Для поросёнка...
Да в ней теперь уже всегда тихо. Собственно, осенью и зимой, кроме Колькиной машины, раз в неделю заезжает автолавка местного бизнесмена Аванеса, которая и отоваривает оставшихся аборигенов хлебом, пряниками, спичками, солью и сахаром. А так даже собаки не лают. Нету собак. Бегает где-то приблудный пёс одной из старушек, по кличке Хорёк, но он уже настолько старый, что ничего уже не видит и не слышит, поэтому и лаять разучился. Только кошки стерегут свою тоску на подоконниках. Той деревни всего-то и осталось - дюжина старых жилых домов, да столько же стоят уже который год заколоченными. Заросли крапивой и лебедой так, что некоторых и не видно в этих неафриканских джунглях. Некому жить, поумирали все, да разбежались по городам. Шесть или семь домов, которые получше, купили дачники, но они приезжают отдыхать, пить пиво с вином и жарить шашлыки только весной и летом, вот поэтому и состоит всё коренное население деревни из пяти человек.
Две совсем уж древние старухи, редко выползающие на улицу, которым наверно уже далеко за девяносто лет, живут в домах на окраине у оврага, их изредка навещают тоже уже старые дочки и уже взрослые внучки, живущие в райцентре. Чуть поодаль, как бы в центре поселения, живёт единственный в деревне мужчина - Василий Федорович, которому в прошлом году исполнилось семьдесят восемь. Он уже больше десяти лет вдовый. А следом за ним по улице ещё две женщины пожилого возраста. Но у дам спрашивать возраст никому не рекомендуется, и я не стану, а поэтому если судить на глаз, они примерно одних с Федоровичем годов. А может и слегка постарше или помладше. Которая жила ближе, и которая была немного похудее, ту звали Леонида Артемьевна, а другую звали просто Татьяна.
Сразу после отъезда сына Василия Федоровича, обеспокоенная Леонида Артемьевна, накинув на голову платок и быстро затолкав ноги в галоши, заглянула в дом к Татьяне. Нельзя сказать, чтобы они были очень близкими подругами, но если кругом больше не с кем словом перекинутся, то и с пробегающим волком охотно подружишься. Кряхтя села на табуретку у кухонного стола, высыпала на клеёнку пригоршню недорогих карамелек, намекая на чай, и без предисловий, не спеша почти на распев стала выражать своё беспокойство.
- Вот чую я, не зря приезжает в последнее время Колька из району. Не к добру это. Всё строгает, всё пилит, всё красоту на фасад наводит. Не иначе покупателя на отцов дом в городе нашёл. Кредит-то за машину платить надо. Вот прямо обоими своими половинами чую. Он и раньше всё порывался отца в город забрать, а теперь прямо чуть не силком за ноги его к себе тащит.
- Да я уже давно это заметила, - отвечала ей Татьяна, ставя чайник на стол и усаживая своё крупное, белое как сдобное тесто тело на соседнюю табуретку, - прям раньше было и не видно и не слышно его, а тут зачастил по два раза на неделе. Так и останемся мы с тобой без единственного, хоть и плохонького мужика в хозяйстве. Как потом и жить не знаю…. Ни гвоздя забить, ни за лекарством съездить. Хоть и мало от него толку, да как-то спокойнее с ним. Знаешь, что чуть чего случись, рядом есть мужик. Может поговорить с ним? Чтобы не уезжал…?
- Так он и послушает тебя, - возражала ей Леонида, - Говорила я нынче с ним. Как бы так случайно спросила про город, так он только рукой махнул. Да и если продаст Колька дом, то и жить ему у нас будет негде. Вот, только если к себе на постой его взять? Как бы так ненароком сосватать. Так наверно не пойдёт он, со своего хозяйства, да столько лет холостяковал, – в некоторой задумчивости произнесла она…
- А может и пойдёт, поди надоело одному портки стирать, да с кастрюлями возиться, словом громким днями не с кем перемолвиться, - тоже задумчиво сказала Татьяна.
И обе они замолчали. Отхлёбывая жиденький тёплый чай из цветастых кружек, и печалясь от перспективы остаться ещё более одинокими, чем прежде.
Назавтра, прямо среди белого дня, не откладывая разговора в долгий ящик, Леонида Артемьевна, принарядившись в новые резиновые сапоги, отправилась в гости к Василию. Василий сидел за большим столом, надев очки на самый кончик носа, и чистил лук, чтобы приготовить себе на обед яичницу на сале. Едва кивнув и сразу же оседлав табуретку, Леонида снова начала без предисловий, но медленно и обстоятельно, убедительно по буквам выкладывая каждое слово:
- Нет, Василий! Я тебе так скажу. Ну и что это за жизнь в городе, на такой верхотуре днями в четырёх стенах сидеть? Бетон и камень кругом, живёшь как в погребе. Я к племяшу езжу, так у меня через два дня голова начинает болеть от шума, машин столько развелось, не продохнуть. А у тебя ж давление, куда тебе на этих лифтах кататься? А я женщина не привередливая, ты меня давно знаешь, да и пенсия у меня не меньше твоей. Вот захочешь ты рюмочку когда выпить, я перечить тебе не стану. К постельным глупостям я уже равнодушная, тут смотри, самому как надо будет. Правил я строгих, но про супружеский долг понимаю. Всё-таки пятнадцать лет в бухгалтерии проработала. Я не Танька, что ноги раньше перед каждым раздвигала. Да и с дровами нам полегче будет. На одну пенсию закупим дров, а на другую жить будем, всё экономия.
