Сборник ПМЖ

 
ПОСЛЕДНИЙ ПРИЧАЛ

Наш пароход идёт на Винзили,
В каютах мы всего лишь пассажиры,
А сосны те, что рядом и вдали,
Сопровождают нас, как конвоиры.

Встаёт волна по курсу на дыбы,
Вот-вот достигнет капитанской рубки.
Положат нас в тисовые гробы,
Как-будто бы в спасательные шлюпки.

Весной над нами птицы станут петь
И куковать пророчицы кукушки,
А мы неторопливо будем тлеть
В сырой земле, на солнечной опушке.

Кого-то, может, вспомнят и придут,
Чтоб возложить на холмике просвиры,
А в чрево, нами обжитых кают,
Очередных поселят пассажиров.


МОЙ ДОМ – «ПЫШМА».

Похоронив и близких, и родных,
Подрастеряв друзей по белу свету,
Последовал я мудрому совету –
В «Пышму», приехав на перекладных.

И не жалею. Не о чём жалеть:
Обут, одет и с голода не пухну;
Мир для меня не занемог, не рухнул,
Я продолжаю чувствовать и петь.

Наверное, обласкан я судьбой
На склоне лет, попавши под опеку.
Что нужно, пожилому человеку –
Внимание, забота и покой.

Но прав поэт, который утверждал:
«И вечный бой! Покой нам только снится»…
Со старостью пытаемся сразиться,
И гоним недуг, чтоб не досаждал.

А главное, что я не одинок.
В беде меня надеюсь, не оставят,
Своё плечо по-дружески подставят
И не покажут пальцем на порог.


В РИТМЕ  ВАЛЬСА

А ну-ка, тряхнем стариной
И в вальсе закружимся лихо.
Еще не остыла в нас кровь
И порох еще не иссяк.

Пускай завтра завтрак двойной
Готовит для нас повариха.
Сегодня мы молоды вновь,
А это уже не пустяк.

Нам нечего больше терять.
Мы прожили жизнь на пределе.
И козыри держим в руках,
А козыри наши года.

Детей мы сумели поднять.
И дети, и внуки при деле.
И, помня о нас, стариках,
Открытки нам шлют иногда.

За окнами плещет Пышма.
И бор притаился сосновый.
Лежит у него на плечах
Седого тумана печаль.

Мелодия вальса слышна,
То стихнет, то выплывет снова.
И пусть не на день, не на час
Запомнится нам этот вальс.


ГИМН ПАНСИОНАТА

Судьба связала нас в одну единую
Надежную и крепкую семью.
Нас осень припорошила сединами
На склоне лет, на самом на краю.

Однако мы мечтаем и стараемся,
По мере сил, держать по ветру нос.
Пусть молодые люди ошибаются.
А нам нельзя, ведь с нас особый спрос!

Пускай подчас дела не клеятся,
И наши отношения сложны.
Нам верится, нам верится, нам верится
Что мы Отчизне все ещё нужны.

Нас обделил Господь нормальным зрением
А у слепых не легкая стезя.
Но любим и страдаем, тем не менее,
Мы точно так же, как и вы друзья.

И так же мы мечтаем и стараемся,
По мере сил, держать по ветру нос.
Пусть молодые люди ошибаются.
А нам нельзя, ведь с нас особый спрос!

Пускай подчас дела не клеятся,
И наши отношения сложны.
Нам верится, нам верится, нам верится
Что мы Отчизне все ещё нужны.

Мы пенсию и отдых заработали.
Перед страною выполнили долг.
Своими были мы полны заботами,
Теперь пансионат – наш общий дом.

Живем мы в нем, мечтаем, и стараемся,
По мере сил, держать по ветру нос.
Пусть молодые люди ошибаются.
А нам нельзя, ведь с нас особый спрос!

Пускай подчас дела не клеятся,
И наши отношения сложны.
Нам верится, нам верится, нам верится
Что мы Отчизне все ещё нужны.


ДЕНЬ ПОЖИЛОГО ЧЕЛОВЕКА

Завял цветник. Листва поблекла.
И зори свежести полны.
День пожилого человека
Сегодня отмечаем мы.

Подернут грустью праздник этот.
Ведь за плечами столько лет!
Покуралесили по свету,
И помутили белый свет!

Мы якоря теперь отдали
В пансионате у реки.
Коль у кого-то есть медали,
Их не стесняйтесь, старики

Всяк должен выглядеть красиво
В такой торжественный момент.
Мы – долгожители России –
Этапов прошлых документ!


ЖЕРЕБЕНОК.

В жизни светлая полоска
Мне дороже всех наград.
Приобрел коня - подростка
Винзилинский интернат.

Живописная картина:
Гуси плавают в пруду.
Беспокойную скотину
Тянет Катька за узду.

Напрягает ноги, спину,
Выбивается из сил.
Матерясь, зовет Максима,
Чтоб супруге подсобил.

Но двухлеток, не из слабых,
На дыбы, подлец, встает:
- Пусть меня уж лучше баба
На лужайку отведет.

И неспешною рысцою,
Покорясь, спешит за ней,
Как теленок к водопою
За маманею своей...

...Греет солнышко окрестность.
Шелестит листвою лес.
На лугу гнедая резвость
Набирает стать и вес.

А к седлу приучен будет,
Скотской участью влеком,
Коли прыти не остудит,
Будет знатным рысаком.

Молвит Катька: «Вот тогда-то,
Если сильно захочу,
Не куда-нибудь, а в Штаты
Я на нем и ускачу».

Там на дерби приз добуду.
Но жюри отвечу так:
- Приз деньгами брать не буду,
Дайте лучше «Кадиллак».

Потому, что в наше время
Он полезней раз во сто.
Лошадь выпестовать - бремя,
Легче ездить на авто.

И сидеть в нём поудобней,
Да и скорость не сравнить.
И не надо ежегодно
Про запас траву косить.

Конь железный есть не просит
Или пить средь бела дня.
Жеребёнок глазом косит.
Дескать -  речь не про меня.

Тронул Катьку осторожно
Будто ей хотел сказать:
- Променять меня несложно
Только стоит ли менять?


КАШЕВАРАМ.

Жратва в моё не входит кредо.
Мне пофиг с яблоками гусь,
Но, в то же время, от обеда
Я никогда не откажусь.

Не откажусь от щей и плова,
Пусть и не голоден, как волк.
В пансионатовской столовой
В кулинарии знают толк.

В меню рулеты, рыба, зразы,
Омлет, салаты и творог.
Испечь вам могут по заказу
Ко дню рождения пирог.

А коль за этот труд возьмётся
Гузенко Ольга – мастер-класс:
Язык едва ли повернётся
Её талант хулить у вас.

У Троянушкиной Светланы
Супы вкусны и, спору нет,
Блины со взбитою сметаной
И с сельдью сборный винегрет.

А у Марины у Паньковой
Сквозит приветливость в словах.
Официантки нет толковей –
Всегда порядок на столах.

Улыбкой светлою одарит,
Тому лукаво подмигнёт.
Кого-то шуткой отбоярит,
Слепого к месту подведёт.

Хиленко Лена в коллективе
Недавно.  «Золушкой» зовут.
Не потому, что некрасива,
А успевает там и тут.

Горит в её ладонях дело:
Она на кухне, как волчок.
И тоже смотрится несмело
Тайком в начищенный бачок.

Мы общепит ругаем чаще,
Чем ателье или салон.
Но разве дома сахар слаще?
В столовой разве горек он?

Конечно, есть издержки ОПТа,
Кастрюль ведёрных и котлов,
Я мастерам супов и тортов,
Не пожалею тёплых слов.

Скажу спасибо, без намёка,
На недожаренный лангет
Не потому, что в пищеблоках
Такого блюда просто нет,

А потому, что в зной и стужу,
Ни свет поднявшись, ни заря,
Идут, как воины на службу
В любой листок календаря.

Скажу спасибо, что когда-то
В житейской бурной суете
Вы присягнули, как солдаты,
На верность кухонной плите.


КОЛОК

Средь двора колок из сосен,
Как в строю солдаты- в ряд.
Днем сквозь кроны неба просинь.
Ночью звездочки горят.

Их строители не стали
Под топор пускать не зря.
По утрам на грудь медали
Соснам вешает заря.

Нам они покоем платят,
Злые ветры сторожа.
Вечерами при закате
Полыхают,как пожар.

От судьбы не отрекаясь,
Зеленея круглый год,
Души грешные ласкает
Краснокорый хоровод.

В непогоду- в дождь и стужу-
Сквозь бетон и кирпичи,
Нам колок сосновый служит,
Как отдушина в печи.


НАШЕ ЧЕТЫРЕХЛЕТИЕ

Поймалось солнце на блесну,
Как рыбка золотая.
Сегодня пятую весну
Пансионат встречает.

День сделан,будто на заказ-
Нормальная погода.
Считай- и в профиль и анфас-
"Пышме» четыре года.

До юбилея целый год.
Не всяк его дождется.
Тот,кто захочет- доживет,
Ползком,но доберется.

И я хочу быть в их числе,
Сменив без сожаленья,
Табак и пиво на "Нестле»,
А водку на варенье.

Искореню я это зло,
Чтоб тело не болело.
Пусть кто-то скажет "Помело»,
Но я отвечу смело:

Все дело в сложной простоте,
Как в преломленьи света.
И мы уже теперь не те.
И интернат не этот.

Весенних ветров паруса
Приносят перемены.
В стекло оделись корпуса,
В рифленый панцирь стены.

И,если мне глаза не лгут,
Сквозь дым рублевой "тройки»
Я вижу,как дела идут
На бойкой новостройке.

Грохочет "музыка» копров.
Огни- железо варят.
Настанет время- новый кров
Строители подарят.

Он обещает быть красив
В своеобразном стиле.
И это- нет,не апокриф-
Все сами сочинили.

Талантов нам не занимать
Смекалистость- не диво.
Одна,но пламенная страсть
Владеет коллективом:

Идти вперед,продолжив путь,
Хвала впередидущим!
Пускай о прошлом помнит грусть.
Надежда- о грядущем!


ОЖИДАНИЕ ВЕСНЫ

Дорожки – линии строги –
Среди снегов протоптаны.
Двор разделен, как пироги
На необъятном противне.

Максимом с Катей на заре
Сугробы эти сотканы,
Чтоб прогуляться на дворе
Слепцы могли без спотыков.

Лопатой Гришкин до светла
Соскреб с дороги лишнее.
Уже сосулька ожила
Под занесенной крышею.

Вчера здесь сбрасывали снег,
А в боксе кузов красили.
И солнце начало разбег
К весенней катавасии.

Дни прибывают. Дни спешат.
И не совсем по времени
Освобождается душа
От тягостного бремени.


ПОРТРЕТ РУКОВОДИТЕЛЯ

Она не ангел во плоти.
Не идол твердокаменный.
И поругает и простит,
Не будучи злопамятной.

В своей работе знает толк,
С бедой умеет справиться.
Хотя характером не шёлк –
Не всякому понравиться.

Всем все равно не угодить
Хоть расколись на части:
С одним терпимой надо быть,
С другим прибегнуть к власти.

Руководитель не святой,
Чтоб избежать промашки.
С иными надо быть крутой
И не давать поблажки.

Она и доброй может быть,
Внимательной, раскованной,
Чего-то где-то раздобыть,
И сделать шаг рискованный.

Тяжел бывает груз подчас
Дорог, что с честью пройдены …
Она старается для нас,
А, значит, и для Родины!


ТАМАРЕ НИКОЛАЕВНЕ В ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ.

Вот подлецы в хорошем смысле слова
Под Новый год надумали рожать
Девчонку с нравом сильным и суровым.
Но нам она не мачеха, а мать.

И, повинуясь совести и долгу,
Спешу поздравить с Днем рожденья Вас.
Живите комфортабельно и долго
Любите жизнь. Ну и немножко нас.


ПРИВЕТСТВИЕ РАБОТНИКАМ ОБЛАСТНОЙ БИБЛИОТЕКЕ ДЛЯ СЛЕПЫХ.

Опять нам прочат снегопад,
Не зря ломило кости,
Но слух прошёл, что в интернат
Пожаловали гости.

И боль исчезла без следа
И дело не в лекарстве,
Поскольку Ваш приезд сюда,
Как луч в унылом царстве.

Он лечит без  медикаментов,
Спасибо Вам – аплодисменты.


ПЫШМИНСКИЙ ВАЛЬС

В забвенье ушли дискотеки,
А музыка в сердце живет.
Находит она в человеке
Струну, на которой поет.

Струну, на которой играет,
Снегам и дождям вопреки.
Морщины на лицах стирает,
И молоды вновь старики.

Припев: 
Старость не радость.
Но будь терпеливым, мой друг.
Оставим на время усталость:
Я вас приглашаю на круг.

А лето похоже на осень.
Ну, чья тут, скажите вина,
Что в кронах стареющих сосен
Видна, как у нас, седина?

Жизнь движется точно по кругу,
сменяют друг друга года.
Приходим мы в мир ниоткуда,
И снова уйдем в никуда.

Припев: 
Старость не радость.
Но будь терпеливым, мой друг.
Оставим на время усталость:
Я вас приглашаю на круг.

Мелодия льется без края,
Как светлые воды Пышмы.
то громче, а то замирая,
Аккорды баяна слышны.

Как проникновенно играет
Баян у вечерней реки.
Он в круг стариков собирает,
И песни поют старики.

Припев: 
Старость не радость.
Но будь терпеливым, мой друг.
Оставим на время усталость:
Я вас приглашаю на круг.

О чем в этих песнях поется?
Да, как вам сказать? Обо всем.
О том, как нам вместе живется,
Насколько надежен наш дом.

О том, чтобы люди мечтали,
Их в этом не стоит винить,
Без лишних тревог и печали
Остаток достойно прожить.

Припев: 
Старость не радость.
Но будь терпеливым, мой друг.
Оставим на время усталость:
Я вас приглашаю на круг.


СУББОТНИК.

Субботник . Все перемешалось.
Галоп и рысь. Сплошной аллюр.
Кому-то кисточка досталась –
Подкрасить известью бордюр.

 Интеллигенту подвернулась
Метла, готовая взлететь,
И унести не только  в юность,
И в детство, если захотеть.

Мелькают грабли над газоном,-
На них особый нынче спрос.
Грудь наполняется озоном
И ароматом свежих роз.

