Сборник возвращение

ТОПОЛЬ У ДОМА.

 
* * *
Быть может, обо мне когда-то кто-то скажет –
Он пережитым жил, он в мир ушедший звал.
От слов не отрекусь и подтверждаю даже –
О будущем я вскользь упоминал.
Я опасался будущее трогать,
Поскольку знал – оно во власти Бога.


БЫЛО …

Была весна. Был майский ливень звонкий.
Был ясный полдень, солнцем напоен.
Был мальчуган в замызганной футболке,
Склонившийся над розовым ручьем.

Вокруг кипело, пенилось, журчало.
Пил жадно тополь влагу из земли.
И уходили в рейсы от «причала»
Из Спичечных коробок корабли.

А я стоял и думал, что, быть может,
Мечте мальчишки сбыться суждено,
И в цепь открытий он великих вложит,
Вкует недостающее звено.

…И были волны с дом пятиэтажный.
Встревали в вантах клочья облаков.
Был грозный шторм. Был экипаж отважный
Горячих просоленных моряков.

Был теплоход в открытом океане.
Он шел вперед, круша за валом вал.
Был капитан. И в этом капитане
Я мальчугана с улицы узнал.


В ПОХОДЕ

На шлюпках мы ходили по реке.
Девиз наш был: «Под веслами ни шагу!»
Выкалывали якорь на руке
И принимали это за отвагу.

Конечно же, умели мы грести
–И даже побеждали на регатах,
Но мы ведь были, господи прости,
Обычные дворовые ребята.

И просто хулиганили, не зло.
Из парусов мы «бабочку лепили»:
Крепили кливер шкотом за весло
И вместе с фоком за борт выносили.

Поблескивала Волга, как стекло.
Без ветра провисала парусина.
А солнце беспощадное пекло
До черноты обугливая спины.

Мы воробьиным двигались шажком,
Но нас такие темпы не пугали.
Зато «глотали» мили с ветерком
И быстрые моторки обгоняли.

Воды с тех пор не мало утекло.
Не все из нас судьбу связали с флотом.
Иное дело многих увлекло,
Но ни один не вырос обормотом!


* * *

Кособокий пароходик
С гордым именем «Джон Рид»
Место памяти находит.
И оно его хранит.

От деревни до деревни
Он вдоль берега ходил.
Кто-то влево его кренил,
Кто-то в правый борт долбил.

Так и плавал, подбоченясь,
Словно шляпа набекрень,
Быстро-быстро по течению,
Возвращаясь через день.

Утыкался в берег носом,
Сходни сбрасывал в песок.
Кто в обувке, кто-то босым
Прыгал с пятки на носок.

Вновь и вновь по мелководью
Он вдоль берега пилит –
Кособокий пароходик,
Пароходик-инвалид.


НОЧЬ НА ВОЛГЕ

Горит костер под косогором.
Волна лениво в берег бьёт.
Крадётся медленно по створам
Против теченья пароход.

Огни погашены в каютах,
Но не совсем и не везде,
И плицы шлёпают, как  будто
Дают пощёчины воде.

А сверху вниз пронёсся катер.
Ему течение под стать.
Он игнорирует фарватер.
Его посадка – сорок пять.

Ночь коротка. Уже светает.
Наш пароход ушёл верха,
В котле походном поспевает,
Бурлит рыбацкая уха.

И сразу стало всё понятно,
С глаз будто сняли пелену,
И жить, и чувствовать приятно
Себя у вечности в плену.


ПАРОМ.

Ходил паром на старой Волге.
Не помню уж в году, каком,
Оповещая берег долгим
Густым, как патока, гудком.

Перевозил телеги с сеном,
Коней, коров, грузовики;
След оставляя белопенный,
Обозначая ширь реки.

Вздымались волны от пощёчин
Широких трёхдюймовых плит.
А край вселенной кровоточил
Беззвучным сполохом зарниц.

Затем в нём надобность отпала:
Мост берега соединил.
Вверх по реке паром уплыл
И, где-то там,  в безвестность канул.

С тех пор прошло почти полвека,
Но не забыть мне –  тихий плёс,
След от парома через реку
И дробный стук его колёс.


БЫЛЬ

Когда уткнется катер в волжский берег,
Густой туман до солнца переждать.
Те, из команды, кто не суеверен,
Горазды суеверных попугать.

В ход все идет – бурлацкие скелеты,
Размытые весеннею водой;
Обычаи, предчувствия, приметы,
Страшилки, анекдоты с бородой.

Кладбищенские были, небылицы,
Истории с нечистым, домовым.
Туман росой на палубу садится
И над рекою стелется, как дым.

Но только лишь появится светило,
Проткнет лучом туманно-дымный слой.
Костер погасят, чтобы не чадило,
И возвратятся мальчики домой.

А байки, что услышаны в походе,
Не стоит близко к сердцу принимать:
Их столько сочиняется в народе,
Но ни одной, увы, не напугать.


СВИЯГА.

Течёт река с таким названием
По средне -  русской полосе.
Впадает в Волгу под Казанью,
Жаль в этом сведущи не все.

