…

А наигравшись вволю, сожгли вдвоём квартиру
При помощи бензина: разлили и – пожар!
Ох, сколько же всего зла шляется по миру…
От просто рассуждений случится мог удар.

И ни в какую Ялту не улетал, конечно,
Несчастный Лиходеев – никто б не перенёс!
Как ни силён Коровьев, на вовсе бессердечный,
Но тут и он бессилен,  и это не вопрос!

А где же был, однако? Мы так на то ответим:
В квартире ювелирши, которую снимал!
Напомним, коль забылось, что было перед этим:
Испуганный безмерно, он в обморок упал…

А многие б из вас остались хладнокровны
Увидев, как животное грибочки с вилки ест?
Бесспорно, легли б рядом и это – безусловно…
И вовсе неуместен протестов ваших жест!

Потом, уже гипнозом, на трап переместили…
Аэродром московский, угрозыск молча ждёт…
Был дан ему сигнал (сумели, известили):
Летит Степан из Ялты, вас мимо не пройдёт!

Серьёзно убеждали: здесь Лиходеев, точно!
Что? Телеграммы слали? Их даже копий нет!
Поэтому вновь вывод: все под гипнозом прочно!
По сути, расстоянье – сомнительный запрет…

При этаком уменье преступнику не сложно
Свести с ума пред ним беспомощных людей,
И даже самых стойких и то вполне возможно,
Не только где-то рядом, а вообще везде…

Осмыслив, осознав, становится понятно:
Событья в Варьете – невинная игра!
Остались кое-где в ряду событий пятна,
Но так, по мелочам… Всё, закрывать пора!

Поскольку вряд ли кто теперь в том усомнится,
Что мастерство Коровьева не объяснить пока…
В кошмарном, страшном сне с испугу не приснится…
Огромные возможности, безжалостна рука…

Ведь это он, бесспорно, беднягу Берлиоза
На верную погибель направил под трамвай,
И свёл с ума Иванушку. Понятно без вопроса -
Ершелаимом грезит… печалей через край…

В угоду своей шайке внушил и Маргарите,
И вместе с ней Наташе исчезнуть из Москвы…
Тут разбирали тщательно всю череду событий:
Похищены, иль сами? Помрачены умы…

Предположенья строились… по-разному решали:
Записка Маргариты безумна… Разве, нет?
И Николай Иваныч… что прояснил? Едва ли…
К преступной группировке вёл, обрываясь, след…

Гипноз… Опять внушенье… И в этом лишь причина…
Не устояли дамы… Но – для чего? Зачем?
Красивы? Безусловно! Преступники – мужчины…
В истории не мало, увы, подобных тем…

И уж совсем никак, ни чем не объяснимо:
Зачем похищен был из клиники больной,
Кто назывался Мастер, чьё имя анонимно –
Сто восемнадцать номер – а дальше данных ноль…

***

Промчалось время… годы… Событья забывались,
Но не совсем бесследно для тех, кто пострадал.
Немного, но о каждом собрать мы постарались…
Читателю расскажем, чтоб сам он не гадал.

Бенгальский Жорж вначале. Три месяца лечился.
Поправивши здоровье, оставил Варьете.
Весёлости задорной он навсегда лишился,
А без того, понятно, возможности не те…

Не смог ежевечерне пред публикой являться,
Быть всеми узнаваем, ждать каверзный вопрос:
Как лучше с головой, иль без неё? Признаться,
Мучительно и горько, обидно и до слёз…

Вдобавок ко всему приклеилась привычка:
Он в каждую весну и в полнолунье в точь
Впадал в испуг-тревогу… И в чём тут ключ-отмычка?
Но плакал, озирался по временам всю ночь…

Припадки проходили, но всякий раз бывали…
Понятно, прежним делом заняться он не смог.
Уволился совсем. О нём все забывали…
Чем жил? На сбереженья, не занимая в долг…

Лет на пятнадцать хватит по скромному подсчёту,
А дальше, как придётся… Сейчас-то что решать?
Оставил на потом о будущем заботу…
И прежних сослуживцев он не хотел встречать…

Того же Варенуху, что стал любимцем общим
За вежливость, отзывчивость к любому и ко всем!
Для многих контрамарочников, а их, поверьте, тыщи,
Отцом стал, благодетелем и даже больше чем!