Скребут, метут, рыхлят и полят:
Здесь вам не место, сорняки!
Никто не сетует на долю,
Ни молодежь , ни старики.

Как муравьиные солдаты,
По территории снуют.
Посредством метел и лопаты
Уют стабильный создают.

Стремиться каждый сделать что-то.
Осмыслить праведную суть.
Волнует кровь одна забота,
Чтоб было бы на что взглянуть.

И суета пришлась по нраву.
И прост субботника мотив.
И каждый трудится на славу.
И всяк по своему красив.

И всех, включая директрису,
Раскрывшись, радуют цветы.
И не хватало лишь Париса
Устроить конкурс красоты.


* * *

Чтоб мы от скуки не бузили
И не сопели в бороды,
Для нас артистов пригласили
Из областного города.

Концерт открыли чтец и чтица.
Романс исполнил гитарист.
И вот уже по сцене мчится
Вальс – лучезарен и игрист.

Испанский танец вне пародий:
Вся прелесть в ритме каблука.
Потом ведущая выводит
Певицу в дымчатых очках.

С ней обошлась судьба жестоко:
Мир ограничен для неё.
Но, как светло под караоке
Слепая девушка поёт.

Поёт о том, как кони, сани
В метельной замети несут.
Так, что в ладоши руки сами,
Неуправляемые, бьют.


ЮБИЛЕЙ «ПЫШМЫ».

Пообещав дойти до юбилея,
Хотя по виду вовсе не орёл,
Я, спотыкаясь, падая, болея,
Но всё-таки, как видите, добрёл.

Пять долгих лет мы ждали этой даты
С того мгновенья, как открылась дверь,
Боготворя восходы и закаты,
Не избежав неправедных потерь.

У многих сердце биться перестало.
Наполовину обновился штат.
Стихов с тех пор я сочинил немало,
Но стал скорее беден, чем богат.

Писал я панегирики и оды,
Этюды на лирической волне,
Они отнюдь не делали погоды,
Но жизнь разнообразили вполне.

О прошлом я нисколько не жалею,
Как говорят французы: «Се ля ви».
Ловлю свои удачи, как умею,
Стараюсь их побольше наловить.

Зимой жду лета, летом –  зимней стужи.
Век потихоньку катит в никуда.
Но я живу, пока кому-то нужен,
Пока ещё горит моя звезда.

Шагая в ногу вместе с интернатом,
Держу равненье в сомкнутом строю.
Ему я, как Отечеству солдаты,
Всё без остатка сердце отдаю.

А светлым днём весеннего расцвета,
Как скромный дар, простите за наив,
Примите поздравление поэта,
Родные соплеменники мои.


УТРО В ИНТЕРНАТЕ.

Проголосил петух побудку.
Захрюкал боров в закутке.
Проснулись кролики,а утки
Уже купаются в реке.

Зажгла заря пол небосклона.
Туман на травы пал росой.
И с гордым видом из загона
Гусак гарем выводит свой.

Гудит насос мусоровозки,
Прервав тревожный полусон.
И полуночник Тихоновский
Курить выходит на балкон.

Рассвет осенний все светлее.
Скатилась ночь в густой урман,
Листву сметает на аллее
Метелкой Колосов Иван.

Выносит Тихон Гришкин урны
На задний двор,где ветра нет.
Напылов крутит "шуры-муры»
С приезжей бабушкой,чем свет.

И оживает новостройка.
Водитель давит на педаль.
Как прядь,закрученная плойкой,
Остыла в лампочке спираль.

Гляжу с тоской с площадки узкой
Сквозь запотевшие очки:
Вот вышли Лазарев с Трибунской,-
Хотят работать новички.

Листву уносят Ира с Ольгой,-
Её,наверно,Костя жжёт.
А в парикмахерской Изольда
Петровна головы стрижет.

На завтрак выпил чай с конфетой.
И,каблуков услышав стук,
Воспрянул: свежие газеты
Несет Наталья Гондарук.

Прочту все новости. Хороших
Гораздо больше,чем плохих.
Потом соседей огорошу,
Когда прочту свои стихи.

Пусть их печатают в журнале,
Стиль и манеру сохраня,
Но,чтобы после не ругали
За откровения меня.



ВЕСЕННИЙ ФЕЛЬЕТОН

И в нашем коллективе передряги
Случаются. Не ангелы же мы
То сплетни шепчут старые коряги
То вдруг чего-то делят драчуны.

У Сидорова с Ганзером проблемы:
Взаимно друг на друга катят воз
Тоболкина Мария в обе смены
В столовую является. Склероз...

А кто-то, между прочим, откровенно
Бросает хлеб, что Господом дано,
И чуть не ежечасно-ежедневно
Бутылки и окурки под окно.

Устали Кондрашову повторять,
Чтоб не сморкался, не плевал с балкона
А он свою железку гнет опять,
Как на пороге собственного дома.

Еськов с Гороховым не ладят в мелочах,
Но ни причем тут бабушки-подружки-
Когда один талдычит о грачах,
Второй ему толкует о кукушке.

У Лазаревой друг хороший Тихон
Ее он водит с Ольгой на обед
Но выпивает Тихон тоже лихо
И оправданья Тихону в том нет.

Никак в кладовку Бечикова Анна
Попасть не может. Вечно не досуг
Сестре-хозяйке. Тлеют в чемодане
Обновы, что дарил еще супруг.

А вот Реутина на днях за неуплату, -
Но только ли, коль трезво рассудить? –
Суд наказал: двухместную палату
Михайловской придется заменить.

Среди иных еще бытует мненье:
Кому-то просто очень повезло
Пора бы знать - плохое поведенье
Хорошим отношениям во зло!

Вода течет не под лежачий камень
Вода его обходит стороной
Тому живется скучно, между нами,
Кто всюду ходит кислый и смурной.

Бери пример с Петровой Антонины,
С Фадеевой, Горохова и К0,
Они разведали все заросли малины –
С высокой дамбы видно далеко!

Я никого здесь не хотел обидеть
Для пользы дела критика дана
Ведь наша цель - свой Дом таким увидеть,
Как лучшие Российские дома.


ПЫШМИНСКИЕ ЧАСТУШКИ.

Гармонист, поддай-ка жару,
Чтоб рассеялся туман,
Мы с приятелем на пару
Пропоем частушки вам.

В полдень солнышко в зените,
 В поле марево дрожит,
Сколько Марью не корите,
Марья снова убежит.

Сколько Чащина не хают,
Чащин только пятится,
Он в пальто и малахае
За столом усядется.

Для кого закон не писан,
В жизнь не претворяется?
Вот опять матрас описан-
Гриша развлекается.

Зою с Ниной расселили,
Все бы ладненько, но вот
Зоя с Сашей объявили
Хору нашему бойкот.

У Равиля будто крылья-
Вновь за водкою летит.
Потому что у Равиля
На спиртное аппетит.

Повар наш боится сглазу.
Изо всех стараясь сил,
Понятовской он ни разу,
Вот те, крест не угодил.

Мы пропели вам частушки
Правильно не правильно.
Подскажите нам на ушко
Темы актуальные.


***
Если б не было «Пышмы»-
Мысли несуразные,-
Где бы встретился мы
Все такие разные?!

Если б не было «Пышмы»
И ансамбля «Реченька»,
Не услышали бы вы
Озорную песенку.

Если б не было «Пышмы»,
Не гулять бы в парке нам.
Не растила бы цветы
Агроном Татаркина.

Если б не было «Пышмы»-
И пруда под окнами,
Не ловились бы ерши,
Караси да окуни.

Если б не было «Пышмы»,
Интерната нашего,
Не писали бы стихи
Алевтина Рашева.

Если б не было «Пышмы»,
Берега лестного,
Не услышали бы вы
Хора голосистого.

Если б не было «Пышмы»,
Берега песчаного,
Не играла б на гармошке
Валя Криводанова.

Мы пропели вам куплеты.
Что сварили – лопайте.
А в награду нам за это
От души похлопайте!



СВЕТ И ТЕНЬ.
(притча о лени.)

Пышме на запад ход запружен.
Пышма свернула на восток.
Водой и ветром отутюжен
На небольшом мысу песок.

Я, рассуждая сам с собою,
Бреду прибрежною тропой,
Где сосны сбились к водопою
Зеленогрудою толпой.

Лозу в студёных струях мочат,
Дрожа, густые тальники.
В траве кузнечики стрекочут
И блудят майские жуки.

Правобережье небогато
Березняком – заросший плес.
На левом – зданья интерната,
Как пароходы без колёс.

Тут, как в аптеке, чин по чину –
Есть клуб и баня, пруд и лес.
А негативные причины
Не представляют интерес.

Собаки лают только ночью,
А мошкара: комар и клещ?
От них есть мази, между прочим,
И «раптор» - стоящая вещь.

Эксцессы брать в расчёт не будем:
Большого нет от них вреда.
Кто без греха? Мы –  тоже люди,
И позволяем иногда…

Но большинство живёт активно
С душой открытой, на виду.
И помогают коллективно
На кухне, в прачечной, в саду.

Играют в шахматы и нарды,
Стучат в костяшки домино.
Есть и художники, и барды –
Кому природой, что дано.

Певуньи есть и гармонисты.
Певцы и парочка чтецов.
Пусть не народные артисты,
Но и не лохи, в грязь лицом.

Зимой в деревню выезжали
С концертом, осенью –  в Тюмень.
Короче – жмём на все педали,
Кого ещё не давит лень.

Да! Нелегка была дорога,
И отдохнуть любой не прочь.
Но разве трудно, хоть немного,
По дому в чём-нибудь помочь?

Помочь себе же в самом малом,
Без необузданных химер –
В пододеяльник одеяло
Раз в год заправить, например?

Дойти неспешно до столовой,
Съесть с аппетитом свой обед?
Но лень вперёд нас, право слово,
Облюбовала белый свет.

В итоге лишний раз нагнуться,
Нам – западло: масштаб не тот!
А, чтоб как следует обуться,
Мешает собственный живот.

Мы разленились до предела –
Мышей не ловим ни черта.
То ли душа перегорела,
А, может, кровь течёт не та.

Мы игнорируем субботник,
Болячки –  пялим напоказ.
Мол, из меня какой работник,
Когда ни зги не видит глаз.

Однако, если откровенно,
Отмазки эти не пройдут,
Полы Захарова Елена
Почище зрячего метёт.

А, Гришкин? Тоже ведь не сокол,
Не рыцарь, Господи, прости,
Но от него не меньше толку,
Чем от широкого в кости.

Я тоже стал неважно видеть:
Боюсь с прямой тропы свернуть,
Чтоб активистов не обидеть
И к клану лодырей примкнуть.

Их единицы в коллективе,
Но лодырь трутню – сводный брат
И недруг инициативе,
Любимец тризны и утрат.

Будь выше праздности и лени!
С огнём напрасно не играй!
И из предвзятости дилеммы
Порочный путь не выбирай!

И провожая день вчерашний,
Встречай с улыбкой новый день,
Что делать, если жизни нашей
Присущи вровень Свет и Тень!


ВЗАПЕРТИ

Нервы обесточены.
На запоре дверь.
Мысли укорочены-
Мечутся,как зверь.

В несвободной тесности
И,едреный стос,
Не добиться честности
На немой вопрос:

По какой предвзятости,
Господи,прости,
Обличенных в святости,
Держат взаперти?

Мы,отнюдь,не буйные,
На рожон не прем.
Песенки гламурные
Изредка поем.

Мы не прокаженные,
Миловал творец.
Не ума лишенные-
Куклы без сердец.

Что же получается?
Кто здесь виноват?
Дом наш превращается
В психоинтернат?

Не мычит,не телится
В комнатах народ:
:Кто-то в окна целится.
Не дай Бог пальнет.


СТИХИ ПО ПОВОДУ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ ПРОЖИВАЮЩИХ С МЕСТА НА МЕСТО.

Очередная смена мест –
Вполне оправданная вроде.
Но всё знакомое окрест
В другие сферы переходит.

Сменился запад на восток
Наперекос пошли аллеи.
И даже новый потолок
Немного кажется  белее.

Иной отныне контингент
Из четверых – ходячих двое.
Один – гнилой интеллигент,
Второй –  не то и не другое.

Прощай мечта о тишине
И об устроенности быта.
Дверьми стучат сто раз на дне:
Здесь слишком много любопытных.

Ни гардероба, ни удобств –
Четыре жёстких саркофага.
Расчёт хозяйственников прост –
До «покаянки» тут два шага.

Но недопета песнь ещё,
Рука удерживает стыло.
И окончательный отчёт
Душа ещё не запросила.

И уповая на исход,
По всем приметам – благодатный,
Гляжу с надеждой на восход
Не в меньшей мере на закаты.


ПРОЩАНИЕ С «ПЫШМОЙ».

Не жалко мне ни роз, ни анемонов,
Картинок, что развешены в фойе,
И даже неприкаянного гнома,
При сроду не горевшем фонаре.

Вот с корешами расставаться трудно,
А с женщиной привязчивой, вдвойне:
Пусть не любовь была, а только дружба,
Но откровенно по моей вине.

Хотя, по сути, виноваты оба.
Но, что посеял, то теперь и жну.
Я однолюб, поэтому до гроба,
Невмочь забыть покойницу-жену.

Так наша жизнь устроена наверно –
Кому удача, а кому-то рок.
Счастливчик тот, кто успевает первым
И во время, на праздничный пирог.

А мне кусок неправедный не нужен:
Не стану ни богаче, ни бедней.
Но рыба ищет омут – где поглубже.
А я ищу дорогу потрудней.

Никто не знает, что на новом месте
Готовят – торжество или беду.
Но я без злого умысла и мести
На это испытание иду.


ПМЖ

В Пышме мы акт не доиграли,
Сменили пряники на кнут.
Всю ночь последнюю не спали,
Свои манатки собирали
И обречённые гадали,
Куда нас утром  повезут.
Перевезли. Иные маски,
Другой район, другая весть,
А инвалидные коляски
Одни и те же там и здесь.
Всё незнакомое знакомо
И те же правила игры
На завтрак каша, чай с лимоном
И хлеб, и яйца и сыры.
И телевизор вечерами
И скука нагло лезет в рот,
И лишь пейзаж в оконной раме
Крестьянским духом отдаёт.
В полях морозных снег искрится,
Село за озером вдали.
Ну что же, пусть в руке синица,
Судьбе нельзя не покориться.
Со всем приходится мириться,
Пока на юге журавли.


