Ещё побреду

               Неприветна, сурова Даурия…
               Ах, какие морозы стоят!
               Тащит нарты клячонка понурая,
               там рухлишко да кучка ребят.
               Дышит шумно лошадка, торопится,
               пот сосулькой висит на боку,
               позади семенит протопопица,
               ковыляет за ней Аввакум.

               Волокутся из ссылки, чуть живы бредут,
               много ль силы с кашицы сосновой…
               Аввакум вспоминает гоненья и кнут,
               земляные темницы, оковы.
               И псалмы его стылые губы поют,
               очи слепнут от снега яркого,
               скользкий лёд длиннополые шубы метут,
               больно падает, плачет Марковна:
               не вставать бы, улечься навеки в сугроб
               в этой снежной и злой круговерти…
               «Долго ль муки сея будет нам, протопоп?»
               Он промолвил: «До самыя смерти».
               «Ну, Петрович, добро, так ещё побредём», –   
               отвечала со вздохом унылым.
               И опять побрели своим скорбным путём
               до цепей, до огня, до могилы.

               Когда сердце горело, как грешник в аду,
               от нежданных потерь и измен,
               говорила себе: нет, ещё побреду,
               поднимаясь с разбитых колен.
            
               Я жила, как в дурмане, как в тяжком бреду,
               жизнь – казалось мне – пепел и тлен…
               И опять повторяла: ещё побреду,
               и опять поднималась с колен.

               Мне судьба, словно ворон, накаркала
               много слёз и мучительных дум…
               Ты терпеть помогала мне, Марковна,
               ты – стоять, протопоп Аввакум.