По рекам можно в кругосветку
На лодках вёсельных ходить.
И что бывает очень редко,
Лишь по течёнью только плыть.

Внизу есть волок, но не длинный,
У основанья Жигулей.
Чтоб возвратится в град старинный
Под сень прибрежных тополей.

Свияга стала полноводней
С тех пор, как выстроили ГЭС.
И бесполезны стали бродни
Поскольку брод давно исчез.

Не слышно кваканье лягушек
Асфальтом залиты луга.
И только створки от ракушек
Ещё блестят по берегам.

А здесь ведь в давещние годы
Что в даль как кони унеслись.
Когда-то были огороды
Где мы  инкогнито паслись.

У нас в желудках было пусто
А клёва нет. Хоть волком вой.
Мы заполняли их капустой
И тиной пахнущей водой.

Капусту, каюсь, воровали
За что готов держать ответ.
Но так мальчишки выживали
В эпоху тех военных лет.

Другие дети мутят воду
Река купальщиков полна.
А в штормовую непогоду
В пол метра катится волна.

Мост деревянный канул в лету.
Иных настроили мостов.
Где как танцоры по паркету
Бегут трамваи и авто.

Песок засыпал пол оврага
И в место гравия пески.
Одно название Свияга.
Всё, что осталось от реки.


* * *
Ушли колесники в преданье.
Ракеты реку бороздят.
Остались лишь воспоминанья
И то не каждому подряд.

А я их вижу, пароходы,
(Не беспокойтесь я не псих)
Так как в мальчишеские годы
Служил масленщиком на них.

И память не совсем угасла.
Нас было двое, пацанов.
Мы подливали просто масло
В суставы скользких шатунов.

С огромным хоботом масленка
Не так была и тяжела
И велика для пацаненка,
А сколько маркою была.

Но мы гордились. Не роптали.
И в шумном сердце судовом
На крыльях ангелов летали,
Стирая сопли рукавом.

Отцы-то наши немцев били.
Трудились матери в цеху.
А в пароходстве нас кормили
И кое-что еще платили,
Ну, вообщем, жили ни хо-ху.

Перетерпели эти годы.
Перетащили на плечах.
Электроходы пенят воды.
В обличье каменном причал.

Прошедшее невозвратимо
Осталось в шелесте страниц.
Но мне милее запах дыма
И шлепанье дубовых плиц.


***
Май истек. Наступило лето.
В рощах ландыши отцвели.
Разделила полоска света
Купол неба и край земли.

Мы, подростки, идем по Волге –
На рангоуте плотный фок.
Наполняет ленивый Волглый
Ранний, утренний ветерок.

Полусонные, с непривычки,
Вяло шкоты в ладонях мнем.
Отзываемся лишь на клички:
Будто собственных нет имен.

Так удобней – при смене галса
Старшине отдавать приказ.
Чтоб промедлив, не оказался
За бортом кто из нас.

Был я строгим в канун похода:
Старшиной экипажа стал.
Мне тогда не хватало года
Стать субъектом гражданских прав.

Под напором пудовых весел
Ходко шел полутонный ял.
Зной полуденный был несносен
Под эгидой столетних сосен.
Становились мы на привал,
Где смолистый и чистый воздух
Силы новые придавал.


ТОПОЛЬ У ДОМА.

Кто наступил на саженец – загадка.
Согнул и надломил, но не сломал.
И зацепился тополь мёртвой хваткой
За землю раной, что нанёс вандал.

В двух измерениях вымахал страдалец,
С латинской цифрой схожий – пятьдесят.
В начале лета, толщиною в палец,
На нём серёжки грузные висят.

Он пережил с десяток поколений,
Скамейкой натуральною служа.
В далёком детстве обдирал колени
Я, как коня, «скамейку» объезжал.

В отрочестве с девчонкой целовался,
Травил за анекдотом анекдот.
А тополь белым пухом осыпался,
Покорно слушал беспредметный трёп.

Инициалы вырезал Серёга
И матерное слово на коре:
Бока намяли мы ему немного,
Зажав в кустах акаций во дворе.

Теперь его, наверное, спилили.
Одноэтажный дом пошёл на слом.
И лишь поэты воскрешают были,
Да старики тоскуют о былом.


КАРАМЗИНСКИЙ СКВЕРИК

На Волжском обрыве, почти на краю,
Есть скверик, заросший сиренью.
Весной там ночами поют соловьи
И Волга внимает их пенью.

Там Клио однажды взошла на гранит
И, молча, застыла навеки,
Чело её верную память хранит
О русском большом человеке.

Историк, поэт, императорский чин,
Живее любого живого,
При свете лампад и крестьянских лучин
Сказал своё веское слово.

То слово живёт, и прохладная тень
Его от народа не скроет.
В июне цветёт голубая сирень
Над Волгой, могучей рекою.


БЕСЕДКА ГОНЧАРОВА

Сегодня был я на развалинах беседки,
Где наше прошлое таилось до сих пор.
Её построили с большой любовью предки.
Наследники пустили под топор.

