Усталым ты уснёшь, ты мучим жаждой...

Усталым ты уснёшь, ты мучим жаждой,
Но нечего в ночи студёной пить.
Угрюмый нелюдим, молчишь, однажды
Уставший ночи слёзные молить.

Тебя ли, ссыпав соль в твои рыданья,
Сумеет демон Боли подчинить,
Надевший на тебя венец страданья --
Но не сумевший сердце очернить?

Бескрайней чарки чёрной яд бурливший
В живую грудь проник -- хоть не живи;
В бессилии его сполна испивший
Не тронут чистой милостью Любви.

Им раны твои -- смех, что так серьёзны,
Боль дикая влечёт тебя на край,
И в сотый раз горючие льют слёзы,
Крик скорби в радужный и дальний рай.

О сколько раз здесь на частицы пыли
Грудь чёрный ураган разъял легко
В краю святом, где в астры радость лили
Цвет свадебной фаты и молоко.

Сонм корневищ лесных обвил дорогу,
И, не подняв разбитой головы,
Улыбку материнскую и Бога
Ты вспомнишь у обагренной травы.

Ты вспомнишь, что, немой от истязаний,
Коварных мук, застрявших в горле слёз,
К Мечте разбитой, бледный от страданий,
Растерзанное сердце ты принёс.

Но будет так: таинственно ликуя,
Ворвётся в грудь поток из множеств струй,
Родник священный, чистым поцелуем...
Тебя не минет Божий поцелуй.

Есть рай земной: в нём солнца свет сусальный,
Тепло от детских рук и чистый мёд,
На белой скатерти кулич пасхальный,
И нежных губ на скверну раны йод.

...За то, что, вызывая смех, в неволе
Забилась белой птицей, чуть дыша,
И кровью залилась от острой боли,
От взрослой -- ещё детская душа.

За то, что повзрослела так поспешно,
И не нашла пристанищ у светил,
За колдовской и чёрный яд насмешек,
И жалкий вид огромных её крыл.