Очкарик

ОЧКАРИК

Всё «полезное для глаз» девочке давно казалось бесполезным: петрушка была слишком травой, черника – слишком водой, тыква – только каретой, селёдка – просто солью, рыбий жир – отвратительным, а морковку она вообще тайно презирала.

– Я ж не заяц! – фыркала девочка. – Мама, а почему заяц косой? Он всегда морковкой хрустит!.. А если я сгрызу всю противную морковку на свете, мои глазки будут смотреть, как у всех детей, да?
– Ну… всю морковку ты, допустим, не осилишь, – ускользала от прямого ответа девочкина мама. – А если и сгрызёшь противную, то останется прекрасная, – улыбалась она. 
– А если и прекрасную? – не унималась девочка. – У меня больше никогда-никогда не будет очков, правда? – на мгновение воодушевлялась она, продолжая мусолить опостылевшую морковку.
Ей очень хотелось верить в чудо. Пусть даже такое обыкновенное, как морковка из овощного за углом.

Когда откуда-нибудь вдруг неслось жалящее «очкарик», девочка знала, что это по её душу. С мальчишками она дралась. В кровь. Девочек молча презирала. Как морковку. И лепилась к тем, кто не замечал её косых глаз и уродливых очков на вздёрнутом носу. За бурей видевшая солнце, девочка верила в крепкую дружбу после отчаянной драки. Она прощала обидчикам и понимала природу человеческих заблуждений. Единственное, что отделяло девочку от ощущения полного счастья, – её косые глаза и очки с попеременно замыленным одним стеклом. О, как она ненавидела эти стёкла, захлопывающие огромный сияющий мир на замок и вынуждающие подсматривать в замочную скважину! И девочка казнила очки: она их разбивала. Верней, они разбивались сами. Но со странной и закономерной периодичностью: раз в три месяца. Девочкина мама не верила в невиновность девочки.
– Бестолковка! – роняла она с укором, засовывая в дамскую сумочку старый рецепт для новых очков.

…А поезда тянулись сплошной лентой, в затылок друг за дружкой. И это был не вокзал, а знаменитый институт имени Филатова в Одессе, куда привезли девочку её родители. И как сладко лежать на верхней полке устремившегося на юг поезда, глядеть в немытое после зимы окно и всю дорогу мурлыкать себе под нос весёленький мотивчик:

Ах, Одесса, жемчужина у моря,
Ах, Одесса, ты знала много горя,
Ах, Одесса, любимый милый край,
Живи, моя Одесса, живи и процветай!..
Ма-ма-ма,
Ах, Одесса…

Пожалуй, лишь однажды девочка была благодарна своим косым глазам: если б не они, видеть бы ей море на картинке в любимой книжке Пушкина «Сказка о рыбаке и рыбке».
– Рыбка-рыбка, – шептала девочка, – дай мне ровные глазки…
Рыбка, конечно, даст, только надо подождать. Даст, но не сейчас. А сейчас:

Ещё пуще старуха вздурилась,
Опять к рыбке старика посылает…

И рыбке не до девочки…
Тихие слепые «паровозики», снующие взад-вперёд по длинным-предлинным обшарпанным коридорам грустной одесской больницы, во главе с подслеповатым поводырём… Тихие – до звона в ушах и до режущего света в глазах – слепые…
      
Девочка часто размышляла о слепоте. И она пугала девочку. Но уж если быть слепой, то тогда и глухой. Чтоб никогда не слышать этих гадких слов, летящих в спину злобными колючими снежками, когда ты идёшь и всех любишь. Слепоглухая – это когда темно и тихо. Можно быть и слепоглухонемой. Но по поводу немоты девочка всё же сомневалась. Она тотчас же видела перед собой свою немую соседку, живущую этажом выше. Соседка умела произносить только один звук – «с», но все дети во дворе знали, что это значит «серёжа». Так звали соседкиного сына. И девочка никак не соглашалась быть немой: не будет же она всю жизнь звать своего ребёнка С. Тогда откуда ему знать, что на самом деле он – Серёжа?..

– Рыбка-рыбка, дай мне ровные глазки… – просит девочка, уткнувшись упрямым лбом в холодное запотевшее оконное стекло уже другой больницы, за которым мокрая осень и высокая стена бездушных сосен, напрочь закрывающая небо. 
Рыбка, разумеется, даст: ну что ей стоит! Даст, но не сегодня. А сегодня:

Осердилася пуще старуха,
По щеке ударила мужа…

И рыбке снова не до девочки…
Эти сосны прячут небо. Вместе с небом – маму. Маму – от девочки и девочку – от мамы. И нельзя повиснуть на родной маминой шее и тоненьких цепких ручонок не разнимать…
– Следи за лучиком: куда лучик, туда и глазки, – объясняет тётенька в белом халате.
Разве лучик может заменить маму? Девочка уже сто раз смотрела на лучик и ни разу не видела маму. Нет, мама её не бросала. Просто маме запрещено приезжать к девочке: каждый мамин визит заканчивается девочкиной истерикой. А чтобы девочкины глазки выровнялись, ей ни капельки нельзя волноваться. Она же не море! Зато можно быть унылой осенью. Как все взрослые в больнице. Детей здесь совсем нет, и не с кем даже поиграть. А в палате самое страшное: злая чужая бабушка с ремнём. Девочка удирает от неё по кроватям, потому что по полу бабушка бегает здорово, а по кроватям пока не научилась.
– Возьми карандашик, обведи солнышко, – продолжает тётенька в белом халате.
Девочка знает, что всё это не настоящее: солнышко – нарисованное, а карандашик – вовсе не карандашик, а палочка с проводками. Девочке нужно точно по контуру обвести картинку, и, если девочка чуток собьётся и сойдёт с черты, тут же раздастся предательский звонок. Это бег по кругу, как в цирке, где на арене скачут пони, весело размахивая хвостами и длинными пушистыми чёлками. Только у пони – круг жёлтый и бег радостный, а у девочки – круг серый и бег безнадёжный: невсамделишное солнце, безжизненные лучи и сосны выше неба…
– Садись на стульчик, бери лопаточку и закрывай левый глазик, – всякий раз говорит медсестра детской поликлиники, старенькая и добродушная, с сиреневыми волосами. – А ты за три месяца успела подрасти, –  с улыбкой добавляет она. – Называй картинку, что я показываю… А эту?.. А вот эту?.. И ещё… Молодец! Теперь – правый глазик… 
Когда девочка стоит у стеклянной светящейся таблицы, она видит всё: звёздочку, грибок на кривой ножке с горошинками на шляпке, колечко, самолётик, лошадку, уточку, чайник, слоника, машинку, ещё колечко. А когда девочка проходит в глубь кабинета и садится на стул, не видит почти ничего. А юркая указка медсестры, выхватывающая из строчек картинки, девочке кажется скользящей ядовитой змеёй с раздвоенным на конце языком.
Через пару лет наметится прогресс: таблица с буквами потеснит таблицу с картинками. И если для всех алфавит начинается с буквы А, то для девочки сразу с двух – Ш и Б. Обе буквы в обнимку стоят в первой строке новой таблицы и улыбаются друг другу и девочке…

Жид-жид, по верёвочке бежит.
А верёвка лопнула и жида прихлопнула!..

Так дразнили Алку в детском саду.
Девочка покажет этой дрянной Алке, где раки зимуют! Девочка заставит её носить свои противные очки! И пусть Алка будет очкариком!..
      
Это произошло после обеденного сна. Малыши выстроились в рядок и ждали очереди вымыть руки перед полдником. А тяжёлая дверь на упругой пружине как всегда угрожающе грохотала. Когда девочка шагнула в проём двери, на неё вдруг налетела Алка. Она оттолкнула девочку. И та, чтобы не упасть, схватилась за дверной косяк. И дверь захлопнулась. Больше девочка ничего не помнила… И девочкина мама раненой птицей с поломанным крылом билась у пустого гнезда. А детсадовский сторож твердил одно и то же: «Какого-то ребёнка увезла «скорая». Идите домой…». Допоздна под дождём просидела девочкина мама на скамейке у подъезда, пока на асфальте не заплясали блики автомобильных фар и у дома не остановилось такси. Первое, что бросилось в глаза девочкиной маме, когда она открыла дверь машины, это мимолётный виноватый взгляд молоденькой воспитательницы. Потом она никак не могла поднять голову, будто голова свинцовая, и всё время смотрела вниз. Девочка лежала у воспитательницы на руках. Но в этом полусонном полумёртвом ребёнке в испачканном кровью платьице с разрезанным рукавом и с гипсом на левой руке девочкина мама не узнавала свою девочку. Девочка медленно-медленно поднесла указательный палец правой руки к губам и потеряла сознание…
– И куда её?.. Здесь же дети!.. – выпалила молоденькая воспитательница спустя месяц, когда девочкина мама привела девочку в детский сад.
А потом девочке на живую, без обезболивания срывали изуродованные ногти. И с ней снова случился обморок. А ещё через месяц девочка стала щуриться, поминутно тереть глаза и у неё появилось косоглазие. На приёме у окулиста выяснилось, что она видит только первую строчку светящейся таблицы: звёздочку и грибок на кривой ножке с горошинками на шляпке. Врач долго толковала растерянной девочкиной маме о последствиях сильного нервного стресса и о резком снижении зрительных функций…

– Рыбка-рыбка, дай мне ровные глазки… – молила девочка.
Рыбка обязательно даст, но чуть позже. А пока:

Подбежали бояре и дворяне,
Старика взашей затолкали.
А в дверях-то стража подбежала,
Топорами чуть не изрубила…

Когда-нибудь все мы будем счастливы. А терпеливому всё вовремя.