БЫВШЕМУ ХОРУ ИНТЕРНАТА «ПЫШМА»

Не устанет время мчаться –
Время истин прописных.
Нам теперь ночами снятся
Ностальгические сны.

Коллективное начало –
Хор в пятнадцать голосов.
Расчленила, раскачала
По десятку голосов.

В Голышманово подруга,
Друг в Ярково третий год,
Между ними стынь да вьюга,
Будто стража у ворот.

А свобода так и манит
Напоследок козырнуть,
Только зря баян баянит,
То, что было – не вернуть.

Ностальгия, ностальгия,
Боль душевная моя,
Мы ведь были, как родные,
Как единая семья.



СВЕТЛООЗЁРСКУ.

Светлым озером село
Будто околдовано,
И, как птица, за крыло
К берегу приковано.

И захочешь – не сбежишь,
Но не всё потеряно:
Здесь течёт, как речка, жизнь –
Тихо и размеренно.

Люди сеют, люди жнут;
Носят туфли модные.
Здесь нашли себе приют
Старики безродные.

Доживать в селе свой век
Обрекла судьба калек,
Господом обиженных –
Слабых и приниженных.

А над озером туман
По ночам пластом лежит.
Наша жизнь –  сплошной обман,
Как ручей, что прочь бежит.

Он стремится в бесконечность.
И не ведает глупец:
Под луной ничто не вечно –
Есть начало и конец.

Вдоль по берегу по мосту,
Над ручьём под тем мостом
Пронесут мой гроб к погосту
И зароют под крестом.

На бугор венок положат,
Постоят молчком в тиши.
Только в озере, быть может,
Колыхнутся камыши.

Только хором на рассвете
Загорланят петухи,
Будто вспомнив о поэте,
Что о них писал стихи.

Вот конец, начало в далях
Затерялось – не найти
В юбилейных двух медалях
Да в парадовых статьях.


***
Жизнь моя, как низко ты скатилась,
Под собачий лай, скулёж и вой,
Лишь одна Божественная милость
Мне осталось слушать голос свой.

Сколько их, однако, наплодили,
Беспородных сук и кобелей.
Для чего? – Чтобы ночами выли
В сорняках заброшенных полей.

Делят территории помоек –
От того и драки, и резня.
Тем, что остаётся от попоек
Свору накормить никак нельзя.

Так вот и живёт моя округа –
Скука, безысходность, нищета.
Отошли колхозники от плуга,
Большей частью даже от скота.

Поселились в избы и бараки
Пьянки, сквернословия, беда.
И дичают сельские собаки,
Да и городские иногда.

Ну, а я с заката до рассвета
Плачу, хоть глаза мои сухи,
Слушая незрячего поэта,
Старость превратившего в стихи.


ПРИКАЗ.

Какой-то идиот, а может идиотка,
Решили с нами дико пошутить,
Издав приказ, где говорится чётко,
Когда курильщику курить и не курить.

По чётным дням за час до переклички,
Хотя её у нас как будто нет,
Запрещено прикуривать от спички
И зажигалки типа –  пистолет.

Нельзя курить до завтрака и после.
И дальше за советами совет –
Нельзя в постели – около и возле:
На сон влияет дым от сигарет.

Запрещено их покупать в буфете
И через вахту в сумках проносить.
А если в день давать по сигарете,
К курению тягу можно погасить.

Я, вопреки Петровских уложений,
Усы и бороду отказываюсь сбрить.
Но не курил наш вождь – товарищ Ленин,
Зато давал эсерам прикурить.

Что накопал Онищенко и братья –
Ещё не факт, чтоб следовать во всём.
И раскрывать ослиные объятия
Спешит, не каждый, грамотный осёл.

У нас довольно пакостных примеров
Бездумного общения с огнём.
Организуем, взвесим, примем меры,
Накажем, поругаем, призовём.

Приказ через неделю отменили:
Как, оказалось, поняли не так.
А сколько мы инфарктов пережили,
Так в том виновны спички и табак.

Курение и секс, как ни крути,
Не втиснуть в рамку жёсткого контроля:
Им свойственны раскованность и воля,
Другого нет и не было пути.


КАРАНТИН

Ночами спать совсем не хочется.
И потому с утра мы спим.
И ждём, когда перестраховщица
У нас отменит карантин.

Когда ворота вновь откроются
И впустят близких и родных,
Где пахнет Пасхой – там и Троица –
Церковный праздник трёх святых.

Глядишь –  луга травой покроются,
И лес оденется листвой.
Не зря придумана пословица,
Что счастье ходит за бедой.


КАПИТАНЫ СУХОПУТНОЙ ЭСКАДРЫ

ПОЭМА

 Посвящается заслуженному работнику Российской Федерации в социальной сфере
 Анатолию Ивановичу Севрюгину 
более полувека отдавшего служению Ярковскому дому-интернату 
для инвалидов и престарелых граждан 
и его старшей дочери Баженовой Надежде Анатольевне,
 действующему директору в настоящее время.

Не место красит человека,
а человек место.
(народная мудрость)


ПРОЛОГ

Земля Ярковская лежит
Вне войн и революций.
По ней река Тобол бежит,
Озера, словно блюдца.
В густых ресницах камыша
С рассветом будят утки.
Здесь дни проходят, не спеша,
Не торопя минутки.
Народ корнями в землю врос:
Своим гордится краем.
И кто родился здесь и рос,
Тот здесь и умирает.
То ль воздух здесь настолько чист –
Глотнул разок –  и пьяный.
И каждый пятый – гармонист,
Красавчик окаянный.

А Толик морем заболел:
В душе он был поэтом.
Но видно – так сам Бог велел –
Стал сухопутным кэпом.
С большим трудом он пережил
Своей мечте измену.
Я о Севрюгине сложил
По мере сил поэму.
Но прежде чем начну рассказ,
Канву сюжета строя,
Позвольте познакомить вас,
С преемницей героя.
Она сменила на посту,
Родителя не сразу
И не одну прошла версту,
От прений до приказа.
А кто же кроме?  Как не дочь,
Скрывая боль утраты,
Была обязана помочь –
Раскрыть мне образ папы.
Не зря Надеждою назвал,
Свое дитя когда-то:
Теперь она – его глаза,
И совесть интерната.


ГЛАВА 1.

Картина эта стоит кинокадра –
Квартал разноэтажных корпусов
Как будто сухопутная эскадра,
Готовится к поднятью парусов.
Пришла весна. Вернулись птицы с юга.
И лес окутал изумрудный дым.
Тогда и стал директором Севрюгин,
В системе этой самым молодым.
Между полей, пока еще зелёных,
Танцуют сосны в бликах золотых.
Плывут в каютах сотни обделённых,
Теплом и лаской, близких и родных.
И все они нуждаются в заботе.
И тут, простите, некогда дремать:
Вы среди них здоровых не найдете,
Способных с вами вахту отстоять.
Ведь люди – не бесстрашные фигуры,
Особый нужен к каждому подход.
Случаются в каютах перекуры,
Иные мат пускают в оборот.
Завидую терпенью персонала,
Команде на отдельном корабле.
Но что же делать? Мест рабочих мало:
Нет фабрик и заводов на селе.
А он терпел и даже не немножко.
Полсотни лет, весьма солидный срок.
А выручала хрупкая гармошка,
Да прибаутки легкий ветерок.
Он из гармошки выжимал все соки,
И, вместе с тем, ее боготворил:
Не зря ему Геннадий Заволокин,
Два сборника частушек подарил.
Они, в каком-то роде, были схожи,
Подходом к делу, взглядами на мир.
Считали, если день впустую прожит,
Шампанское не трогай, пей кефир.
Бывал и строг, когда касалось дела,
И назревал серьезный разговор.
Эскадрой он командовал умело,
Поэтому и помнят до сих пор.
В бараний рог, скрутить мог непокорных,
Но и врагов себе не наживал.
Смеялся заразительно, задорно:
И юмор, и сатиру обожал.
Читал ли он журнал иль газеты,
Не каждый день, но видимо читал.
И все новинки, тайны и секреты,
Народным достоянием считал.
Мужик Севрюгин, крепкой был закалки,
Но кутежей и пьянок избегал.
Чужим он не совал в колеса палки,
Зато свои как мог оберегал.


ГЛАВА 2.

Мы от села неотделимы,
Но между нами есть прогал.
Густым кустарником малины,
Лесной, как я предполагал.
Ан нет, ее садили люди,
Лишь колер ягоды поблек.
Зря мы людей по меркам судим,
В поступках волен человек.
Отец Севрюгина в тридцатых
Кусок земли облюбовал.
Построил баню, хлев и хату,
И огород весной вскопал.
Невдалеке туман клубился,
И – значит, там была вода.
Он в землю эту так влюбился,
Что поселился навсегда.
На местной девушке женился,
На рождество Бог сына дал.
И новоселец убедился,
Что, здесь осев, не прогадал.
И были пахарю в награду,
За труд, духняные стога
Сосновый бор, и поле рядом
И травянистые луга.
И жили вроде небогато,
Но было все, как у людей.
Держали кур и скот рогатый,
Кота, собаку, голубей.
В страду на поле пропадали,
А, уходя, из-под тишка,
В кармашек курточки совали,
На тонкой щепке петушка.
Сын, просыпаясь, кукарекал,
И петушиный бок лизал,
Давал лизнуть щенку Казбеку:
Он в нем товарища признал.
Возможно так, а не иначе,
В душе накапливал добро:
Он сострадал колхозной кляче,
Случайно раненной в бедро.
Пальнули видно из двустволки,
Разворотили ё-моё….
А говорят, напали волки,
Стреляли в них, а не в нее.
Она брала кусочек хлеба
С ладошки бархатной губой.
В ее глазах светилось небо
И мир вокруг был голубой.


ГЛАВА 3.

Шалили ранние зазимки,
Вгоняя день осенний в дрожь.
На землю падали крупинки,
Еще не снег, уже не дождь.
Уныло выглядело поле,
И солнца лик почти угас.
Собрался в школу Анатолий,
В сапожках, сшитых на заказ.
Не спеша бежит дорожка
По крутому бережку…
Подожду совсем немножко,
Наберу в  свою ладошку
Необычного снежку.
В класс войду, за парту сяду,
Покажу ребятам всем.
Не понравится – не надо
Или выпью, или съем.
А крупа запорошила
Первой вестью о зиме.
Малахайчик из шиншиллы,
Новый ранец на спине.
Школа. Вот она какая!!!
Прозвенел звонок: «Дин, дон».
И, друг друга в бок толкая,
Дети входят в светлый дом.
В ней наукам их обучат,
Чтобы легче было впредь:
Если пост большой поручат,
Удержать его суметь.
Ведь начальство –  те же люди,
Только есть нюанс один –
Что его любой осудит.
Сам, оставшись, не судим.
Про  мальчишечьи забавы
Умолчим, грех – не велик:
В детстве каждый жаждет славы…
Но согласен и на блик.
Слава может ночью сниться,
Может выползти на свет.
А вот, как ее добиться,
Никаких рецептов нет.
Пролетел слушок по школе,
В школе тайна –  не секрет,
Что играет Анатолий,
На гармошке с ранних лет.
И пошел, и покатился
Этот слух с конца в конец:
В музыканте уместился
И танцовщик, и певец.
Славы он не добивался
Но она пришла сама –
Мальчик в хоре оказался
В день, когда пришла зима.
За зимой весна и лето
Чередом пришли своим.
Много песен было спето,
Пережито много зим.
Календарь судьба листает,
День за днем, за годом год.
Помаленьку подрастает
Непоседливый  народ.
В перекрестье синих линий
Второклассник записал:
«Умер дедушка Калинин»,
Так его весь лагерь звал.
Пионерская дружина,
Дело прошлое…. А зря.
Персональная машина
Им была до фонаря.
Пацаны стремились к звездам,
Сцена девочек звала.
Но не все, покинув гнезда,
Уезжали из села.
Девки замуж выходили…
Племя новое росло.
Те, кто сроки отслужили,
Постигали ремесло
Комбайнеров, трактористов,
Штукатуров, маляров,
Парикмахеров, радистов
И, конечно, поваров.
Повар – главный запевала,
В производстве и быту;
Без него бы дело встало:
Чует брюхо пустоту.


ГЛАВА 4.

Конец войне, победа воссияла!
Отец вернулся в шрамах, и седым.
Мать хлеб в пекарне местной выпекала,
Но легче жизнь от этого не стала:
Отчизна поднималась из руин.

Когда в лесу зазеленели ветки
И птицы стали гнезда вить,
Окончил Анатолий семилетку,
И, прочитав газетную заметку,
Уже решил, как дальше поступить.
В заметке сообщалось о наборе
В тобольскую морскую цитадель.
А, так как Анатолий бредил морем
И знал немного этот древний город,
Поехал через несколько недель.
Училище пришлось ему по вкусу –
Я против истины нисколько не грешу.
По своему намеченному курсу,
Давно привыкший к комарам и гнусу,
Еще до армии он плыл по Иртышу.
Путь указали бакены и створы,
Как сердце, ровно рокотал мотор.
И он увидел Северное море,
Где ночь и день рыбачили поморы,
И ледяной арктический простор.
Но не успел он им налюбоваться,
Пришла пора –  Отчизне послужить:
А мотористу, если разобраться,
Пустяк – и танк тяжелый обслужить.
И нет проблемы – быть или не быть:
А у танкистов, как у моряков,
Привалов не бывает без гармоний:
И Анатолий без обиняков,
В чужом краю,  встречая земляков,
Брал инструмент в широкие ладони.
Судьбы непредсказуемы законы:
Вернувшись из Германии домой,
Он отпорол сержантские погоны,
И вновь пошли иртышские затоны,
И в грудь ударил ветер штормовой.


ГЛАВА 5.

«Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
Я тебя успела позабыть.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
Его хочу любить».
 (из песни)

А, чтобы с ним такое не случилось,
Оставил Анатолий свой фрегат.
И надо ж так удачно получилось,
Устроился культоргом в интернат.
Быть может, в том супруга виновата,
Которой час дитя рожать настал:
Из бывшего матроса и солдата
Он превратился в штатский персонал.
Какие-то причины все же были,
Не говорил…. Проси, хоть не проси.
Культорга в интернате полюбили:
Он был находчив, молод и красив.
А люди и сейчас-то неспокойны,
В то время – неспокойные вдвойне:
Коверкают не только душу войны,
Коверкают и тело на войне.
И жили тесно - по три, по четыре
В восьмиметровке, где ни сесть, ни лечь.
Едва, едва протапливали печь,
И гадили в общественном сортире.
Когда Севрюгин принимал хозяйство,
В бараках деревянных без воды
Молились, чтобы не было беды:
Один на всех колодец – разгильдяйство.
Холодный туалет не для убогих,
А жили тут, по сути, старики:
Бывало, примораживали ноги,
И к полу примерзали каблуки.
Ломать – не строить, всякий это знает,
Но прежде, чем сносить или ломать,
Специалисты место выбирают:
За все придется им же отвечать.
Севрюгин начал строить помаленьку –
Он не был глуп и не рубил с плеча.
И вскоре старожилы деревеньки
Обозревали дом из кирпича.
Пришло тепло –  котельная задымила,
Нужда отпала в заготовке дров,
Просторная столовая кормила
Четыре сотни, даже больше, ртов.
И здания кильватерной колонной,
Выстраивались, будто  корабли.
Косилки стригли яркие газоны,
Цветы до поздней осени цвели.
И я, нисколько не сгущая краски,
Скажу что блат в ту пору расцветал,
Что даже инвалидные коляски
Севрюгин по знакомству доставал.
О дефиците стройматериалов
Не стоит говорить инкогнито:
Ни  где, ни как, ни сколько  добывал он –
Теперь уж не расскажет вам никто.


ГЛАВА 6.

Двадцатый век катился на закат.
По всей России бушевали страсти:
Не обошли они дом-интернат,
Но только, правда, краешком – отчасти.
Севрюгин запрещает называть
Детдомовских дебилов –  дураками.
Его умом хозяйством управлять,
А им его поддерживать руками.
Дебилы, ведь достаточно крепки,
Чтоб управляться с вилами, лопатой,
Обслуживать теплицы, парники
И даже скот, безрогий и рогатый.
Хозяйство крепло, набирало стать,
Как раз на стыке двух тысячелетий –
Об этом можно было прочитать
В российской уважаемой газете.
Но это – риторический вопрос.
Севрюгин – трудоголик по натуре,
Не ведая того, в натуре,
Создал полукоммерческий совхоз.
Он предлагал по сниженной цене
Мясные и молочные резервы.
Насколько прав он был, судить не мне,
Но думаю, что путь избрал он верный.
Тогда, как департамент без конца
Бюджеты годовые урезает –
Подсобное хозяйство позволяет
Испечь омлет из свежего яйца.
И на зиму картофельный пирог,
И прочие картофельные блюда
Готовят из продуктов не оттуда,
А с собственных плантаций вдоль дорог.
В том и другим, Севрюгин преуспел,
Он сам пахал картофельное поле.
Никто не знал – здоров он, или болен –
Страшился оказаться не у дел.


ГЛАВА 7.

Чтоб быть принятым в старческом доме,
Мало добрый характер иметь.
Надо быть терпеливым, а, кроме,
Сострадать и себя не жалеть.
И таких находил он в округе,
И давал испытательный срок.
Если взялся за дело Севрюгин –
Значит, будет из этого прок.
Население Светлоозерска,
В крайнем случае – большая часть,
Исключая детей и подростков,
В штатный список стремилась попасть.
Отдавая полжизни заботе,
О судьбе одиноких людей,
Уходили при полном почете
А взамен присылали детей.
Дети мудрости здесь набирались
И, как будто, плывя по волне,
Сыром в масле они не катались,
Но на масло хватало вполне.
С капитаном такого масштаба
Невозможно себя потерять:
Мужики, и особенно бабы,
Будут долго о нем горевать.
И, наверно, цветы на могилу
Принесут на родительский день:
Человеку, который любил их.
Презирая халатность и лень.


ГЛАВА 8.

На погосте холм могильный.
Лист осиновый дрожит.
Говорят – он был –  двужильный,
А теперь вот тут лежит.
Говорят – он был суровым –
Поругает, но простит.
А теперь вот под покровом
Звездной ночи крепко спит.
Говорят, что на гармони –
Равных не было ему.
Что гармонь, заслышав кони,
Возвращались к табуну.
Говорят, что он – как Ельцин –
Правда это или нет,
Что носил всегда у сердца,
Сдал в партком он свой билет.
Говорят – он верил в Бога
И крестился по утрам:
Тут свидетелей немного,
Впрочем, это же – не срам.
Говорят и говорили –
Все под Богом мы живем.
Человека схоронили,
И на веки сохранили
Память добрую о нем.


ГЛАВА 9.

С миру по нитке –
голому рубашка,
Пятачок с улитки,
 гривенник с барашка.
С купчика по рублику,
 с куркуля два рубля.
Раскошелим публику,
На телегу горбыля.
Если беден бизнесмен,
Мы согласны на обмен.
Видит Бог – гореть свечам.
Шепоток на ушко:
- ты – машину кирпича,
Я тебе – телушку.
Поросеночка за купол,
Пару уточек за крест:
Наварил кастрюлю супа –
Но один его не ест.
Вот с приятелем по службе
Пару ложечек хлебнет.
Ну, а тот ему по дружбе,
Чем-нибудь, да подморгнет.
И часовня поневоле
Оформлялась и росла.
И Петровна тоже долю,
Помолясь в нее внесла.
А пока есть сила в теле,
Хоть она – плохой ходок,
По четырежды в неделю
Отпирает в ней замок.
Память вечная осталась,
Будто их соединив.
Первой здесь она венчалась,
С мужем двадцать лет прожив.
А потом – еще за тридцать
Жизни очень непростой,
Промелькнувшей, словно птица,
К дате свадьбы золотой.
По субботам ставит свечку,
Помолясь за упокой,
Да потрет свое колечко,
Спи спокойно, дорогой.


ГЛАВА 10.

Есть ли в жизни идеал
Совершенства человека?
Я такого не видал,
Хоть живу уже полвека.
Человек, по сути, – слаб,
Будь он трижды идеальный.
Прошагал он путь зеркальный,
Осмотритесь – вон ухаб.
Не засыпал, не сравнял,
Проморгал, огрех оставил,
Ничего с собой не взял,
Но работать нас заставил.
Деревянный ветхий клуб –
Изо рта дыханье паром.
Клуб, конечно, очень старый –
Снизу сгнил, добротный сруб.
Аварийное строенье –
Ветеран, ни дать, ни взять:
Никакого настроенья
В этом клубе выступать.
Вся надежда на Надежду –
Выбьет транш - заслужит пять.
В новом клубе, как и прежде,
Снова будем выступать.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все так же пешеходные дорожки
Осенний заметает листопад…
Не меньше с поля убрано картошки
Чем год, иль два, иль три тому назад.
Все так же льется кипяток из крана,
Все так же солнце вовремя встает.
Но нет на мостике седого капитана –
Эскадру дочь в грядущее ведет.
И, если есть в ней сметка и задатки,
И помыслы, достойные отца,
Мы будем ей покорны без оглядки
И будем с ней до самого конца.
И – значит надо женские причуды,
Попридержать, и спесь свести на «нет»:
И не страшны нам будут ни Бермуды,
Ни зов сирен, пророчиц бурь и бед.
Жизнь не стоит, не топчется на месте,
А, как река стремительно течет.
Не растеряйте доблести и чести:
Без них мертвы и слава и почет!

 
ДРУЗЬЯМ – ТОВАРИЩАМ
 
ДРУЗЬЯМ, ТОВАРИЩАМ

То, что звали Советским Союзом
Развалилось, как карточный дом,
Но моя престарелая муза
До сих пор вспоминает о нем:

О товарищах по комсомолу,
О кострах, где пылало смольё,
О газетных страницах, где -полу –
Было правдой, а -полу  – враньём.

Никуда от былого не деться.
Его память хранит, как музей,
От холодного серого детства,
Да обстреляных школьных друзей.

Я о них не забуду вовеки,
Пусть простят, что надолго умолк,
Всё вместилось в одном человеке,
И охотник, и заяц, и волк.

Я терплю, пока это посильно,
И своим же забвеньем плачу:
Наберите мой код на мобильном,
Я ваш голос услышать хочу.


БОЛЬНОМУ ДРУГУ

И тишина бывает громкой.
Горячей в градуснике ртуть,
Когда в плену больничной койки
Твоя расхристанная суть.

Когда не день и не неделю
Не в состоянье есть и пить,
Когда тебя уже отпели,
А ты карабкаешься жить!

И все в тебе кричит от боли,
И крут диагноз – не жилец.
В кулак сожгли всю силу воли,
И ты воспрянешь, наконец.

Со мной не раз такое было:
Я, умирая, выживал,
Хотя не по ветру ветрило,
А чаще в бейдевинд держал.

… Болезнь, естественно, не пряник.
Но будь сильней, чем твой недуг.
Недуг всего лишь многогранник –
Случайность, вписанная в круг.


В ГОСТЯХ У ГОГИ.

Хмель дотянулся до мансарды,
Обвив листвою особняк,
Где с Гоги мы играли в нарды
И пили марочный коньяк.

На то у нас была причина –
Мы обмывали встречу. Но!
Как настоящие мужчины –
Не налегали на вино.

Мы разговор вели неспешный,
Бросая кости в свой черёд.
Я был в гостях, я был нездешний,
А Гоги с детства тут живёт.

Когда-то вместе мы служили.
Носили в лентах якоря.
Прошли несчитанные мили,
По океанам и морям.

Теперь кордоны разделили
Меня от них, его – от нас.
Но мы всегда друзьями были,
Остались ими и сейчас.


ВАСИЛИСА.

Воркуют голуби –  весна.
Уже наклюнулись нарциссы.
И стала комната тесна
Для старой бабки Василисы.

Её на солнышко во двор
На лавку тянет, как магнитом.
У ней там место с давних пор -
Ещё с девичества забито.

Подруг своих пережила,
Двоих мужей похоронила.
На старость кошек завела,
Хотя их прежде не любила.

Не выезжала никуда
Собор, роддом, колхозный рынок.
Всё в этой комнате: беда
И радость слились воедино.

Сидит в объятиях весны
На подожке сложила руки.
У ней в Москве вельможный сын
И образованные внуки.

Но жизнь течёт сама собой
Она давно их всех простила.
И хлеба корки дармовой
Ни у кого не попросила.

Она привыкла жить одна,
Ни на кого не полагаясь.
Такие нынче времена –
Обузой быть не хочет старость.


ВЕТЕРАНКА
В. Нестеровой

Зажили раны. Ей теперь не больно.
Муж – балагур,хозяин и слуга.
Но до сих пор ей, вольно иль не вольно,
Ночами снится курская дуга.

Разрыв снаряда, как удар по нервам,
Седая прядь В кудрей девичьих смоль.
И до смерти ей хочется, наверно,
Забыть войну и слез крутую соль.


ГРУСТЬ.

У грусти тысяча причин,
Одна другой под стать.
Зачем, к примеру, мы молчим,
Когда есть, что сказать.

К чему печалиться о том,
Что в жизни не сбылось?
Ведь стать, не каждая, вином
Игристым может гроздь.

Но и судьбе не потакай:
Ты –  сам и царь, и Бог.
Подумай, что наверняка
Сберёг и не сберёг.

Гони хандру и скуку вскачь,
Будь твёрдым, как гранит,
Обид за пазухой не прячь
И в сердце не храни.

А если вдруг взгрустнёшь порой,
То поступай, как я –
В душе отдушину открой
Проверенным друзьям.


***

Можно истину принять,
Ни сказать притом ни слова.
Легче друга потерять,
Чем найти себе другого.

Друг не даст тебе упасть,
Если плохо ты подкован.
Бескорыстие страсть
Дружбы вечная основа.

Друг разделит пополам,
И печаль твою и горе.
Проще с другом по волнам
Переплыть любое море.

Друг мой в музыку влюблен
Вместе песни сочиняем
Друг без друга, я и он
Мы себя не представляем.

Не имейте сто рублей
Деньги дело наживное.
Уважайте все живое,
Но особенно друзей.


ВИТАЛИЮ НОВОСЕЛЬЦЕВУ.

Почти три года вместе мутим воду-
Дай бог, чтоб не распался наш союз-
И продолжаем зрителю в угоду
Нести с улыбкой благородный груз.

Играйте веселее, гармонисты.
Шумите балалайки и домбра.
Пускай мы не народные артисты,
Но не бывает худа без добра.

Мы просто жить не в силах по-иному.
Бездельник тот, кто с нами не поет.
Огромное спасибо рулевому,
Который нас к прекрасному ведет.

Мы с ним уже не мало прошагали.
И столько же готовы прошагать.
Живи сто лет, на радость нам, Виталий!
А мы тебя попробуем догнать.


МЕГИОН МОЙ, МЕГИОН
Посвящается Виталию Новосельцеву

Я давно живу в Тюмени
От святых могил вдали.
И храню всё это время
Горсть отеческой земли.

Мне она напоминает
О родне и о друзьях.
Край родимый не был раем,
Но забыть его нельзя.

Мегион мой, Мегион,
С детства я в тебя влюблён.
Здесь тому немало лет
Отпечатался мой след.

Я сопливым мальчуганом
По тайге бродил пешком.
Ставил петли и капканы,
Присыпая их снежком.

Собирал в траве морошку.
Угощал отца и мать.
И учился на гармошке
Помаленечку играть.

Годы чайкой пролетели,
Над волной взмахнув крылом.
Мы заметно повзрослели,
Я и город Мегион.

Но доселе на досуге
Греет клавиши ладонь.
Настоящим стала другом
Мне певучая гармонь.

Мегион, мой, Мегион,
С детства я в тебя влюблён.
Здесь тому немало лет
Отпечатался мой след.

Есть мечта туда вернуться
В час предутренней росы.
Как в отрочестве разуться,
По росе пройти босым.

И найти успокоенье
Посреди родных могил,
Где я корни при рождении
В землю севера пустил.


ПЕСНЯ ВИТАЛИЮ НОВОСЕЛЬЦЕВУ

Наверно прадед был старообрядцем,
Коль скит воздвиг на берегу Оби,
Где постигали грамоту по святцам,
А по молитвам азбуку любви.

Но,  несмотря на строгие порядки,
Ушедшие корнями в глубину,
Парнишки позволяли на двухрядке
Таёжную тревожить тишину.

