Исповедь в трамвае
Холодные пальцы к стеклу прижимаю.
Мороз – анальгетик, он боль убивает.
А иней под теплыми пальцами тает...
За окнами – город и вся моя жизнь.
За поручень крепче рукою держись!
Не бойся упасть, мой случайный попутчик,
Следи за моею экскурсией лучше.
Вот площадь, отсюда мой дом не видать.
Однако на деле – рукою подать.
Мы в нём поселились, лишь я родилась -
С родительским домом незыблема связь.
Напротив – кирпичное красное зданье.
Я первые в нём получала заданья,
О, первая младшая школа моя,
Представить себя не могу без тебя.
Здесь мальчики дергали русые косы,
Звучали важнейшие в жизни вопросы,
На сердце оставлена с детства печать,
Как белое с черным уметь различать.
Профессию мне здесь мою предсказали,
И не было в сердце серьезной печали:
Гоняли мы по двору старенький мяч,
И лишь от ушибов был слышен наш плач.
Мы едем все дальше... И время идет.
Вот красное зданье в снегу пропадет.
На смену ему выступает другое –
Сереет во мраке там крыша дугою.
И здесь проучилась я долгих семь лет.
Немало творила и ведала бед:
Сначала – во всем неземные успехи,
Потом, искушая, явились помехи.
Подростковый мир в черно-белый окрашен,
И этим он так притягательно-страшен,
И этим так пафосно он романтичен,
И этим порою так страшно трагичен.
Одних педагогов – увы! – обижали,
Зато беззаветно других уважали.
О первых приходится часто жалеть,
Но так не поступим с другими мы впредь!
Дарили нередко нам пренебреженье
Свои же товарищи – на удивленье!
«Ты правильный слишком – не куришь, не пьешь?
В компанию нашу ты не попадешь!»
Но общество ваше нам вовсе не нужно,
С другими людьми крепко связаны дружбой.
И пусть оборвалась та детская нить,
Нас общее прошлое крепко роднит.
А первые бабочки в нашей крови?
О нежности первой зачем говорить?
Тут всё как у всех: либо счастья глоток,
Которого нынче угас уголёк,
Иль первые слёзы уже не от боли,
Но от безответно-любовного горя.
И письма, которые ты не отправил,
Признания девушки – против всех правил,
И первые строчки неловких стихов,
В которых всегда не хватает нам слов.
Всё это так чисто, светло, и так свято,
Что этим одним мы до смерти богаты.
В конце - треволненья, экзамен, метанья,
Часы и недели потом ожиданья.
И вот результат – всё в порядке, отлично.
Но чувствовать взрослым себя непривычно.
Любимая школа, прости и прощай!
Мы поняли поздно, что это был рай.
А мы - ангелки и чуть-чуть чертенята,
Такие, какими все были когда-то.
Но как же я жизненный выберу путь?
Тревога сдавила кольцом мою грудь.
Чего я желаю, и что я умею,
Пускай это станет судьбою моею!
А так как люблю всего больше писать,
Пойду на журфак я тогда поступать!
Но я документы везде подала –
И всюду – ура! – поступить я смогла.
И что же судьбу мою определило?
Какая влекла на журфак меня сила?
Веление сердца? Не нужно ему
Всегда доверять - никому, никому!
Попутчик, скажи, видишь церковь вдали?
Да, взгляд от крестов отвлекают огни,
Слепящие светом стеклянных витрин
И наглых, крикливых и шустрых машин.
За церковью этой другой стоит храм –
Науке одной поклоняются там.
Язычницей там я бывала прилежной,
И счастлива этим была безмятежно.
Веселье, общение, новые лица –
Всё это, с метелью смешавшись, клубится.
Стихи мы на партах, конечно, писали,
Экзамены тоже успешно сдавали.
Вот тут мы нашли настоящих друзей,
Которых боюсь растерять я поздней.
Но есть и такие, кого не забыть,
С которыми можно весь мир покорить –
Немало прочли их за пять этих лет,
И каждая в нашей душе – как скелет,
Как кость, что составила сущности наши,
Как камни, которыми перстень украшен.
Сокровища эти бесценней всего!
Но больше не вынесла я ничего...
И в жизнь выхожу я с котомкой пустой,
И, что ещё хуже, с пустою душой.
Готова ли сделать в профессию шаг?
Мой пыл к писанине заметно ослаб.
Немного работы, и я поняла,
Что совесть с трудом её пережила.
Лукавить, настаивать, юрко вертеться
Не хочет моё утомленное сердце.
Чего ж я желаю? О, если б понять!
И к Богу мольбы я должна обращать.
Ведь кто же утешит и кто просветит,
Когда унывает душа и болит!
Пусть всё остальное приложится к миру,
Что в сердце войдет, как хозяин в квартиру!
А больше мне не о чем даже мечтать,
Чего в этом мире еще нам желать?
Спокойная совесть, любовь и терпенье,
Безгрешная радость, труды и смиренье –
С моею профессией несовместимы,
И мне не бывать журналистом, вестимо...
А, впрочем, кто знает, как жизнь повернет?
Душа свою ниву, возможно, найдёт.
Ведь выбор, пожалуй, у нас невелик,
Работает лучше всего мой язык,
Недаром, наверно, он был так подвешен -
Для совести гласа, а не для усмешек.
Что Бог мне подаст, я не знаю того,
Но выполню с радостью волю его.
Вот только стихи, мои тайные дети,
Пусть будут вовек за меня не в ответе.
02.01.2011
Свидетельство о публикации №116082601568