8. Пески Могадишо

8. ПЕСКИ МОГАДИШО

1.
А земля здесь хорошая, только лопату воткнёшь —
то берцовая кость, то проломленный череп, то челюсть.
Урожаи даёт и картошка, и свёкла, и рожь,
а ещё тирания такая выходит, что прелесть!

Сколько их насчитаем: Иосиф, Иван, Николай,
и Петра не забудем, на полки табачные глядя.
А живём хорошо — за душой, так сказать, ни кола,
ни двора. Для философа, знаешь, подспорье, отрада.

Вот и любим застолье — по пьяному делу легко
рассуждать о ворюгах, дорогах плохих, туалетах
привокзальных (поскольку иных мы не знаем). Ого,
просквозила какая лихая цифирь в документах!

Так и видятся литры, погонные метры, кубы
на безлюдном вот этом, почти межпланетном, пространстве.
То ли хлеб из крапивы, из горькой травы-лебеды
мы печём, то ли повесть о нашем степном окаянстве.

Как сказал наш великий: пока не забили мне рот,
благодарность одна… Мы понять эту шутку не в силах.
А земля здесь хорошая — прутик воткнёшь и цветёт.
Хороши в сентябре урожаи на братских могилах!

2.
Детство, взросленье, любовь и смерть —
нет ничего постоянней круга
жизни. Куда ты спешишь, подруга?
Время статично. Исхода нет.

Впрочем, любому дано хоть раз
переродиться — пиши наутро:
«Сердце любовь защемила люто,
оптикой точной снабдила глаз».

Помнишь поляну? Кукушкин цвет,
жёлтые лютики луговые?
Как хорошо, что мы все живые!
Может быть, правда, что смерти нет?

3.
Это я виноват — я в ответе за всех:
за угрюмых старух, за бессильных мужей,
за нетрезвых юнцов, не нашедших утех,
кроме пьяной травы, — за страну миражей.

Это мне выделяется пенсия — шесть
«несгораемых» тысяч — позорней креста
за большую любовь и за нищую честь,
за молитву, которую шепчут уста.

4.
Проснёшься: «Чёрт возьми, нет никакой работы!»
Прочтёшь газету: «Ба, какие идиоты!»
Посмотришь на экран: «Всё гадят, хохоча!»
Лицо приобретёт оттенок кирпича.
Ударишь кулаком с досады по комоду:
«Огромная страна! А сколько в ней народу!
Чинуши, торгаши, модели, и менты,
певцы, и рифмачи, и сам бездельник ты».
С такой тоски запьёшь свой бутерброд цейлонским
и сядешь сочинять печальные наброски.
Да двести раз ещё перелопатишь их —
ведь надо честно жить, хотя, конечно, псих,
и пенсию свою ты получаешь честно,
пока ещё земной, хотя слегка небесный.

5.
Не райские фрукты, а только банан
и три мандарина подгнивших.
Уехать отсюда, допустим, в Амман,
а может, в пески Могадишо.
Но луг васильковый, но крики ворон
и снегом укрытые клёны
нигде не забудешь — нас этот вагон,
плацкартный, храпящий, зелёный,
уносит в такую же грубую сонь.
И в смене депо и перронов,
увы, не предвидится Байрон, Брессон,
Веласкес, Бетховен, Верона…