Несметное количество историй
Произошло на волжском берегу…
Сперва поместье, позже – санаторий,
А, что потом, припомнить не могу.

Прабабушка встречалась здесь с Карметом,
Прадедушка романы сочинял.
Бывали композиторы, поэты,
И даже Пушкин общество пленял.

Её колонны слышали беседы,
Которые старейшины вели.
В ней днём резвились дети-непоседы,
А в сумерки влюблённых стерегли.

Здесь детки собирались по субботам,
Слышны их песни были за версту.
Каким же надо быть непатриотом,
чтоб загубить такую красоту

Неброскую. Но разве в этом дело?
Рыдает сердце бедное моё.
Я нес в беседку всё, что наболело,
А вышел на развалины её.

Внизу, как встарь, шептались волны Волги,
Прохладный воздух душу ободрял.
Яр из крутого стал теперь пологим,
Но прелести былой не растерял.


** *
Я, братцы, вернуться замыслил
Туда, где давненько не был,
Где сосны  прямые, как выстрел,
Залпами рвутся в небо.

С моей стороны – афёра.
Заведомо знаю – не ждут.
Разве, что вспомнят,
Как детство рыбачило тут.

Как юность шаталось с гитарой
Под сводами терпкой хвои.
Как мы, разделившись на пары,
Искали приют на двоих.

Хотелось бы самую малость
Вернуть на минутку, на миг.
- А помнишь, как ты испугалась,
Когда нас застукал лесник?

Довольно по свету скитаться
По стоптанной кем-то стерне:
Поеду с повинной сдаваться
Родимой моей стороне.

Она поручает, как мама,
И блудного сына простит.
Всё – складываю чемоданы!
Поеду! Готовьте транзит!


УЛИЦА.

Снесли на улице моей
Все старые дома.
И кто теперь живет на ней –
Не приложу ума.

Приезжий, видимо, народ,
Из смежных областей.
А там, где был наш огород,  –
Площадка для детей.

Им, малолеткам, невдомек,
А я вот не забыл –
В том месте, где стоит грибок,
Мой дед колодец рыл.

А рядом куст сирени рос…
Как все же мир жесток.
Мы в пятый верили всерьез
В счастливый лепесток.

Чуть дальше сени на расхлябь:
У батьки сем внучат.
Сейчас окно раскрыто – грабь:
Соседи промолчат.

Другая жизнь, другой декор:
Меня не узнают.
А, как узнать, когда на спор
Я сиганул на юг.

Ходил полвека по морям,
И было не в досуг –
Вернуться, честно говоря,
В родной семейный круг.

А как тянуло, как влекло
Под отчий кров меня,
Ведь, чтобы душу не пекло,
Не проходило дня.

И вот – приехал, наконец,
Поднакопивши сил.
Но Старый нынешний Венец
Мой взор ошеломил.

Среди исчезнувших пинат
Брожу я словно тень:
Все –  здесь закатано в асфальт –
И детство, и сирень.


ВОЗРАЩЕНИЕ.

Схожу у освещенного вокзала,
Но город свой в упор не узнаю.
Киндяковка в грязи здесь увязала
У Винновской у рощи на краю.

Куда меня привез электропоезд,
Который скрылся в дальнем далеке?
Передо мной обычный мегаполис.
Я в нем, как будто в каменном мешке.

Исчезли наша улица и дом.
Родня в благоустроенных квартирах.
И редко собирается всем миром –
На свадьбах да во время похорон.

Разъехались мальчишки кто куда.
Подружки наши замужем за кем-то
По сути не с кем рюмочку поддать
И вспомнить интересные моменты.

Убрали с перекрестка каланчу.
И лавки керосиновой не стало.
Но, слава Богу! – в память Ильичу
Рук не достало до мемориала.

Живу в глуши наедине с природой.
И с совестью своей наедине.
Но снятся мне ночами теплоходы
На Волжской переливчатой волне.

Лазурный свод поддерживают сосны.
Тайга ветрами хвойными шумит.
А снятся мне серебряные плесы,
Блестящие от рыбьей чешуи.

Плывет туман задумчивый и волглый
Над тихою сталистою водой.
И снится мне: по набережной Волги
Шагаю я с девчонкой молодой.

Угрюмый угол, утонув в сугробах,
Мою судьбу и прошлое хранит.
Но, видно, будет снится мне до гроба
Не распечатанное счастье на двоих.


* * *
Я по России наскитался.
Прошёл и тундру, и тайгу.
Но через годы оказался
Опять на волжском берегу.

Опять на стрежне волжский бакен
Зажёг сигнальные огни,
И волны лижут, как собаки,
Мои усталые ступни.

Здесь детство плавать научилось,
А юность – вёслами грести.
В меня актриса здесь влюбилась,
Одна из пылких травести.

Но это только сон недолгий:
Я слишком немощен и стар,
Чтобы хлебать уху на Волге 
У полуночного костра.

