Поцелуй бабочки

Дотянись, моя песня, до самых высоких небес,
опусти меня ниже корней заповедного древа…
Я из клана юродивых – не из кисейных принцесс!–
но и я с детства шила по белому справа налево,
а потом уколола мизинец каленой иглой
и уснула, попав в неприглядную взрослую сказку,
в ту, где каждый второй очарован иллюзией злой
и с рождения держит у сердце посмертную маску.

Я спала в подвенечном уборе в хрустальном гробу,
я так долго лежала под гнетом, что ребра прогнулись…
Но однажды дыханье забилось в иссохшем зобу,
и к мощам моим детским забытые силы вернулись.
Я хотела, меня целовавшей в сухие уста,
беглой ласке седого луча стать подругой навеки,
Но, вспорхнув надо мной, ускользающая красота
мне осыпала звездной пыльцою зашитые веки.

И, проснувшись, я видела храм и дворец, и кабак:
каждый звал, как умел, примерял голоса и улыбки,
и на каждом лежал толстым слоем и пепел, и мрак…
Выбиравший вслепую – и тот бы не сделал ошибки!
Но, восставшей из гроба, мне зрение было дано,
и ни рюмки не выбрала я, ни потира, ни кубка.
Насадив свое сердце на звездное веретено,
я запела тогда, как влюбленная в розу голубка.

Дотянись, моя песня, до самых глубоких могил,
разбуди всех, кто спит, но покуда способен проснуться!
Пусть очнутся все те, кто еще никогда не любил,
но достаточно крепок, чтоб к бездне лицом повернуться.
Всех, кого не сумел оморочить туман колдовской,
подыми от постелей из мягкого льна и полыни,
а для тех, кто однажды во сне пролетал над рекой,
стань молочной волной, что придет – и уже не отхлынет!

Дотянись, моя песня, да самых нездешних миров,
покажи мне, как пляшут в огне отпечатки былого!
Свей гнездо себе, песня моя, в самом оке ветров,
чтоб жемчужиной зрело в гнезде заповедное Слово.
Ты вернись ко мне, песня, да в клюве воды принеси
из колодца небесного, что солона и хрустальна…
И, покуда планида моя не покинет оси,
дай же быть, а не слыть мне причастной твоим вечным тайнам!