До сей поры, как детство, босым бродит –
Черничный сок стекает по ногам.
Стал городским, сугубо, парень вроде,
А сердце рвётся к Обским берегам.

Душа горит, душа простора просит…
Как жаль, что жизнь на месте не стоит:
И гармонист гармонь во двор выносит,
И мысли доверяет ей свои.

И на краю судьбы своей жестокой,
Поёт, в печали голову склоня,
О ягоде, что брызжет алым соком
На травы, где покоится родня.


ПЕСЕНКА О ДРУЖБЕ
Виталию Новосельцеву посвящается…

Можно истину понять,
Не сказать о том ни слова.
Легче друга потерять,
Чем найти себе другого.

Не имейте сто рублей,
Деньги – дело наживное,
Уважайте всё живое,
Но особенно – друзей.

Друг не даст тебе упасть:
Если плохо ты подкован,
Бескорыстие и страсть –
Дружбы вечная основа.

Не имейте сто рублей:
Деньги – дело наживное,
Уважайте всё живое,
Но особенно – друзей.

Друг и радости, и боль
Пополам с тобой разделит.
Не причастна дружбе соль,
Сколь б вы её не съели.

Не имейте сто рублей:
Деньги – дело наживное,
Уважайте всё живое,
Но особенно – друзей.

Друг мой в музыку влюблён,
Вместе песни сочиняем,
Друг без друга я и он – 
Мы себя не представляем.

Не имейте сто рублей:
Деньги – дело наживное,
Уважайте всё живое,
Но особенно – друзей.


ПАМЯТИ ДРУГА ВИТАЛИЯ НОВОСЕЛЬЦЕВА

Я давно живу в Тюмени,
Возле старого кино;
Ем стандартные пельмени,
Пью стандартное вино.

На стандартном мотоцикле
Езжу в рощу по грибы.
К сожалению, в этом цикле,
Я про друга позабыл.

А сегодня вдруг услышал,
Словно в ясном небе гром,
Мне, его племянник Миша,
Сообщил, что умер он.

А ведь жили-то мы рядом,
Как в едином тереме –
Но сойтись хотя бы взглядом,
Не хватало времени.

Виновата в этом спешка.
А зачем спешить? Куда:
Стать ферзем, любая пешка
может, только не всегда.

В жизнь играя, как на сцене,
Ждём какого-то рожна,
Мы живых друзей не ценим – 
Мёртвым дружба не нужна.

Не хватать мне будет друга:
За столом не посидим;
Кроме шахмат, в час досуга,
Мы слагали песни с ним.

Хоть Баян умолк навеки –
В нотах музыка живёт,
А о славном человеке,
Память сердце сбережёт.


ТАКАЯ МУЗЫКА ЗВУЧАЛА…
Виталию Новосельцеву

Такая музыка звучала…
ты эту музыку любил.
И слушал так её, бывало,
что дом на цыпочках ходил.

Пожар, потоп, землетрясенье
существовали для других:
Тебе хватало потрясенья
от звуков песен дорогих!

Хор обожал, самозабвенно
аккомпанировал и пел
И добивался непременно
всегда того, чего хотел.

Тебя в Тюмени помнить будут –
и пять, и десять лет пройдёт.
А, если имя позабудут,
то песня к сердцу путь найдет.

Какая музыка звучала!
Ты эту музыку любил.
И слушал так её, бывало,
что дом на цыпочках ходил!
 

ПИСЬМО В ЮНОСТЬ  МИХАИЛУ ШАБОЛИНУ.

Привет, старик!
Ты помнишь нашу юность?
Она во мне голубкой встрепенулась,
И я её к тебе послал: учти.

Она тебе напомнит о футболе;
О том, как ты метался вдоль ворот,
А я на костылях в судейской роли
С флажком вдоль бровки прыгал взад-вперёд.

Потом ходили в баню всей командой,
Где вы меня таскали на руках.
Там пахло мылом, кажется лавандой,
И всё тонуло в жарких облаках.

А после бани пили на природе
Прохладное грузинское вино.
Совсем недавно было это вроде,
А посчитаешь годики – давно.

Теперь в футбол играют наши внуки,
А мы за них болеем и дрожим.
И, нарушая старческий режим,
Поистине спасаемся от скуки.

Давай, старик, пожмём друг другу руки
И в нашу юность вместе убежим.


ПЛЯСКА

Заиграла на терраске
Вечером двухрядная.
Заходила в русской пляске
Публика нарядная.

Не гляди, что пожилые
В пляс пустились, топая.
Ведь не только наливные
Яблочки мы лопали.

Нам сгодятся и с кислинкой,
Да и с червоточиной.
Машет бабушка косынкой
Чем-то озабочена.

Видно вспомнила о чем-то.
Хитро носом шмыгает.
А на лбу седая челка,
Как у девки прыгает.

Только вот полы не гнутся.
Тут не деревянные.
И мужчины не дерутся.
Трезвые. Не пьяные.

Но отводят бабки душу,
Как в былые годики.
Эх, сплясали бы и лучше,
Да подводят ноженьки.


ПТИЧИЙ ДРЕССИРОВЩИК

Владимир Протченко- мастак-
Читайте слово без кавычек.-
Свистеть натренировался так,
Как будто это свист синичек.

Что недоверчивы грачи
Давно известно каждой кошке,
А он однажды приучил
Грача клевать с ладони крошки.

Добиться удали такой
Нужны терпенье и сноровка.
Свистел и прошлою зимой
Под желтогрудую московку.

Их по полету узнает.
Иным присваивает клички.
И откликается ведь,черт,
На клички шустрые синички.

И смело семечки клюют,
Держась за теплый палец цепко.
Свободу милую свою,
Рискуя выменять на клетку.

Я откровенно птиц люблю.
От пенья райского балдею
Но мысль крамольную ловлю:
А,может,попросту жалею?

Владимир Протченко- мастак-
Не ставьте звание в кавычки.
Под птиц подстраивается так,
Как будто он и сам синичка.


ДВА ДРУГА.
Васе Сауляку

 «Друг проверяется в беде» - 
звучит вполне нормально.
Случилось так в моей судьбе,
как это не печально.
Два друга было у меня,
два друга-украинца,
Иной считал, что мы – родня,
слегка похожи лица.
Один привык всегда молчать,
но дело делать быстро.
Другой  любил права качать:
учился на юриста.
И вот стряслась со мной беда – 
я обморозил ноги:
Молчун задумчив как всегда,
не выразил тревоги.
Меня в больнице навестил,
спросил –  чего, мол, надо:
- Быть может, стоит привезти
хурмы из Ашхабада?
Зато юрист митинговал:
как раз страна распалась.
Кому и чем он помогал,
так тайной и осталось.
Пока я скатывался вниз,
дружок крепил карьеру,
Юрист –  на то он и юрист,
чтобы чтить закон и веру.
Он приобрёл вальяжный вид,
носил усы и баки,
Ему сам мэр, архимандрит
оказывали знаки.
Я подаяние просил
безногий и безглазый,
А друг мой мимо проходил,
вниз не взглянув ни разу.
А вот молчун не клялся, нет,
ни в верности, ни в дружбе.
Он просто мне давал конверт,
как на казённой службе.
И я поднялся и пошёл,
на костылях, но споро:
Коль Магомет к горам не шёл,
к нему явились горы.
Я в честь добра слагаю гимн
и совести, без пятен.
И смысл – над кем сияет нимб,
я думаю, понятен.


ДРУГУ АНДРЕЮ

Уехал друг. Не покладая рук,
 Не день, не два он визы добивался.
Но, наконец, решения дождался,
И разомкнулся наш картёжный круг.

Его мы будем часто вспоминать.
Когда еще найдем ему замену?
А, между тем, возникшую проблему,
Как ни крути, придется поднимать.

Когда теперь и с кем  возобновим
И где отныне мы продолжим сходку?
Ведь наш приют в укромном околотке
Мы за собой никак не сохраним.

А на природу вынести игру
Мы до тепла, естественно, не сможем.
Вот почему у нас прокисли рожи …
Уехал друг, и разомкнулся круг!


ДРУЖЕСКИЙ ШАРЖ ВАЛЕНТИНЕ КРИВОНОГОВОЙ
По случаю дня влюблённых.

Эх Валя, Валя, Валенька,
Не росла, но удаленька.
Тебе отдал бы много я,
Да жаль, ты Кривоногая.


ЕЛЕНЕ ЗАХАРОВОЙ

Нам далеко ходить не надо,
Ведь старость быстро устаёт.
У нас своя звезда эстрады
Про златоглавую поёт.

Припевку выкинет шальную,
Ногой притопнет раз и два
И эту песню удалую
Наверно чувствует Москва.

Все колокольчики Валдая
В высоком голосе звенят.
Она не сцене молодая,
А ей давно за шестьдесят.

Живи и пой как можно дольше,
Душой и сердцем молодей.
Нет у судьбы награды больше,
Чем эта – радовать людей.


СОСЕДКА

Все в прошлом у моей соседки.
Любовь. Работа. Суета.
Нет у соседки прежней сметки,
И восприимчивость не та.

Её не сложно озадачить.
Над ней не трудно подшутить.
Она доверчива и, значит
Ей можно многое простить.

Она глуха на оба уха.
И глаз, увы, не ватерпас.
Но, вообщем, славная старуха,
Каких не мало среди нас.

На сплетни женщину не тянет,
Хотя по складу – балагур.
Пообещает – не обманет,
Интелегентна чересчур.

Она еще читает книги,
Мы вместе ходим их менять,
И про любовные интриги
Стихи пыталась сочинять.

Но получается нелепо.
Не в  смысле рифмою владеть.
В них приутих любовный трепет.
Душа успела охладеть.

Все в прошлом у моей соседки.
Любовь. Работа. Суета.
Нет у соседки прежней сметки,
И восприимчивость не та.

Но вопреки судьбе капризной
Она не рвет с друзьями нить,
И, не смотря на катаклизмы,
Не устает на свете жить.


СЕВЕРНАЯ ЖЕНЩИНА.
Алевтине Рашевой

Ты красотою не блистала
и пахла дымом от лучин,
Но чем-то всё-таки пленяла
серьёзных северных мужчин.

Есть на лице твоём усталость,
и безысходность без границ,
Но тайна женская осталась
под бахромой густых ресниц.

 И угадать совсем несложно, 
о чём ты думаешь сейчас –
Что возвратиться невозможно
в шальную юность хоть на час.

И не жалей того, что было,
к чему возврата больше нет,
Ведь тяга к жизни не остыла
и в шестьдесят с немногим лет.
 

К 65 ЛЕТИЮ АЛЕФТИНЫ РАШЕВОЙ

Под семьдесят- не молодость уже.
Но и не старость,если разобраться.
В бассейне и на пляже в неглиже
Вполне пристойно людям показаться.

Еще сполна не прожит бабий век.
И порох не иссяк впороховницах.
А что в висках забрезжил первый снег,
То в книги жизни- новая страница.

Немного остается их листать,
Но,презирая возраст и болячки,
Не остывай и продолжай писать,
Не пряча опыт в долгие заначки.

Пускай строка бежит из под пера
В многострадальных поисках ответа.
В копилке прагматизма и добра
Есть и твоя посильная монета.


СВЕТЛАНЕ ФАДЕЕВОЙ
В  День  рождения.

Пыталась  жизнь  тебя  согнуть,
Но  ты  не  поддавалась.
Какой  был,  -  и  в  этом  суть,  -
Такой  же  и  осталась.

Тебя  мы  знаем  тыщу  лет,
А  ты  все  молодеешь.
И  в  нашем  хоре  яркий  свет
Разумно  в  душу  сеешь.

И  до  сих  пор  ещё   поешь
В  компании  веселой.
За  то,  что  долго  ты  живёшь,
Прими  поклон  до  долу.

Живи  и  дальше  лет  до  ста.
Ведь  жизнь  такая  сладость!
И  не  смыкай  свои  уста,
Пой  песни  нам  на  радость!


К ЮБИЛЕЮ СЛЕПОЙ ПЕВИЦЫ НАДЕЖДЫ БУШНЕВОЙ

Шестьдесят –  недетский возраст,
Что-то было, что-то есть.
День рождения богом создан,
им же создана и смерть.

 От крестин до покаянья,
Жизнь нам кажется длинна,
А в масштабе мироздания,
только терция одна.

Это меньше, чем мгновенье,
Не расходуй время зря,
Черпай в жизни вдохновение,
Душу людям отворя.


Ко Дню Пожилого Человека

Родные мои, величавые речи
Навряд ли ласкают ваш старческий слух.
Тяжёлую ношу взвалила на плечи
Вам, время прошедшей войны и разрух.

Мужчины за Родину кровь проливали
И строили здания  кирпич к кирпичу.
А женщины, впрягшись, как лошадь, пахали
Сохой и серпом помогая мечу.

Вы стойко и холод, и голод терпели,
Как только умеет российский народ.
И песни взахлёб комсомольские пели,
Назад повернув, при команде – « Вперёд»!

Я верю, что вам, старикам, неуютно
При старом режиме, что снова воскрес,
Удача грядёт не ко всем абсолютно
Финансовым шоу на Поле чудес.

Потеряно время, истрачены силы,
И с обществом рвётся непрочная нить.
Вам легче гораздо дойти до могилы,
Чем малую горку пешком покорить.

Но вы не печальтесь, былые герои,
Ведь есть ещё совесть у новых людей.
Когда им наскучить хоромины строить,
Настроят и вам дорогих шалашей.


НАДЕЖДЕ БУШМЕЛЕВОЙ.

Живешь ты в Троице святой,
Как светлая химера.
И только после запятой
Сестра Любовь и Вера.

Живи и дальше не пасуй
Перед нелегкой долей.
Мечты в сознании рисуй,
Стучат сердца доколе.

Мы точно знаем наперед
И временем проверенно:
Пока Надежда не умрет,
Не все еще потеряно.


ПАМЯТИ АРКАШИ МОГИЛКИНА

Он даже незаметно, как и жил,
Ушел от нас без оханья и стонов,
Как будто по привычке сторожил,
знакомую молочницу с бидоном.

Он жутко тосковал без молока,
Хлебал его и с чаем, и без чая.
На реплики друзей не отвечая,
Хитрец и плут косил под дурака.

Я до сих пор сомнения храню:
Не эта ли, щадящая диета,
Сжила Аркашку нашего со света,
Поставив крест, молочному меню.