 
СТИХИ О МАТЕРИ
 
СТИХИ О МАТЕРИ

Мама - радостный лепет младенца,
Слово, впитанное с молоком.
Мама вышьет крестом полотенце
И в рюкзак твой положит тайком.

Те дороги, что мы выбираем,
Через сердце проходят её.
Мама первой удар принимает
И плечо подставляет своё.

Ни любить, ни жалеть не умеет,
Так, как мама, на свете никто!
Мама в детях разумное сеет.
Остальное приходит потом.

Мама днём на работе сгорает,
Вечерами готовит и шьёт.
А когда сыновья улетают,
Терпеливо и преданно ждёт.

Мы при встречах её обнимаем
И целуем морщинки у глаз.
Жаль, что поздно, подчас, вспоминаем,
Что живём на земле только раз.

Что похожего больше не будет
От начала стези до конца...
.. .Материнский инстинкт не подсуден,
Как и строгие ласки отца.

Мы родителей не выбираем.
Мы, по сути, всего лишь рабы.
И рождаемся и умираем
По веленью небес и судьбы.

Всё стремимся куда-то упрямо,
Грея душу в сплошном мятеже.
И с последним дыханием: мама -
Произносим чуть слышно уже....


БРАТЬЯ.
Братьям Олегу, Вениамину, Эдуарду и Сергею посвящается.

Было у меня четыре брата.
Веселились чёртики в глазах.
Все ушли, остались экспонаты
Прежних фотографий образа.

Вот мы впятером сидим на лавке
В стираных штанишках, босиком.
Я грожу, чтоб не смешила, Клавке
Девочке соседской, кулаком.

Вот Вениамин в танкистском шлеме,
Вот Олег на дерево залез,
Эдик на своём аэродроме
В форме лейтенанта ВВС.

Вот Серёга в чине капитана,
Улыбаясь, смотрит на компас.
Он же в заключении, у балана
В три - четыре кубика на глаз.

Всё хранят семейные альбомы
Детство, юность, праздники и смерть.
Их гостям в любом нормальном доме
Часто предлагают посмотреть.

Старые любительские снимки
В них вся подноготная видна
Жизнь нельзя делить на половинки
Жизнь была б без прошлого бедна.

Тем она жестока и прекрасна,
Что видна в альбомах без прикрас.
Но не стану мучить вас напрасно
И о братьях поведу рассказ.

2.
Первым был Олежка –  славный парень
Он со мною яблони сажал.
А потом часами мылся в бане:
Пар духмяный сильно уважал.

Мы шутили: «Ну, дорвался малый,
Как бы кожу начисто не смыл».
Между прочим, он отлично плавал
Но до суши как-то не доплыл.

Позже мы от медиков узнали,
И на том закончился базар –
Что, когда реку переплывали
С ним случился солнечный удар.

В полдень мы братишку схоронили.
Гроб ласкали жаркие лучи,
А меня беззлобно укорили,
Что я брата плавать научил.

Но бытует притча у народа
В набожной особенно среде:
Тот, кто с детства слишком любит воду,
Тот и упокоится в воде.

О женитьбе он ещё не думал,
Не носил костюмов от кутюр.
И хранил в бюро завода кульман,
Сорок дней неконченый купюр.

Мне давно «вину» мою простили,
Вырубили яблоневый сад,
Дом снесли, где с братьями мы жили
Много-много лет тому назад.

3.
Вениамин родился в мае,
Когда черёмуха цвела.
Его до срока мать, страдая
Под канонаду родила.

Противно ухали снаряды
Отец Россию защищал
Бродила смерть с роддомом рядом
А он в пелёночках пищал.

И допищался до дисканта,
Когда затих военный гром
И дядя с лычками сержанта
Вернулся в наш родимый дом.

На стол друзьям бутылку водки
Для женщин что-то из тряпья,
Троим –  трофейные пилотки
А Венке что?
Не помню я.

Нет, вспомнил –  хитрую игрушку,
Но необычную причём,
А заводную легковушку
С железным маленьким ключом.

А время ходко шло и споро…
Менялась стужа на тепло
Его с тех пор влекло к моторам
Как позже к девушкам влекло.

Настал тот день, когда Отчизне
Служить обязан гражданин.
И отразился, словно в призме,
Брательник мой Вениамин.

Служил он честно и достойно
На неприятельской земле
И на площадках стадионов
Оставил свой факсимиле.

Он обладал железной хваткой –
Борцы не станут клеветать.
Мог так подсечь партнёра пяткой
И на лопатках распластать.

А солнце мирное светило,
Забыть стараясь о войне.
И улыбались немки мило
Солдатам русским на броне.

И в пляске Венка был неистов
И раскалялся, как огонь.
И, как положено танкистам,
Любил спеть песню под гармонь.

Он слыл водилой не искусным,
А виртуозом говорят.
И, как бы не было так грустно
Погиб в начале ноября.

Не постелил себе соломки:
Зерно ещё не проросло.
В мотоциклетной жёсткой гонке
Его машину занесло.

Приснился матери героем
Очередной погибший сын.
Их оставалось только трое,
Когда ушёл ещё один.

