Два портрета

Скрип паркета и шелест неспешных шагов —
по картинной брожу галерее:
натюрморты, пейзажи, букеты цветов,
тень листвы на дорожке в аллее.

Вот красавицы юной парадный портрет:
нитка розово-белых жемчужин,
в тонких пальцах бутон, восемнадцать лет,
пена снежных брюссельских кружев,
губ надменно-лукавый изгиб, словно лук,
и как стрелы Амура ресницы,
совершенные линии маленьких рук,
брови — крылья парящей птицы.
А в прозрачных глазах и призыв, и вопрос,
тёплых плеч не скрывают одежды,
завиток тициановских медных волос
опустился на лоб безмятежный.
Придаёт независимо-царственный вид
ей сознанье чарующей власти.
Вся она — ожиданье великой любви,
вся она — обещание счастья.
Но ещё лепестки не раскрыла душа,
как и этот бутон полусонный...
Так наивно беспечна, невинна, свежа!
Я стою перед ней умилённо.

Вот ещё полотно: на камине свеча,
в тёмном кресле вольтеровском дама,
старомодный чепец, шаль на слабых плечах,
блёклый фон и ампирная рама.
Узловатые косточки сухоньких рук,
щёки вялые в тонких морщинах,
будто прожитых лет неустанный паук
затянул их своей паутиной.
Было всё: и мечты, и любовный дурман,
обольщенья и горечь прозренья;
всё постигнуто: радость, страданье, обман,
наступила пора всепрощенья.
Сколько мудрой печали в поблекших очах —
даже долгая жизнь быстротечна...
Догорает камин, оплывает свеча,
тускло светится медный подсвечник.
В её позе — смиренье исчерпанных дней
и предчувствие близкой разлуки.
Так и хочется встать на колени пред ней
и согреть её старые руки.

Два лица, два портрета — прелестный диптих,
я гляжу на него с восхищеньем
и не знаю: какая прекрасней из них
и кому же отдать предпочтенье.