ПАМЯТИ ВИТАЛИЯ БОЙКО

Он недуги не баловал аптекой,
А рукава рубахи засучил,
И, взявши над дибилами опеку,
Под караоке петь их научил.

Он в мир иной ушёл еще не старый,
В расцвете лет и полон свежих сил.
И до сих  пор звучит его гитара,
Что, как ружьё, он на плече носил.

Ружьё стреляло, а гитара пела,
Тропинка старая вела на небосвод.
Жаль, что услышать это не успела,
Та, что на днях оформила развод.


ПАМЯТИ СЕРГЕЯ БОРИСОВИЧА ВЛАСОВА

В небытие ушел от нас-
Ни много и ни мало-
Великолепный теплый бас,
Бессменный запевала.

Ушел товарищ наш и друг-
Ни поздно и ни рано-
Сразил неправедный недуг
Седого ветерана

Он мужиком отличным был,
Таким,не как иные.
Частушки русские любил
И песни боевые.

Позорным словом обозвать
Соседа не решался.
И активистом,так сказать,
В числе других считался.

Он ясность памяти хранил
До самой до кончины.
А то,что думал,говорил
В лицо,не без причины.

Он честно крест по жизни нес
И уважал культуру.
Признаться,жалко нам до слез
Могучую натуру.

Земной стези замкнулся круг.
Но мы его продолжим.
Спокойно спи,наш общий друг!
Прости за все,коль сможешь.


ПРОЩАНИЕ.

Плачет свечка, оплывает.
Купол церкви надо мной.
Отбывает, отбывает,
Мой товарищ в мир иной.

Сладкий чад щекочет ноздри,
Но чихнуть нельзя – табу:
Он лежит на смертном одре
В оцинкованном гробу.

Кто теперь заменит сына
Бедной матери твоей?
Положили ей на спину
Сразу тысячу камней.

Мы, чем можем, ей поможем.
И супруги заодно.
До чего мир прост и сложен,
Как индийское кино.


ДО СВИДАНЬЯ, ДРУЗЬЯ.

Мне с вами весело, ей Богу,
Я дружбой искренней согрет.
Но вновь зовёт меня в дорогу,
На завтра купленный билет.

Нам трудно выкроить минуту,
Чтоб вместе лишний раз побыть.
И всё торопимся, как будто
Хотим скорее жизнь прожить.

До свиданья, друзья, до свиданья.
Не грустите, прошу, обо мне.
Для друзей не страшны расстояния.
Дружба крепче в разлуке вдвойне.

А жизнь и так короче века,
И никакой тут не секрет,
Что нет на свете человека,
Который жил бы тыщу лет.

Но надо жить светло и ёмко.
В душе обиды не копить.
Любить родимую сторонку
И человечество любить.

Мне с вами весело, ей Богу.
Я дружбой искренней согрет.
Но вновь зовёт меня в дорогу,
На завтра купленный билет.

Довольно сложные задачи
Нас заставляет жизнь решать.
И я желаю всем удачи,
Чтоб вместе встретиться опять.


СТАРЫЙ ДРУГ.

Ну, наконец-то, выбрав время,
Меня друг детства навестил
И новостей, как дров в деревне,
Принёс из наших палестин.

Мы просидели до рассвета
За рюмкой терпкого вина.
Уже июль, живало лето,
А на душе цвела весна.

Как будто молодость вернулась
По зову школьного звонка –
Исчезли вялость и сутулость,
И боли в шейных позвонках.

Воспоминанья возродили
Тоску о дальнем далеке.
Мы жизнь свою почти прожили,
Зажав обиды в кулачке.

Геройств, увы, не совершали,
Сердца глаголами не жгли,
И то, что деды завещали,
Для внуков не уберегли.

Возможно, так оно и лучше,
Полезней в обществе, как знать?
Об этом правнуки в грядущем
С друзьями будут вспоминать.


СУДЬБА ИЛИ НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ СЧАСТЬЕ ЛЮДМИЛЫ ГОРНОСТАЕВОЙ.

Горностаева Людмила шустрой девочкой росла –
Тайно с мальчиком дружила, сыном шведского посла;
В дневнике пятёрки с плюсом, за экзамены – медаль;
Волос мягкий, темно-русый и глазищи, как миндаль.

Все в неё влюблялись с ходу – в институте и в быту:
Благородную породу видно было за версту.
Красотой не козыряла и предвзятостью ума.
Людям деньги в долг давала чаще, чем брала сама.

Миновав распределение, место доброе нашла.
Может, это самомнение – необстрелянной была.
Но работала отлично, с комсомольским огоньком,
И встречалась в жизни личной с тем же шведским пареньком.

По утрам будильник тренькал, окромя воскресных дней.
Точно так же, как Горенко, не везло с мужьями ей:
Первый муж утёк в Европу, утонул в реке второй,
Третий всё на свете пропил, даже чайник заварной.

Там, где третий, –  там четвёртый. Тоже пил, как крокодил:
За какой-то тёмный свёрток за решётку угодил.
Бил её он смертным боем без особенных затей.
Как ни это – было б вдвое в чреве зачатых детей.

Длинный срок он заработал: чему быть –  не миновать.
Появились доброхоты – стала баба выпивать.
А теперь она в стардоме (кто бы вслух подумать мог)
На коляске, как на троне; к сожалению, без ног.

Так же вьётся тонкий волос, но не русый, а седой.
Тот же взгляд и тот же голос, даже смех непоказной.
Маникюр. На шее бусы. Только что-то здесь не так:
Примитивней стали вкусы, в голове – сплошной бардак.

Никакой родни на свете не осталось у неё.
Говорят –  вот были б дети. Это – подлое враньё.
У соседской бабки – трое, и живут рукой подать,
Почему же бабка воет по ночам? Мешает спать.

Потому, что мы, как кошки, ходим сами по себе.
Дряхлый предок – свет в окошке: накось – выкусь, хрен тебе.
Мир жесток –  давно известно, и года своё берут.
Как бы ни было им тесно, вместе зло с добром живут.

Где же истинное счастье? Кто его заколдовал?
Кто своею прятал властью в наркотический подвал?
Наша истина простая – без цепей и без оков.
Повторяют, вырастая, дети судьбы стариков.

Всяк из нас, сжигая нервы, привыкает ко всему.
Говорит, мол, я –  не первый, обживающий тюрьму.
Но тюрьма –  не только стены и охранник у дверей,
А сплошные перемены и привычек, и страстей.
Человек, лишённый воли, – номер в списке и не боле.

Причинило бед Людмиле уйму крепкое вино.
Предпосылки к счастью были. Бабье счастье – где оно?
Феминистки зря добыли равноправие полов:
Если б бабы не любили, меньше было бы козлов.

И мужчин винить не стоит: их природа такова –
Сам себе же яму роет, коль с дефектом голова.
С виду вроде благочинный, а ума – поди, измерь.
Женщин тоже без причины не укусит даже зверь.

Так что все мы виноваты, невоспитанны, грубы.
Обменяем на квадраты, на превратности судьбы.
А судьбу построить надо, не спеша, не впопыхах:
Не грозят нам муки ада, если каемся в грехах.

Для чего ж мы  что-то учим и чему-то учат нас,
А потом друг друга мучим и корим не в бровь, а в глаз?
В мире нет людей похожих по обличью, по уму.
Может, нам Господь поможет разобраться, что к чему.

Горностаева Людмила шустрой девочкой росла,
Тайно мальчика любила, сына шведского посла.
Эту, в общем-то не новость, я услышал невчера:
Безответная влюблённость, не доводит до добра.

Примечание:
Горенко, настоящая фамилия Анны Ахматовой.


УЕХАЛ ДРУГ

Уехал друг и вновь я одиноко
Смотрю в окно – единственное око,
На тёмный лес, на темную дорогу,
В прострацию впадая понемногу.

Я дыму сигаретному не рад,
Пропали напрочь вкус и аромат.
В кругу друзей за водкой или чаем
Свои права друг другу мы качаем.

И спорим, словно куклы заводные
И ссоримся, как - будто не родные.
И лишь тогда, когда уходит друг,
Нас пустота охватывает вдруг.

Привычное становится постылым,
Как – будто туча солнце заслонила.
И розовое мигом почернело
И в душу что-то мерзкое влетело.

Я эти мысли подлые гоню
И завтра утром другу позвоню.


ХОРОШО СРЕДИ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ.

Хорошо среди старых друзей
воскресить одряхлевшую память,
Будто в собственный входишь музей,
где уже  ничего не исправить.

Где, как было, так было и есть – 
все поступки твои – экспонаты
И  воочию можно прочесть
место действия, время и даты.

Но теперь о них людям судить-
От ошибок своих не отбриться.
Было б можно две жизни прожить – 
всё синхронно опять повторится.

 
ВСЁ ЧАЩЕ ВОЗНИКАЕТ В СЕРДЦЕ БОЛЬ
 
* * *
В кабинете я сидела.
За окошком птица села.
Возмутился юный врач:
«Улетай отсюда, грач»!

Я сказала: «Милый врач,
Это ворон, а не грач».
Я открою Вам причину –
Ворон чует мертвечину».


* * *
Всё чаще возникает в сердце боль,
Всё чаще уповаем на аптеку –
Такая уготованная роль,
Пожившему на свете человеку.

Но чем больней стараются вонзить,
Боль в острие источник вдохновенья,
Тем ещё дольше хочется продлить
И без того короткие мгновенья.


* * *
Всё, сказал не пью и точка,
Водка зло, а пиво дрянь,
Я, тем более, не бочка,
Есть ему предел и грань.

А за гранью, толи спячка,
Перепутав с ночью день,
Толи белая горячка,
То есть шляпа набекрень.

И на то и на другое
Мне, по сути, наплевать,
Ведь здоровье – дорогое
Ни купить и не продать.


ЗАРОК

Приятель мой сказал, что завязал.
Как долго эта пауза продлится?
Отказывать, мол, стали тормоза
И не могу остановиться.

К чертям собачьим водку и коньяк:
Жить и без них довольно сносно можно,
Ведь я Байкал, наверное, и так,
А вместе с ним и Каспий опорожнил.

Даю зарок – отныне ни-ни-ни,
Ни в будние, ни в праздничные дни,
Ни в Новый год, ни даже в дни рожденья,
Поскольку пьянство – самоуниженье.

Супруга хмыкнула – пой пташка, пой:
пройдёт три месяца, ну максимум четыре,
И ты опять уйдёшь в запой –
И снова ад поселится в квартире.

Супруга оказалась неправа:
Не пьёт приятель, вот уж четверть века.
И стала просветлённой голова
Поистине другого человека:

Он семьянином праведным слывёт,
Не прикоснулся к рюмочке ни разу,
Но только часто всякая зараза
К нему, как муха к мёду, пристаёт.


ГРИПП

Грипп скитался по планете,
Место скромное ища
То в гарнире, то в котлете,
То в немытых овощах.

Забирался в носоглотку,
Как в пещеру пилигрим,
Игнорируя и водку,
И обычный аспирин.

Имена, как хлюст перчатки,
Он менял из года в год –
То гонконгский, то канадский,
То кавказский из Минвод.

А теперь вот стал куриным,
Огуречным  и свиным,
Говорят, что в пачке примы
Уличён гриппозный дым.

Не спасает от микроба
Ни лекарство, ни постель.
Доведёт народ до гроба:
Он непойманный досель.

Я, как рыцарь, на распутье
Снаряженьем бряцаю.
Помоги, товарищ Путин,
Дай рекомендацию.

Мы из сызмальства привыкши,
Прежде, чем пожар гасить,
У Того, кто нас повыше,
Сразу помощи просить.

Вы по ящику ответьте,
Чтоб потом не докучать,
Как и чем нам гриппы эти
Друг от друга отличать?


ДУРНЫЕ ПРИВЫЧКИ.

Порой мы сами у себя воруем дни и ночи.
Здоровье, исподволь губя, жизнь делаем короче.
Дурных привычек нагота, увы, не добродетель.
А, ведь, за нами, по пятам, шагают наши дети.

Как не крути, хоть вкривь, хоть вкось,
Но ты за них в ответе.
И значит что? Привычку брось!
А не держи в секрете.


СОВЕТ

От самого себя отгородиться
Ни ширма не поможет, ни забор.
Но то, что завтра может пригодиться,
Не торопись выбрасывать за борт.

Командуй силой воли неустанно
Воспитывай себя и день, и ночь.
И я уверен, поздно или рано
Все вредные привычки и изъяны
Тебя само собой покинут прочь.


ИГЛА

Я чувствую как дерево пилу,
Как кожуру сдирают с апельсина,
Когда в меня сталистую иглу
Вонзает хладнокровно медицина.

Когда не помогает ни наркоз,
Ни рюмка водки, выпитая залпом,
Я, как берёза, не жалею слёз,
И, не стесняясь, лью их прямо на пол.

Я напрягаюсь, корчусь, но терплю,
Когда игла пронизывает тело.
Концы я с медициной не рублю,
Но мне она порядком надоела.

Особенно у жизни на краю,
Когда все хвори вылезли наружу,
Я сам себя уже не узнаю,
И чёрный ангел надо мною кружит.

Издержки предпоследней полосы,
Ещё одна прижизненная горка.
Смочили слёзы сивые усы,
От них во рту и солоно и горько.


КУРИЛЬЩИК

Не тот курильщик, кто смолит
И ничего вокруг не слышит,
А тот, кто рядом с ним сидит
И ароматом этим дышит.

Курильщик долго жить велел,
 Прожить 100 лет и даже с гаком.
А тот, кто рядом с ним сидел,
Гораздо раньше умер с раком.


ССОРА

Мороз на улице за сорок,
Но, слава Богу, ветра нет,
А мы опять с супругой в ссоре
Из-за проклятых сигарет.

Мне сигареты, в самом деле,
Ни на копеечку не лгу,
Уже настолько надоели,
Но вот отвыкнуть не могу.


УГОСТИ, ТОВАРИЩ, СИГАРЕТОЙ

Угости, товарищ, сигаретой,
Не могу забыть её никак.
К доброму и мудрому совету
Не хочу прислушаться, дурак.

Каждый раз Минздрав предупреждает,
Что табачный дым – смертельный яд.
Но дурак сие не понимает,
Мало ли что люди говорят.

И смолю за пачкой пачку
И привычку эту не убить.
Что потратил – можно водокачку
Вместе с прибамбасами купить.