Когда б ни позвонили, он был всегда на месте,
И сразу в трубке голос: «Я слушаю! Привет!»
И на любую просьбу (любую! Сами взвесьте!)
«Всегда к услугам вашим!» - ласкающий ответ.

Наверное, страдал – уж слишком непривычно…
Но напугали сильно… как прежде врать не мог…
А Стёпа Лиходеев, товарищ закадычный,
Москву оставил сразу и счастлив его Бог!

Он в клинике пробыл дней восемь. Подлечили.
В Ростов был переброшен. При должности опять!
Большущий гастроном заботам поручили…
Сумеет, безусловно! Сноровки не отнять!

Портвейн пить перестал (такие слухи ходят…).
Отныне только водку, смородины настой!
Поздоровел отменно, как многие находят,
Но женщин сторонится и вечно занятой…

Всегда мечтавший Римский с ним как-то распрощаться,
Когда случилось это, счастливее не стал,
Поскольку в Варьете и сам не смог остаться –
По выписке из клиники вдруг на расчёт подал…

Супруга с заявленьем вместо него явилась –
Не отыскалось силы и белым днём войти
Туда, где всё тогда бедой оборотилось…
Стояло пред глазами… Где храбрости найти?

В театре кукол, детском, теперь в Замоскворечье
Трудился, где, понятно, вся публика не та…
Но там не приходилось встречать уже конечно,
К примеру, Семплиярова… А, впрочем, та чета

Жила уж не в Москве, а в Брянске и в два счёта!
Грибными заготовками заведует он там…
И, надобно признать, мила ему работа,
Поскольку компетентен, в чём признавался сам!

С акустикой не ладил… А тут леса, природа!
И москвичи довольны – грибочки нарасхват!
Супруга успокоилась и тоже рада, вроде…
Как образец для местных любой её наряд!

К числу людей, порвавших с театром окончательно,
Помимо перечисленных, причислить надлежит
Босого Никанора. Читавшим невнимательно,
Вот эту мысль немного сам автор прояснит.

Понятно, что Босого связать с театром сложно…
Ведь, что его влекло? Лишь дармовой билет…
Что отвратило напрочь? Быть может, сон? Возможно!
С тех пор лишь как услышит, лицо меняло цвет…

Он, кроме представлений, возненавидел прочно
Поэзию и Пушкина, актёров всех, актрис…
Чуть только разговор – ретировался срочно!
Забыл совсем, навечно, слова: театр, бис…

Превыше остальных, трясло от Куролесова,
Настолько, что, узнав о смерти из газет,
Чуть не хватил удар – так обуяло бесиво…
Едва как отходили – отправился б во след…

Вновь память всколыхнула воспоминаний массу.
Он пил за рюмкой рюмку, а захмелеть никак…
Припомнились фигуры тех, не сдававших в кассу…
Сергей Герардыч Дунчиль, с гусями тот чудак…

И Колюшка Канавкин, и Ида Геркулановна…
А с ними что случилось? А ровно ничего!
С чего и почему? Их не было – вот главное:
Ни странного театра, старухи… никого!

Единственно живой в тот сон вдруг залетевший
Был Савва Куролесов. С чего? А как узнать?
И сам Босой несчастный, ту ерунду смотревший…
Вольно же ему про это так часто вспоминать…

Ещё кто? Алоизий… Он тоже показался?
Там не было такого? О, нет! Могарыч есть!
Сейчас он финдиректор. Как Римский отказался,
Немедля исхитрился в вакансию пролезть!