4.
Скончалась мать –
Работница ломбарда:
Не вынесла потери сыновей.
И слава Богу! Гибель Эдуарда
Переживать ей было бы трудней.

Он лётное с отличием закончил:
Его считали гордостью семьи.
Мог постучаться в двери среди ночи
А на вопрос: - Кто там?- кричал: - Свои.

Он в дом врывался, шумно балагуря,
Бросал баул с подарками на стол,
По комнатам метался словно буря
И головой бодался точно вол.

Никто не спал до самого рассвета:
Гудел наш дом, как улей, как вокзал.
А он консервы выгрузив, конфеты
Как появлялся, так и исчезал.

И на фига сдалась ему Ангола,
Но сверху было видимо видней.
Отправили с путёвкой комсомола
Отстаивать свободу дикарей.

А там, в тот год, не шуточки шутили.
И как бы ни был хладнокровен ас:
Попал снаряд в его машину или
Скорей всего, осколочный фугас.

Горели джунгли, всё вокруг горело.
Тащил солдат солдата на горбу.
А нам пришло бездыханное тело
Запаянное в цинковом гробу.

5.
Ну, а меня Господь оставил
И дал до старости дожить,
Чтоб им глаза, как в окнах ставень,
По православному закрыть.

Чтоб рассказать какими были
Мои лихие братовья –
Во всяком случае, не рыли
Ям для других, уверен я.

Росли как все мальчишки скопом.
Любили Родину и мать.
И, как отец наш, пол-Европы
Могли бы снова прошагать.

Со спортом яростно дружили,
Искусству в пояс поклонясь.
Жаль, что до внуков не дожили:
Не козырная вышла масть.

Да, мы ругались и мирились
В семейном замкнутом кругу.
И, чтобы там не говорили,
Я память братьев берегу.

6.
Четвёртый брат –  нахимовец Серёга
Моря и океаны бороздил,
Но на своей машине, на дороге,
Случайно пешехода задавил.

Закончилась карьера капитана –
Погоны сняли, отдали под суд.
И выслали на север под охраной,
Где зеки бремя тяжкое несут.

С тех пор мы с ним не виделись ни разу.
Его судьба –  потёмки до сих пор.
Болтали, будто вышел по указу,
А как проверить –  правда или вздор?

А он ведь был ровесником по стажу
Ему бы было семьдесят сейчас.
Но вряд ли кто-нибудь теперь расскажет,
Как эти годы прожил он без нас.

Но я себя ловлю на слове прожил.
Нехорошо так думать о родне.
И в праздники за рюмочкой, быть может,
Он также вспоминает обо мне.

Любви и дружбе не подвластны сроки
Единой кровью связан с братом брат
И пусть звучит мой голос одинокий
И знают люди, в прошлом я богат.


ГНИЛОЕ ЛЕТО

Лило в то лето через день,
Как будто Каин прослезился,
Что даже яблоневый пень
Пустил росток и воскресился.

Крапива выросла по грудь
У почерневшего забора.
Пришлось в то лето мне хлебнуть
Из неизбывной чаши горя.

Я для того был слишком мал,
Когда детей ремнём карают;
Зато воочию видал,
Как люди в муках умирают.

Ходила оспа по Земле,
Косила села и посёлки.
И надрывались, ошалев,
В хлеву корова и две тёлки.

В жестоких корчах гибла мать,
На печке бредила сестрица,
Обезображенные лица
Труда мне стоило узнать.

И плакал дождь, и плакал мир,
И я почти не спал ночами:
Отец мой – красный командир,
На юге бился с басмачами.

Я стал хозяином двора…
Похоронили мать с сестрёнкой,
И я решил –  пришла пора
Освободить телят с бурёнкой.

Но хлев был заперт на замок,
А ключ потерян иль упрятан:
И я ничем помочь не мог,
Орущим с голода телятам.

Я на себе рубаху рвал,
Стучал булыжником по жести,
Приезжий врач кувалду взял
И сбил замок с пробоем вместе.

Скотину выгнал в поле я,
Пускай пасутся без пригляда:
Погибла вся моя семья,
А одному мне много ль надо.

Не знаю –  может быть, Господь,
А может рок сберёг от сглаза,
Но не обрушилась на плоть
И обошла меня зараза,

Оставив полусиротой,
Мальчишку, мигом сделав взрослым.
Вопрос довольно непростой –

Как дальше жить, питаться чем?
Кому судьбу свою доверить,
Когда ещё от басмачей
Освободят советский берег?

Отец писал – коварный враг
Умело прячется в барханах.
Да, в жизни всё совсем не так,
Как напечатано в романах.

Стихи прочёл я до конца,
Теперь читателю поведал,
В них биография отца,
Характеристика на деда.

Был у обоих труден путь,
И мой был розами не уткан,
Но не один из нас свернуть
Не помышлял ни на минутку.

Отец мой вырос, дед – погиб
В песках безбрежных Туркестана,
Его сразил крутой талиб,
Ушедший вглубь Афганистана.