Да и опять же сам подумай, сколько нам той жизни осталось? Вот, скажем, помрёшь ты, например. Сам знаешь, какое кладбище в этом городе. Могилки трактором нарыты в чистом поле, да на горе, на холодном ветру. Да ещё и со свалкой рядом. А у нас берёзки шумят, земля, что твой пух, сухая да рассыпчатая. Я и приходить к тебе каждый день стану. Прибираться. Думаешь, станет к тебе ходить на кладбище невестка? Как же жди, она свои цыплячьи ноги марать не станет. Принесёт на родительский день цветочек за рубль и всё. А я не поленюсь, в церковь обязательно съезжу, свечечку за упокой поставлю.
В общем, так Василий Федорович! Согласная я, чтобы ты перешёл ко мне. Вместе оно веселее будет…. Ты пока думай, не тороплю тебя, а я пойду, а то у меня ещё куры не кормлены, - и, поднявшись с тонко скрипнувшей табуретки, Леонида не спеша вышла из избы.
И пока дед Василий открывал рот с редкими зубами и соображал что ответить, она уже проковыляла под окнами и скрылась из вида, поспешая к с нетерпением ожидавшим её курам. Но просто удивлялся он недолго, через час настало время уже очень удивляться. Скрипнула калитка и в дверях избы появилась Татьяна.
- Здравствуй сосед, - привыкшая к тому, что Василий Фёдорович больше молчит, чем говорит, - начала Татьяна, - Вот решила к тебе зайти. А то может чего надо, думаю? Вижу, снова Леонида к тебе зачастила, опять за своё взялась. И хватает же совести так охмурять серьёзного мужика. Столько лет, а всё неймётся. Ты вот что, ты её не слушай. Что она там в жизни понимает? Всю жизнь из бухгалтерии носа не высовывала. К крестикам нолики дописывала. Ты Василий, если переезжать в город передумаешь, то можешь ко мне жить приходить. Ну а что…? Столько лет друг друга знаем, мы и так уже как родные. На других мужиков я и смотреть не хочу, женщина я честная. Ну а если ты сомневаешься насчет того случая, что на майские у нас с тобой в бане был, так это всё мы по молодости и по глупости. Сколько уже лет-то прошло….
Огород у меня, сам знаешь какой, ни травинки, ни былинки. И огурцов и помидоров на всю зиму наготовила. Картошка опять же. Силы у меня ещё хватает, хоть и руки побаливают, конечно. Намантулилась я дояркой на ферме. Не приведи господь никому….
В нашем возрасте, Вася, переезжать так далеко для здоровья опасно. Вдруг сердечный приступ? С твоим здоровьем рисковать не нужно. А здесь у нас воздух свежий и эта, как её…, экология кругом. До ста лет проживёшь, если раньше конечно не умрёшь.
Опять же, если умрёшь, разве Леонида сумеет тебя похоронить по путнему? Разве сумеет она как надо обмыть и обрядить. Она же не поплакать над покойником толком не умеет, ни киселя, например, на поминки сварить. А у меня уже и шесть метров красного крепа заготовлено на гроб. И свечей двадцать штук. Чтобы всё было как у людей, по-хорошему. И положим тебя там, где укажешь, хочешь к твоей родне поближе, а хочешь ближе к нашим, чтобы нам потом рядышком лежать.
В общем если хочешь, то собирай вещи и переезжай потихоньку ко мне, - закончила Татьяна и тяжело, но с надеждой вздохнула….
Василий Федорович, всё время до этого молчавший, потому что собеседница не давала ему времени и промежутка, чтобы вставить хоть слово, сначала заиграл кадыком, а потом приподнявшись над столом, громко и сильно шлёпнул худой ладошкой по столешнице.
- Какой город? Для поросёнка, - почти выкрикнул он и замолчал, не находя быстро слов от волнения и возмущения, - для поросёнка Колька загородку в сарае строит. Я его сам попросил. Покупать поросёнка я собрался. Кризис кругом. Вы что там сдурели обои? За один день успели меня два раза поженить, и тут же не отходя от кассы два раза похоронить, гроб красным крепом оббить, закопать и свечку поставить…! С ума посходили дурные бабы!
Свидетельство о публикации №115110900130
Удачи и вдохновения!
Пилипенко Сергей Андреевич 24.12.2017 18:55 Заявить о нарушении