Опомнился тогда примерно через сутки
Под Вяткою, как будто… Уехал? Но – зачем?!
Забыл надеть штаны плюс пустота в желудке…
Украл книгу застройщика… Нелепо уж совсем…

За сумму колоссальную у проводника взял брюки,
И сразу же из Вятки в обратный путь, в Москву…
От домика с подвалом лишь угольки за сутки…
Но не в накладе вовсе при этаком уму:

Спустя пару недель в прекрасной жил квартире,
Что в переулке Брюсова! Но – как? Что объяснять?
Случается по-всякому в нелепом этом мире…
Не удивляться надо, а безусловно знать!

Как Римский до него страдал из-за Степана,
Теперь вот Варенуху Могарыч изводил,
Но за последним нет, не отыскать изъяна –
Делишек каких тёмных, знакомств не заводил…

Андрей Фокич, буфетчик, уже почил от рака…
Как предсказали – печень в озвученный же срок…
И как тут не вздохнуть и не сказать: однако…
Кем был тот предсказатель? Как он предвидеть мог?

***

Да… Уходили люди за временем вдогонку.
Стирался постепенно событий странных след…
Отодвигала память куда-то их в сторонку,
Кто помнил всё подробно, среди живых уж нет…

А, впрочем, ещё были такие, оставались,
Кто в ночь по полнолунию и в каждую весну,
Спать не ложились вовсе, уснуть и не пытались –
Препятствовало что-то… Мешало что-то сну…

Вот именно тогда опять же к Патриаршим
Под вечер приходил серьёзный гражданин.
Чуть больше тридцати, но выглядел постарше.
Шёл к липовой аллее один, всегда один…

Не кто иной, конечно, как Ванечка Понырев!
Известнейший профессор. Теперь так не зовут:
Иван и Николаевич - и только так отныне!
Историк и философ. Престижный институт.

Садился на скамейку. Всегда одну и ту же,
Как и давно забытый Михайло Берлиоз,
С которым был знаком, и даже, может, дружен…
Теперь воспоминание, причина смутных грёз…

Ивану всё известно, всё знает, понимает,
Что в молодые годы стал жертвою… гипноз…
Был полностью излечен. Нормально рассуждает…
Вот только эта ночь… Как совладать? Вопрос…

Коварство полнолуния… Лишь только начинает
Полночное светило окружность заполнять,
И наливаться златом, как в разуме… витает…
И нервы – беспокоен, не ест, не может спать…

Никто уж не удержит в такое время дома –
Идёт на Патриаршие, где говорит с собой,
И очень много курит… Тягучая истома
Окутывает сущность… и всё – прощай покой…

Один час или два проводит на скамейке,
Затем сорвётся с места, спешит куда-то прочь.
Маршрут один и тот же: по липовой аллейке
И через Спиридоновку к Арбату. Всё точь-в-точь…

Старинный особняк неудержимо манит
В арбатском переулке. Решётка, пышный сад.
Тихонько подкрадётся и где-то молча встанет.
Заведомо известно, что видит его взгляд:

Всегда и неизбежно постарше гражданина,
Солидного, с бородкой, чуть «поросячий» вид…
Мечтательная поза… и перед ним стремнина…
И он как будто с кем-то неслышно говорит…

И смотрит на окно – всё ждёт, что распахнётся…
Понырев это знает почти что наизусть,
Но каждый раз стоит столбом, не шелохнётся:
А вдруг, а вдруг сейчас… свершится что-то пусть!

Но вот и на того нисходит беспокойство –
Он крутит головой, пытается ловить…
Восторженность во всём… Мучительное свойство...
Вот-вот всплеснёт руками и станет говорить:

«Венера! Ах, Венера! Зачем я испугался?
Зачем не улетел? Остался бы там с ней!
Бумажку попросил, удумал, догадался…
Терпи теперь, кретин, до окончанья дней…»

И снова, как повтор… всё то же и с начала…
До той поры, как стукнет посреди тьмы окно,
И голос неприятный, как пакля, иль мочало:
«Николай Иваныч! Где вы? Чай пить пора давно!

