Я забрёл в зрелый блёр, в свой гортанный туман...

я забрёл в зрелый блёр, в свой гортанный туман
во дворы после Нового года
одиночество званое выпало нам
с черепною коробкой бедовой

и пока стол накрыло Молчанье нам, но
я Отчаянье слышу: у дома
парканулось уж. Хлопнуло дверью авто.
скоро выскочет плач домофона

помогите поймать мне небесный вай-фай -
я здесь был, чо ж он не сохранился?
разливает сухое
Молчанья бугай,
тяжемедленный на своих пилсах.

Не раздевшись, Отчаянье грохнется на
стул вертлявый пред сдобным роялем.
кашлем клавиш зайдётся густая спина,
и в какой-то из гостевых спален

пробудится с расстёгнутого бодуна
исхудавшее Прошлое. что-то
буркнув, выйдет в гостиную, где с валуна
пианиста струят ручьи пота.
не хватало ещё мне тебя, идиота,
тут и так вон тусовка у нас!..

тяготит акваторию глаз берег век.
строки кода торчат из обойных прорех…
до чего же злорадный у Прошлого смех,
Будто нас, лихорадку презрев, ставит Брехт...
но я чувствую, как зарождается бег,
мысли вьют сухожилья под бег ото всех
мой спасительный, вдумчивый бег ото всех…

Вглубь себя. В глушь себя. Вглубь любых “далеко”.
Тяжела глушь мышленья от конского пота.
Веришь ночью в степи коль не в Бога, то в Бота.
Степь, при этом - хоть парк. да хоть тот же балкон.

Вглубь себя. В глушь себя. Вглубь любых “далеко”
Не хватало ещё мне себя, идиота.