Ещё аукнутся года,
Стрелять нам в спину станут внуки.
Но это, впрочем, ерунда
В сравнении с воем старой суки.

Она подкралась в летний зной,
Оскалив пасть – клыки стальные.
Отец ушёл на смертный бой,
За ним ушли и остальные.

Теперь не оспа смерть несла,
А бомбы, пули и снаряды.
И в сердце ненависть росла,
А мужиков сменили бабы.

Пахали, сеяли, мешки
На спинах сгорбленных таскали,
Курили, словно мужики
И самогон за них лакали.

А мы колхозный скот пасли,
В степи железки собирали
И с голодухи не росли,
Но возраст всё же прибавляли.

Успеть спешили на войну,
Отцам и братьям на подмогу,
И зло смотрели на дорогу,
Где шли, понурые, не в ногу
Фашисты, чувствуя вину.

Так проходили год, второй.
Шли похоронки на убитых.
Мы называли хлеб –  хандрой,
А масло – кукиш неумытый.

Фронт обошёлся без меня.
Мы уничтожили собаку,
Но поределая родня
Век будет помнить эту драку.

Отец сражался, как герой,
При двухметровом с гаком росте,
И где-то в поле под Москвой
Сложил и голову, и кости.
Сиротской долей, как и он,
Я был судьбою одарён,

Но я её не проклинал:
Мы счёт вели на миллионы.
В коммунистических колоннах
Я честно в старость прошагал.

Ничто не вечно под луной:
В России власть переменилась –
Буржуазия появилась,
Воспрял двуглавый над страной,

Воскрес трехцветный флаг и вера,
Исчезли звёзды на броне,
Певцы горланят под фанеру.
Но жалко прежних песен мне:

Тяжёлый рок не признаю,
Мне по душе кадриль да вальсы.
Я не сменю на прелесть вальсы,
Берёзку русскую свою.

Но кое-кто уже меняет,
В Майами некто дом купил,
Но я его не обвиняю,
Что толку, если б обвинил.

Теперь в чести не честь и совесть,
Теперь валюта правит бал,
Чтоб напечатать эту повесть
Я все наличные отдал.

А вот зачем отдал, не знаю.
Попала муха в переплёт,
Стихов теперь не почитают,
Их вряд ли кто-нибудь прочтёт.

Забыли Тютчева и Фета,
Забыт Куинджи, Пластов, Ге,
Опять пришло гнилое лето.
И снова солнце в мутной мгле,

Но мне оно уже не в радость:
В своем природном естестве
Какая старость всё же гадость.
Но гадость в мудром торжестве!


ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ.

Голубоглазую брюнетку 
с роскошной шёлковой косой
В начале первой пятилетки
родитель мой увёз с собой.

С вокзала энского предместья,
где был с билетами завал
шёл девятнадцатый невесте,
жених тридцатник разменял.

Они не венчанными жили,
с церквей тогда кресты сносили.
А в ЗАГСе тифом заболели
и расписаться не успели.

Но разве штамп скрепляет узы
или венчанье навсегда?
Любовь не может стать обузой.
Обузой может стать беда.

Сперва, от злых наветов ран,
потом нагрянула война:
И в двадцать шесть осталась мама
с двумя детьми совсем одна.

А сколько их по белу свету –
и молодых, и старых вдов
осталось после бойни этой
без дочерей и без сынов.

Ну ладно, если похоронка,
а то –  ни мёртвый, ни живой.
Надежда трелью жаворонка
звучала летом и зимой.

Случалось –  кто-то возвращался
из лагерей, госпиталей…
А шар земной вокруг вращался,
стирая ржавчину с полей.

Давно на свете нету мамы –
она отца пережила.
Всего семь лет семейной драмы
и пятьдесят его ждала.


ДОМОЙ!

Скрипит телега, как больной –
Постанывает, охает.
Но еду, еду я домой –
Ни хорошо, ни плохо ли.

Деревня – крохотный отшиб
На жизненной окраине.
А седока озноб прошиб:
К могиле еду маминой.

Березняком зарос погост,
В округе пахнет гарями.
Я здесь родился, жил и рос,
Но это всё –  до армии.

С тех пор случайным письмецом
Старушку – маму радовал,
Гордясь, невыжившим отцом
Со скромными наградами.

Найду ли холмик дорогой
В неправой неспешности?
Ведь я теперь – совсем другой,
Интеллигентной внешности.

Я разучился узнавать
Тропинки по извилинам.
Ты позови, откликнись, мать,
Ведь ты была, двужильною.

Скрипит телега подо мной,
Постанывает, охает.
Но еду, еду я домой.
Не хорошо? Не плохо ли?


• * *
Когда мы маму схоронили
И, лишь, когда придя домой,
вдруг осознали, что мы были,
неразделимою семьей.

И пусть я часто был в разлуке
Вдали от строгих милых глаз.
Ее заботливые руки
Я ощущал и день, и час.

Я помню все ее морщины,
Которых не было родней.
Не хлебом сыты мы единым -
Есть чувства глубже и сильней.

А, если толком разобраться,
Одна нас связывает нить -
Мы в мире все родные братья,
А братьям нечего делить.