Угости, товарищ, сигаретой,
Не могу забыть её никак.
К доброму и мудрому совету
Не хочу прислушаться, дурак.

Никотин на лёгкие садится,
Донимает кашель поутру.
Может мне не стоило родиться,
Коль насквозь прокуренным помру.

И смолю за пачкой пачку
И привычку эту не убить.
Что потратил – можно водокачку
Вместе с прибамбасами купить.


* * *
Я жизнь свою коробками измерил
Дешёвых и не очень сигарет.
О, сколько спас я лошадей из прерий,
Умней коня –  скотины больше нет.

Ему довольно капли никотина,
Чтоб протянуть копыта на века.
А чтоб спасти меня, как седока,
Придумала всё –  это медицина.


***
Ночь вползла на мягких лапах
Через форточку в окне.
Спит больничная палата.
Одному не спиться мне.

Может,боль в том виновата?
Может,плата за грехи,
Что по младости когда- то
Натворили петухи?

Вспоминаю,вспоминаю
О хорошем и плохом.
То,что знаю и не знаю
Или должен знать потом.

Слышу легкий шелест крыльев-
Ангел душу стережет.
Все былое светлой пылью
В подсознании живет.

Не дает мозгам покоя,
И,в бессонницу маня,
Обойдя шеренгу коек,
Зацепилось за меня.

Прогоняю,прогоняю.
Запираю на засов.
Лишь под утро засыпаю,
Но тревожно и без снов.


НОЧЬ

Скулит побитая собака.
Ручей по камушкам бежит.
Четыре знака Зодиака
Едва проклюнулись в ночи.

То туча звёзды заслоняет,
То испарения болот.
Луна то тонет, то всплывает,
Как в бурном море пароход.

Деревня спит, и спят деревья.
Роса ложится на лугу.
И отдыхает суеверье
У шизофреника в мозгу.
Он начинает мыслить здраво:
«Зачем без удержу страдать?»,
Когда и он имеет право
О чём-то светлом помечтать.

Шизофренические бредни
 иной раз вовсе неглупы.
По крайней мере, не обедни,
Что преподносят нам попы.

В них есть зерно, и есть пределы,
Есть лучик света в царстве тьмы.
И, если темень поредела,
Прав шизофреник, а не мы. 


РЕКВИЕМ ЗУБУ

Уже неделю или две,
А, может, и поболее,
Стал привередлив я к еде
И мучаюсь от боли.

Я кое-как съедаю суп.
С трудом жую котлету.
А он, единственный мой зуб,
Мешает мне при этом.

То резко влево повернет,
То вдруг скривится вправо,
То изо рта, то снова в рот, -
Вот балерина, право.

Его бы выдернуть давно,
Да жалко, он последний.
Видать судьбой предрешено
Побыть немного ведьмой.

А он снует туда-сюда,
Ища себе дорогу.
Не пожелал бы никогда
Того врагу, ей богу!

Но есть начало, есть финал, -
Все в жизни повременно.
Он слишком долго «танцевал»,
А вылетел мгновенно.

Теперь спокойно спать могу,
Нормально есть и пить,
А зуб, завернутый в фольгу,
Решил захоронить.


АРТЕЛЬ СЛЕПЫХ

Я в детстве, помню, был в артели.
Стояли там машинки в ряд.
А за машинками сидели
Слепые женщины и пели
И что-то шили для солдат.

Как оказалось – рукавицы.
Но я запомнил навсегда
Печальный голос мастерицы.
Сосредоточенные лица
И взгляд, смотрящий в никуда.

И удивлялся их сноровке:
Игла шла вслед карандаша.
Так акробаты на веревке
При многолетней тренировке
Творят лихие антраша.

Слепые женщины творили:
Платки, кисеты и белье.
Для рот, полков и эскадрилий,
И чтобы там не говорили –
Они – участницы боев.

Боев жестоких и кровавых,
Что на фронтах в те годы шли.
И пусть кирпичик, самый малый,
Не ради выгоды и славы,
В Победу женщины внесли!


ГИМН ОБЩЕСТВА СЛЕПЫХ.

Подняться ввысь- задача непростая.
Давно известно: наша жизнь- борьба.
Но у отважных крылья вырастают,
Упорным покоряется судьба.

Не жди удач из рога изобилья.
Шагай вперед, презрев и дождь и снег.
Будь выше пересудов и бессилья.
Всегда будь человеком, Человек!

Со зрением у нас не всё в порядке.
На слух и ощупь мир мы познаем,
Родные дали любим без оглядки
И общими заботами живём.

Припев.

А если кто-то скажет с укоризной:
Мол, слишком мало пользы от слепца.
Надежды не теряем, что Отчизне
Не лишни наши руки и сердца.

Припев.


ОЧКИ.

Как многорукий Будда
Не совершает чуда,
Так мне очков дарение,
Не подарило зрение.

Но на друзей я не сержусь-
В очках активней я тружусь.
пускай я слеп, как прежде,
Ноя в другой одежде.


СЛЕПОЙ.

В моих глазах фонарики горят
Но с каждым днём их меньше остаётся.
И окулисты прямо говорят
Что зрение обратно не вернётся.

Ну что ж, видать таков уж мой удел
И наперёд судьбы своей не знаю.
Я в жизни столько бед перетерпел
И эту как-нибудь перестрадаю.

Пойду в собор и замолю грехи.
Испытывая тайную истому.
И напишу правдивые стихи.
О том, как неуютно жить слепому.

Я расскажу, как в сумраке ночном,
Меня всё время что-то беспокоит.
И я ищу надёжное плечо,
Чтоб опереться на него рукою.

Я как щенок, рождённый в конуре,
Беспомощно на стены натыкаюсь.
И прогуляться в собственном дворе
Пока что откровенно не пытаюсь.

Всё ближнее осталось далеко,
А дальнее приблизилось поближе.
Теперь я без стеснения в трико
Прошёл бы, как Чернота, по Парижу.

Меня одолевают миражи
Зрачки окаменели от видений.
Дай, Господи, до тризны мне дожить.
Пускай без взлётов, но и без падений.


СТАРИКИ.

Старик по тротуару тросточкой стучит,
На ленточках муаровых иконостас бренчит.
 А рядом старушонка, примерно тех же лет,
По-видимому, жёнка. А, может быть, и нет.

Случается нередко –  за дармовой пузырь
Безродная соседка слепому –  поводырь.
Шагают понемножку, ведя с годами спор,
У них одна дорожка – на рынок, да в собор.

Их встречные прохожие обходят стороной,
А судьбы их похожи – обожжены войной.


***
Я через сердце пропускаю звуки,
Я через сердце пропускаю цвет.
Мои глаза – чувствительные руки
Поскольку от рождения я слеп.

Я верить никогда не перестану
Для человека главное – глаза.
Но и они подвержены обману
И только сердце обмануть нельзя.


 
ИСХОД ПУТИ ВСЕГДА ТРЕВОЖИТ
 
** *

Балкон. Цветы. Жара. И старость.
И окрик дочери: «Полей»…
Всё, что в наследство мне досталось
От бурной юности моей.

Цветы, конечно, поливаю:
Они ещё цвести должны.
И между делом вспоминаю
Слова негромкие жены.

Она вот так не закричала б,
На старика свой гнев излив,
Сама б растенья поливала,
Ни капли мимо не пролив.

А дочь есть дочь – другое время:
Спешит и мне спешить велит.
Я для неё, наверно, бремя:
С житейской суетностью слит.

Балкон. Цветы. Святое дело!
Под сорок в градуснике ртуть.
А тело  к стулу прикипело
Так, что не охнуть, не вздохнуть.


БАННЫЙ ДЕНЬ.

 Шум воды в кабинках тесных.
Охи, вздохи – свет туши!
Переход от благ телесных
К благам сердца и души!
После душа – ярче пламя,
Легче воздух и еда,
А болячки, между нами,
Не уходят никуда.
Старость –  всё-таки обуза.
Тут уж некого винить:
От скопившегося груза
 Чисто тело не отмыть…


* * *
Борода, усы и брови,
побелели, как в мороз,
Нет в лице ни капли крови,
не считая алый нос.

Старикан на ладан дышит,
тихо с палочкой бредёт,
Ничего почти не слышит,
но вино, зараза, пьёт.


БЫВАЛО, МЧАЛСЯ Я ВПЕРЁД

Бывало, мчался я вперёд,
В угад и наугад.
Теперь по следу внук ползёт,
А я гляжу назад.
Иссякли силы и задор.
Мечты подрастерял.
На четвереньках коридор
Я также измерял.
 

* * *

В жизни своей все дела переделать
Не удавалось еще никому.
Будь даже так, что двужильная зрелость
Глаз не даёт на минуту сомкнуть.

Что-то останется незавершённым –
Чай не допит, не дописан  рассказ:
Часто преемники, дети и жёны
Точки над «и», расставляют за вас.

А на поминках бокал и закуски
Будут стоять на столе до конца.
Так расстаются – сугубо по-русски –
С сердцем усопшим живые сердца.



ВОПРОС ПО СУЩЕСТВУ.

Сгребает лист, пожухлый на сожженье,
Граблями шаря в выцветшей траве.
А у меня застрял, как наважденье,
Вопрос неразрешимый в голове.

Куда идём? Куда спешим? О Боже,
Готовы души дьяволу продать.
Жизнь стоит грош и чуточку дороже –
Её истоки –  родина и мать.

Сгорит листва. Золу развеет ветер –
И всё померкнет в сумраке дождей.
И будем мы печалиться о лете
И вспоминать обосранных вождей.


* * *
Всё чаще слышу я в ответ,
Когда звоню по праздникам знакомым,
Что одного уже на свете нет,
А жизнь другого обернулась комом.

И у меня она –  не сладкий мёд.
Но вы мне лишь по праздникам звонили.
А время равнодушное идёт,
Бесстрастно приближая нас  к могиле.

Ну что же делать? Все мы –  старики,
И смерть у нас маячит за плечами.
Так пусть почаще звякают звонки,
Особенно бессонными ночами.


ДЕД.

Деда солнышко пригрело:
Плешь, как зеркало блестит.
Рядом с дедом птичка села
и негромко свиристит.

Шевельнул старик усами,
Носом в бороду клюёт.
Будто слышит –  голос мамин
колыбельную поёт.

Сколько б лет ни пролетело
Знаю это по себе –
То, что в детстве мать напела,
Отразится на судьбе.

Может быть. Не всё конечно,
Что пророчила она.
Но, прости меня, сердечный,
в том –  уже твоя вина.

Пусть не стал ты знаменитым
И богатства не нажил,
Но зато был замполитом,
Честно Родине служил.

А, когда приспела старость,
в печке  греешь плешь,
Всей своей родне на радость
много спишь и мало ешь.


ДЕТСТВО.

Мы вчера под птичьи трели
Покачались на качелях.
Пусть не стали мы моложе –
Ну, так что же?
Я скажу вам, без кокетства,
Ночью мне приснилось детство –
Озорные карусели и гигантские шаги.
Убеждаюсь многократно –
Не вернуть его обратно.
Но ведь память не остыла –
Значит, было детство, было!
Да, во сне оно явилось,
Поиграло, порезвилось
И исчезло. Но на утро
Стали легче сапоги.


* * *

Живу в глуши наедине с природой,
Но с совестью своей наедине.
Но снятся мне ночами пароходы
На волжской переливчатой волне.

Лазурный свод поддерживают сосны –
Тайга ветрами хвойными шумит.
А снятся мне серебряные плёсы
Блестящие от рыбьей чешуи.

Плывет туман задумчивый и волглый
Над тихою скалистою водой.
И снится мне – по набережной Волги
Шагаю я с девчонкой молодой.

Угрюмый угол, утонув в сугробах,
Мою судьбу и прошлое хранит.
Но видно будет сниться мне до гроба
Не распечатанное счастье на двоих.


***
Жизнь меня не гладила по шерстке,
А скорей пытала на излом,
Научив и стойкости и сметке,
Как супернадежный волнолом.

Били в грудь мою валы шальные.
Дважды в день накатывал прилив.
Кудри молодецки смоленые
Пеною морскою окропив.

Защищаясь, приходили драться,
Честь свою отстаивать в бою.
По стране пришлось мне поскитаться,
Побывав на самом краю.

И теперь, когда иссякли сроки,
Помыслы растаяли как дым,
Все свои победы и пороки
Возлагаю я к ногам твоим

На душе и смутно и тревожно,
Словно черти мутят воду в ней…
Водичку пить довольно сложно
Может быть, попробуем, вдвоем?


* * *
Загрустила бабка у окошка,
Вспоминая молодость свою –
Мужа, незабвенного Алёшку,
По-геройски павшего в бою.

Годы незаметно пролетели…
На ноги поставила троих.
Беспощадной белою метелью
Косы запорошило твои.

Зацвела черёмуха над речкой:
Пчёлы заготавливают мёд.
Значит – скоро внуков на крыльцо
Тёплый ветер в гости позовёт.

И тогда печаль сменит утеха,
Давнюю традицию храня.
Наводнит избу весёлым смехом,
Схожая с Алёшкой ребятня.


* * *
Заколыхалась твердь.
Опора стала зыбкой.
Как дико встретить смерть
От палача с улыбкой.

Восстань поэт из праха,
Зло от добра отринь.
Аминь – ещё не плаха,
А плаха – не аминь.


* * *
И встать невмочь, и руки холодеют.
В душе – не ночь,
Но холод в душу веет.
Сверкни, звезда,
И выдай полномочья,
Чтобы всегда
День царствовал над ночью!


* * *
И снова плывут над округой туманы,
Предчувствием счастья, а может беды.
За окнами осень стучит в барабаны
И лета дождём замывает следы.

В пугливые стаи сбиваются птицы.
Пурпурный осинник до нитки промок.
И что-то меняет в осанке и лицах
Жестокая память усталых дорог.

Спускается солнце всё ниже и ниже
Под гнётом грузнеющих туч и дождя.
А внук с антресолей салазки и лыжи
Снимает, ревизию им наводя.

Природа заученно круг замыкает.
Прохладою дышит зари окаём.
И мне уготована участь такая,
Но старится лучше и легче вдвоём.   


** *
Иван Семёныч –  дядя мой. Сапожник.
Был балагур, картёжник и безбожник.
А рядом жил Червонец, наш сосед –
Иван Васильевич семидесяти лет.