Опять у вас фантазии? Подцепите простуду!
Иль вовсе малярию! Идите же домой!»
«Ах, воздух так хорош! Ах, душенька, не буду…»
А сам кулак ей тычет и шепчет: «Боже мой…»

Ивану за решёткой давно о нём понятно:
«И он, бесспорно, жертва всевидящей Луны!
О, Боги! Небеса! Зачем власть необъятна
Дарована ей Вами, а мы теряем сны?»

И, уходя от сада, от кованной решётки,
Всё продолжал в раздумье тихонько бормотать:
«Он лжёт! Он лжёт, конечно, в угоду этой тётке…
Ах, дорого б я дал всё про него узнать!

Кто эта Венера? Кого же он утратил?
Бесплотное виденье не может чьё схватить?»
Но вот Понырев дома, в своём ночном халате,
А мысли продолжают сплетать тугую нить…

Жена меж тем молчит, никак не докучает,
И даже не торопит укладываться спать…
Ему хотелось думать: она не замечает...
Сам не спешил делиться – зачем ей это знать?

На деле всё не так, поскольку пред глазами…
Она всё понимала… Вот, наконец уснул…
Её же ночь без сна, заполнена слезами…
Похожа на дежурство: как дышит, как вздохнул…

И знает: на рассвете с мучительнейшим криком
Иванушка проснётся, вновь примется рыдать…
Заранее готов с лекарством шприц под книгой,
Инъекцию немедленно! Зачем ему страдать?

Но что же его будит? Всегда одно и то же:
Как будто видит казнь, убийцу-палача…
Вот убивают Гестаса… жара… лишь дождь поможет…
Вновь наползает туча – ей рады сгоряча…

Она же всё растёт, катастрофично, страшно…
И сонмы мрачных сил внутри неё кипят…
Но ливень позади, как будто день вчерашний…
Вдруг лунную дорожку отыскивает взгляд –

Там человек в плаще с алеющим подбоем.
Он движется вперёд к мерцающей Луне…
Сначала был один, но вот уже их двое –
Другой вдруг появлялся откуда-то из вне…

Лицо обезображено, но молодой годами…
О чём-то жарко спорят, не подведут итог…
«О, Боже… - тот в плаще – Давайте между нами:
Пошла, ужасна казнь… И как я только мог?!

Молю тебя, скажи: она же не свершилась?
Ведь не было её? Надеюсь и боюсь…»
«Конечно, нет! – в ответ -  Тебе она приснилась…»
«Ты можешь в том поклясться?» С усмешкою: «Клянусь!»

«О, больше ничего! Мне ничего не нужно!»
Всё выше, выше путь, всё ярче свет Луны.
За ними следом пёс. Втроём шагают дружно…
И вот как будто скрылись… И вот уж не видны…

Из лунного потока другое в аккурате:
Прекраснейшая женщина чудесной красоты
Ведёт с собой куда-то соседа по палате –
Сто восемнадцать – номер… Да – он! Его черты!

Иван его узнал: он представлялся -  Мастер!
«Так, стало быть, вот так закончилось у вас?»
«Да, да, мой ученик!» Она вступилась: «Здрасьте!
Позвольте, поцелую ещё в другой, последний раз!

Всё будет хорошо! Всё будет так, как надо!
Вы верьте мне, а нам пора уж уходить!»
Не мог не отпустить из мыслей их и взгляда,
Но знал: всё хорошо! И не о чем грустить!

Они ушли… Куда? Теперь совсем не важно…
Главней уже другое: он крепко сладко спит!
Счастливое лицо по-своему отважно.
И, кажется, покоем, здоровьем дышит вид…

Наутро вновь проснётся немного молчаливым,
Но тихим и спокойным до будущей весны…
Не помешают год быть умным и счастливым
Ни странные виденья, ни пакостные сны…