МОЙ ГОРОДОК

Есть на Земле такие города,
В которых море музыки и света,
Но я не променяю никогда
Мой городок на краешке планеты.

Там мать моя качала колыбель,
Желая мне добра, но не короны.
Пусть уплыву за тридевять земель,
Но всё равно вернусь к родному дому.

И лето там короче, чем зима.
И выше крыши вьюги заметают,
Но там, где корни, там и семена
Надёжней и вернее прорастают.

Зато там люди крепкие живут,
Помогут в горе и в беде помогут.
В твой дом поздравить в праздники придут,
И в час, когда отдашь ты душу Богу.

Там нет чужих –  ни добрых нет, ни злых.
Там люди как-то запросто роднятся,
Там помнят всех – и мертвых, и живых.
И даже сны  там солнечные снятся.


СТИХИ НА СТОЛЕТИЕ ОТЦА

Отец, пропавший без вести под   тридцать,
Сегодня бы отпраздновал сто лет.
В моём альбоме бережно хранится
Его порядком выцветший портрет.

Ходили непроверенные слухи
О наших неудачах фронтовых.
Архивы отвечали очень сухо:
- Не значится ни в мёртвых, ни в живых.

Полвека мать скрывала боль разлуки,
И умерла соломенной вдовой,
Но он живёт в сердцах детей и внуков,
И правнукам он тоже –  не чужой.

Таких, как я, в России миллионы,
И всяк, как мог, и рос, и выживал.
Однако тем, кто затевает войны,
Я б участи такой не пожелал.


ГАРМОНЬ

Прости, отец, что я тебя не помню.
А впрочем, и не видел никогда.
И только звуки старенькой гармони
В душе чего-то будят иногда.

Ты, уходя на фронт, ее оставил:
Мол, ей не долго выпадет скучать.
Предупредил: Не запирайте ставни,
Чтобы в окошко ночью постучать.

Давным - давно избу на снос списали.
Теперь мы с мамой в городе живем.
Мы столько лет тебя с войны прождали;
Что, извини, устали и не ждали

Ведь матери уже за девяносто.
Тебе, пожалуй, было бы под сто.
Жилось в социализме нам не просто,
Да и сейчас хлебаем не густо.

Подмога- деревенская картошка,
Свиное сало,- балует родня,
Да старая охрипшая гармошка,
Что радует и маму и меня.

Душа поет, когда вокруг покойно.
И просит сердце ласки и любви.
Будь проклят тот, кто затевает бойни,
Замешивая пепел на крови.


***
На что мне память мертвого лица
Отлитого из бронзы на граните?
Живого не хватало мне отца,
Его суровой ласки, извините.

Ушел, семью оставив навсегда,
Судьбу свою вручив судьбе Отчизны.
И я его не видел никогда.
И он не нянчил отпрыска при жизни.

Героями гордится мой народ
 И до небесной Славы превозносит-
А правнук у кладбищенских ворот,
Случается, что милостыню просит.


ПАМЯТЬ ОТЦА

О Родина, люблю тебя как мать,
Не зря фанфары звонкие трубят,
Но ты ответь, ведь я желаю знать,
Где мой отец, погибший за тебя?

Мне не подвластен воинский архив,
Но я залезть в него хочу чертовски.
Живёт отец во мне и вечно будет жив,
Покуда есть плеяда Тихоновских!


ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР С СЕСТРОЙ

Вчера с сестрой висел на телефоне,
мы с ней не виделись уже порядком лет,
Как- будто встретились в родном Отцовском доме,
Которого давно в помине нет.

Мы говорили сбивчиво и долго,
Перебирали в памяти родню,
И вспоминали город наш и Волгу,
Венец и Гончарова авеню.

Свердловский сад, скрипучие качели
Сирени и акаций аромат,
Как детство и отрочество «балдели»,
Как нынче наши внуки говорят.

О сколько пересмотрено картинок,
О сколько перемножено дорог.
Нас вызывала жизнь на поединок,
Как только мы шагнули за порог.

Всё в жизни было – радости и горе,
весна и осень,запад и восток,
жестокий шторм и ласковое море,
холодный лед и жгучий кипяток.

Хребты Урала вздыбились меж нами
И я слегка испытываю дрожь,
Сестрёнкин голос так похож на мамин,
Как мой с отцовским вдребезги не схож.

Сестра отца, конечно же, не помнит,
Ей  до войны немного было лет,
Он жив во мне, как в бабушкином доме,
Которого на свете больше нет.


ПИСЬМО К ДОЧЕРИ

Прошу прощенья, дорогая дочь.
Прости заочно, а не визуально.
Прости за то, что не могу помочь
И поддержать тебя материально.

Я не построил дома своего.
И нахожусь на соцобеспечении.
А давнее стихами увлеченье
Мне не приносит ровно ничего.

Ты мне не пишешь. Не о чем писать?
Не затухает на сердце кручина?
Я не виню в разрыве нашем мать,
Поскольку сам, наверное, скотина.