Тот и другой вставали раньше солнца
И с вёдрами встречались у колодца.
Здоровались. А дядя мой в ответ:
«Василию Иванычу –  привет!»

Сосед был терпеливым стариком
И возражал скрипучим тенорком
Спокойно и без раздражения:
- Иван Васильичем зовут меня с рождения.

«Я понял», –  соглашался дядя мой
И возвращался с вёдрами домой.
А дома продолжались разговоры
У полутораметрового забора.

«Василь Иваныч», - говорил мой дядя,
Через забор во двор соседский глядя.
«Чего ты всё копаешь наугад?
Забыл куда зарыл когда-то клад?»

(Его Червонцем нарекли недаром,
Не в меру скуп был, греховодник старый.)
И дядя мой подшучивал над ним,
«Червонец, это что же – псевдоним?»

А тот не понимал значенья слова,
И начинал разборку с дядей снова.
Но дядя имя вновь перевирал,
И по-чапаевски соседа называл.

А годы, как положено, бегут:
Давно они на свете не живут.
Подгнили на могилах их кресты.
А я их помню. Помяни и ты.


ИЗДЕРЖКИ ВОЗРАСТА.

Ещё звезда моя не закатилась.
Еще струит в горячих жилах ток.
Ещё рука держать не разучилась
Привычные топор и молоток.

Ещё мне вмочь срубить избу и баню,
Весной вскопать лопатой огород
И подоить свою корову Маню,
И отыскать в окрестных речках брод.

В тайге приметить мишкину берлогу,
Попасть зверьку и птице точно в глаз.
Короче –  на здоровье, слава Богу,
Не жалился ни прежде, ни сейчас.

Одна беда – бобыль закоренелый.
Я бирюком девятый год живу.
Не знать бы вам, как всё мне надоело,
Но где найти мне верную жену.

И в клубе был. И написал в газету.
И опытную сваху нанимал.
А результат? То приведут не эту,
То эту вроде, но не идеал.

Одна худа, другая слишком толста –
Живот, что оркестровый барабан.
Та высока, та маленького роста,
Мне Марью бы, поскольку я – Иван.

Мой ангел глух, на помощь не приходит.
И сатана замешкался в аду.
Так и живу – копаюсь в огороде,
Да осенью охотиться иду.

Зимой от скуки валенки катаю:
Нужна копейка, как тут не крути.
Где бродит, моя Марьюшка, не знаю,
Быть может, вы поможете найти?

Ей должно быть ни молодой, ни старой
Хозяйкой, кулинаром и рабой.
Чтоб левый глаз был непременно карий,
А правый глаз, допустим, голубой.

Чтоб у неё в руках любое дело,
Я с измальства лентяев  не иму,
Горело, не сгорая, и кипело,
И ладилось, конечно, по уму.

Иначе я зачахну, затоскую
И вековать останусь бобылём.
Но вот вопрос – где мне найти такую,
Которую все ищут днём с огнём?

Я ей свою открыл бы настежь душу,
Святой водой божницу окропил.
И честное письмо отправил Бушу,
Чтоб зла на нашу Землю не таил.

Он вряд ли мне, естественно, ответил –
И в том нисколько нет его вины.
Но он бы знал, что люди на планете
Детей растят своих не для войны.

И, может быть, он с виду парень честный
И у народа, в общем-то, в чести.
Он подыскал бы в Штатах мне невесту,
Как шоколадку типа ассорти.

Но стоп, машина! Вольно иль невольно
Я сочинил очередной прикол,
Задевший совершенно произвольно
Проблемы одиноких стариков.

Немало их кочует по дорогам,
В глухих углах заканчивают дни.
Простите всех и не судите строго.
В том чаще виноваты не они.



***
Исход пути всегда тревожит,
Рождая каверзный вопрос.
Надежды сбудутся, быть может,
А может рухнут под откос.

Но всё равно неотвратимо
Мы приближаемся к концу.
Как встарь, невеста с нелюбимым,
Глотая слёзы, шла к венцу.

Форсить судьбою бесполезно:
Она не дамская вуаль.
Она сродни руде железной
Чем ярче пламя - твёрже сталь.

Её испытывать не стоит.
Ей нужно должное отдать.
Она изменчива порою,
Но справедливая, как мать.


* * *
Как много сил, заботы и терпенья
Потратить надо, выростив дитя,
Как долго ждать, когда вы за мученья
Дождётесь компенсации хотя б.

Какое счастье, если ваши дети
Способны вашу старость обогреть,
И нет подлее подлости на свете,
Секунды хватит, чтобы умереть.

Мгновение, и всё идет насмарку,
И в вашем мире снова пустота.
Что наша жизнь – обычная ремарка
На чистом поле белого листа.


* * *
Как тяжело мне ночью засыпать,
Как хорошо мне утром просыпаться,
Пить тёплый чай и в мыслях рисовать,
То, что уже не может состояться.

Как тяжело мне знать, что смерть близка,
Что жизнь моя, как свечка, догорает,
Как хорошо, что светлая тоска
О прошлом никогда не умирает.


* * *
Как хочется на старость лет покоя
И победить наслоенную хмурь,
Стерев с лица усталою рукою
Следы минувших происков и бурь.

Осмыслить то, что в этом мире строгом
Недолгое оставит бытиё.
И попросить прощения у Бога
За праздное неверие своё.


***

Когда меня житейская усталость
И прочие недуги допекут
Я соберу все, что во мне осталось
И темной ночью к морю убегу.

Пускай оно, как в детстве, укачает
Мои, уже преклонные, года
И я усну под крик голодных чаек,
Чтоб не проснуться больше никогда.

Не ворошить того, что отгорело,
И не жалеть о том, что не сбылось,
Пока мое истерзанное тело
Не проржавело полностью насквозь.

Но мы живем, порой теряя разум,
Кричим и стонем, если все болит,
А прекратить свои мученья разом
Обычай христианский не велит.

Христос терпел, я - тоже православный:
И крест нательный издавна ношу.
Я торопить поминки не спешу
Из буквы необычной, а заглавной,
Я «Человек» торжественно пишу.

А это значит, плюнь на передряги,
Пока твой ангел душу сторожит.
Будь полон благородства и отваги,
А бестелесной - кукиш покажи.


* * *

Когда спеленатый, как мумия,
Лежишь у смерти на краю,
Не философские раздумья
Терзают голову твою.

Скорее трезвые – как стела,
Но навевающую грусть.
Останется ли тело целым
 Или отхватят что-нибудь?

Сомнения бродят по палате,
Таясь, как болезни по углам.
Ну, почему всегда некстати
Болезни прилипают к нам?


***
Листаю книгу бытия
Страница за страницей,
Перед глазами жизнь моя
В движении и лицах.

Они проходят чередой
Сквозь замкнутые двери,
Как - будто вторник за средой,
А за средой четверг.

В моей душе живут они
И в сердце беспокойном,
И пролетают словно дни,
Как лики на иконах.

Среди них много молодых,
В расцвете лет и старых.
Молюсь за мёртвых и живых
И правых и неправых.

Мы перед богом все равны,
И в радости и в горе,
Как два напёрстка, две волны –
Седой рыбак и море.


МЕЖДУ ТЕМ

Жизнь –  полосатая, как кот,
на маятник мотается.
А кот, задравши к небу хвост,
сам по себе шатается.

Ему бродяге невдомёк:
он не мычит, не телится,
Что жизнь моя, как огонёк,
то вспыхнет, то чуть теплится.


МОЛЬБА.

Я устал от вечной ночи – дальше жить уже нет мочи!
Я тем более не молод: кровь в висках стучит как молот.
Боль пронизывает тело, напрягаюсь до предела,
Чтобы вслух не заорать: «Смерть, ты где, ядрёна мать?!»
Чую – где-то рядом ходит, но меня она обходит –
Видно лучших выбирает, в жмурки с совестью играет.
Молодых под корень косит, а не тех, кто слёзно просит.
Долго мне ещё страдать? Смерть, ты где, ядрёна мать?!
Наконец, присела рядом, на меня дохнула смрадом,
Полым глазом подмигнула, а потом к груди прильнула,
Сердце выслушав, сказала: - да, ты пережил немало!
Продолжай переживать!», - и ушла, ядрёна мать!

 
МОНОЛОГ.

Пусть мне два шага до кончины,
Судьбе своей в лицо смеюсь.
В печаль вдаваться нет причины:
Нисколько смерти не боюсь.

А коль придёт, скажу ей прямо:
- Косая, слишком не спеши.
Мне помирать довольно рано,
Не тронь, костлявая, души.

Душа моя – не панацея,
Хотя и в ней огрехи есть.
В моё больное сердце целясь,
С холодной завистью не лезь.

Позволь, беззубая, немного
По этой жизни прошагать:
Неизмеримая дорога
И где конец ей? – Кабы знать!


* * *

Наши годы, словно бублики –
Связка стала тяжелей.
Исчезают дни, как рублики,
Не успеешь пожалеть.

А минуты, будто семечки,
Грызть – кажись не перегрызть.
Но разматывает времечко
Бессловесной шпульки нить.


* * *
Не старей. Старея,
Не гаси огня:
Твоё сердце греет
Слабого меня.

Без тебя я сгину.
А с тобой – горя,
С места горы сдвину,
Покорю моря.

Не гляди с укором,
Жалость затая.
Ты – моя опора,
Ты – любовь моя.


НОВЫЙ ГОД – ЕЩЁ ОДНА СТУПЕНЬКА.

Новый год – ещё одна ступенька,
смутный кавардак небытия.
То ли там родная деревенька,
то ли незнакомые края?

Как там встретят –  хорошо ли, плохо?
Поднесут ли чарочку к губам?
Встанут ли и девери, и снохи
марш стучать костями по гробам?

Может кто-то выдумал всё это
и загробной жизни вовсе нет?
Я умру не осенью, а летом,
чтоб дешевле стоил вам букет.


НОГИ

Ой, вы, ноги, мои ноги,
Как же вы устали,
Если где-то по дороге
От меня отстали.

Привыкаю понемногу
Жить без вас, судьбу кляня,
А мои больные ноги
Где-то ходят без меня.


НОСТАЛЬГИЯ

Когда тоска уже не выносима,
А грусть непримирима и остра.
Я вспоминаю тонкий запах дыма
И слабый блеск рыбацкого костра.

Когда в душе печально воют волки
И топчутся тяжёлые слоны,
Я вспоминаю правый берег Волги
И тихий плеск серебряной волны.

Меня ввергает немощность в унынье,
А время мчится, словно на пожар
Покрылась борода морозной стынью,
И старость режет тело без ножа.

Я к смерти не испытываю страха,
Но в фарисейской с разумом борьбе,
Как палача притягивает плаха,
Так Родина зовёт меня  к себе.


О СТАРОСТИ.

У старости большое преимущество
Над юностью –  ей нечего терять,
Поскольку даже личное имущество
В могилу, как известно, не забрать.

У старости другие категории –
Пусть до предела вычерпан лимит,
Жива покуда, но уже история –
Которая историю хранит.


* * *
Обрыдло –  всё обрыдло.
Моя душа в осаде.
Вокруг – сплошное быдло
И спереди, и сзади.

Хочу взлететь, но крылья
Мои связала вдруг
Сплошная говорильня.
А делу – недосуг.

Хочу уплыть, но камень
Нещадно давит грудь.
Боюсь вздохнуть, чтоб пламень
Случайно не задуть.

Хочу бежать. Пытаюсь
Нащупать твердь.
Вот так всю жизнь и маюсь:
Не лучше ль умереть.


***

Одиночество, брат, не пустяк.
Одиночество и безысходность.
Это вроде, как старый пятак,
Навсегда потерявший платежность.

Знает цену ему нумизмат.
Остальные давно забыли.
Вот такие проблемы, брат
И решить их никто не в силе.

Если сам не объявишь бойкот
Пресловутым хандре и лени,
Если ты не моральный урод,
И не плесени затхлой пленник.

Если в сердце твоем уголек
Хоть какой-то надежды тлеет,
Как бы ни был он мал и далек,
Разгореться, поверь, сумеет!


* * *
От судьбы бежать не след –
Всё равно догонит.
На скамейке старый дед,
Как король на троне.

Как под кварц подставил бок
Солнцу на исходе,
Говорит: « Поверь, сынок,
Помогает вроде».

Не весна, конечно, нет.
Осень – не веселье.
Жар иссяк, остался свет,
Да и тот, как в келье.

Может быть, в последний раз
Вижу я светило.
Дай-то Бог, чтоб не угас
Этот светоч малый.

Пусть звезда и впредь горит,
Чтобы не смеркалось…
Извиняюсь, что не брит, –
Занемог, усталость…


СУДЬБА.

Старик идёт по тротуару
И сам с собою говорит.
Медаль на ленточке муара
Огнём нетлеющим горит.

Он был контужен под Берлином
И землю кровью обагрил.
Свою супругу Серафиму,
Лет пять тому, похоронил.

Теперь скитается по миру,
Пока ногам хватает сил:
То ли продал свою квартиру,
То ли кому-то подарил.

Идет и сам с собой судачит,
Бубнит о чем-то, о своём.
Ему бы капельку удачи –
Гораздо легче жить вдвоём.

Но однолюба не исправить –
Все уговоры в пустоту.
Его изменчивая память
Хранит единственную, ту…

Возможно, с ней и говорит он.
Бурчит о милой без конца.
И на лице его небритом
Улыбка, как у мертвеца.

Вперёд загадывать не смею,
Как мудрый ворон на дубу.
Пытаюсь просто, как умею,
Раскрыть ещё одну судьбу.


ЧЁРНАЯ ДОРОГА

Сплошь черна, черна моя дорога:
Вдалеке не вспыхнет огонёк,
И никто не встретит у порога,
И воды не поднесёт глоток.

Ну, за что, за что такую кару
Мне Господь на склоне лет воздал?
Сжёг мосты в родимую хибару
Или, может, сам я их сжигал.

По чужим краям теперь скитаясь,
Бороду отшельника рощу.
Но в самом себе не замыкаюсь,
Друга по несчастию ищу.

Чтобы разделить с ним наше горе,
Скрасить одиночество, согреть;
Замолить грехи свои в соборе
И дорогу эту одолеть.


* * *
Переживи меня, родная, хоть на год,
И у берёзы белой схорони.
Но образ мой на сердце сохрани:
Моя любовь, тебя переживёт.