Я оказался в этой жизни слаб.
Довольно долго колесил по свету.
Но, видимо, такой дороги нету,
Которая к блаженству привела б.

В пути встречая подлость и обман,
Закралась в душу горькая тревога.
Раввин и поп, и пастор и имам—
Талдычат нам, что это все от Бога.

А Бог, коль есть он, немощен и стар,
Оглох, ослеп и к миру равнодушен.
Народ озлоблен, вымотан, распущен.
Ему плевать на свод небесных кар.

Библейских мудрецов белиберда
Для моего ума непостижима.
Меняются правительства, режимы,
Любая власть бессильна без нажима,
И лишь одна надежда - навсегда.

На то, что сквозь цензуру не прошло.
Не на мифологическую ересь.
Я оптимист. Поэтому надеюсь,
Что в будущем все будет хорошо.

Еще бурлит энергия во мне.
Бунтует нерастраченная сила.
Пока рука удерживает стило
В поэзию врываюсь на коне.

К заветной цели доскачу верхом.
И ты прочтешь взволнованные строчки
Не на тетрадном в клеточку листочке,
А в томике лирических стихов.


* * *
Я чту родителей и Бога
За то, что жизнь – расплата мне.
За то, что долгая дорога
Не по своей –  по их вине.
За то, что жизнь меня носила
Не по Парижским авеню.
За то, что есть такая сила –
Любить и чтить свою родню.
 
ГИМН ЗЕМЛЕ

 
ГИМН ЗЕМЛЕ

На всходах ржи крупинки хрусталя,
И поле на заре звенит хрустальным звоном.
По всем неписанным и писанным законам
Тяжёлым грезит колосом земля.

Спасибо ей хотя бы за мечты
О тучном колосе и золотистой ниве.
Нет никого на той земле счастливей,
Которую так крепко любишь ты.

Пусть по утрам сверкают хрустали
На всём, что в жизни так упрямо рвётся.
Тот, кто однажды вышел из земли,
Со временем туда же и вернётся.

Чтоб через год, а, может, через век,
В сырой земле, как в материнском чреве,
Адаму в подражание и Еве
Родился колос или человек.


ГОРОД МИЛЛИОННЫЙ

Город миллионный летнею порой –
Знойный и зелёный, в серебре – зимой.
Город миллионный строился не вдруг –
Мой неугомонный, беспокойный друг.

Город миллионный не один в стране –
Шумный и огромный часто снится мне.
Вдоль по автостраде в шуме городском
 Не объехать за день, не пройти пешком.

Город миллионный, город молодой –
По весне зелёный, в осень – золотой.
Здесь живут родные и мои друзья –
Парни боевые и судьба моя.


** *
К любому месту привыкаешь,
Сочтя за благо Рай и Ад.
Но лишь с годами понимаешь,
Как дорог кров родных пенат.

Пусть хата, крытая соломой,
Пропахла сыростью дождей,
Но там до боли всё знакомо,
Включая хлеб из отрубей.

И дуб широкий на равнине –
Проживший несколько веков…
Теперь его уж нет в помине,
Как и тогдашних стариков.

Позарастали их могилы.
Истлели доски домовин.
Судьба и смерть разъединили
Родных по сути и крови.

Но детство босое едва ли
Упрячет память от людей:
Её представить бы к медали,
А я скажу спасибо ей.


КРАСКИ РОССИИ

Красная рябина, соком налитая,
Благородным грузом клонится к земле.
Журавлиной стаей лето отлетает,
Оставляя в небе свой факсимиле.

В праздничном убранстве клены и осины
На лесной поляне водят хоровод.
Столько сочных красок только у России.
Только здесь сменяют краски круглый год

Охра и маренго, изумруд и кадмий,
Как в одном букете, уместились в ней.
Как у живописца, вся палитра радуг
Смешана на карте Родины моей.


КРОШКА

Крошка ноль в сравнении с батоном,
Только ноль такое же число,
И по всем неписанным законам,
тоже выполняет ремесло.

Без копейки нет рубля в помине,
Без рубля ещё не миллион,
Уголёк, пылающий в камине,
Тем же свойством Богом наделён.

Урожаю капля влаги значит,
Хоть её размеры и скромны,
Без меня и без тебя в придачу,
Не было б России, как страны.


КСТАТИ СКАЗАТЬ

От Москвы до Золотого Рога
Лишь одна железная дорога.
А теперь ещё воздушный мост,
Но и он, достаточно непрост.

Чтоб доехать до Владивостока
Не один понадобится день:
Много промелькнёт с любого бока,
Городов, посёлков, деревень.

Самолётом этот путь короче –
Сутки покрываются за час.
Но зато, билеты, между прочим,
Будут вам дороже в десять раз.

Вот она огромная какая,
Матушка Россия! Не суметь
Никому от края и до края
Оком в одночасье разглядеть.

Я пешком прошёл бы эти дали
Или нажимая на педали.
Чтоб родной страной  налюбоваться,
Ты готов со мною прогуляться?


ЛЮБОВЬ МОЯ РОССИЯ.

Нигде не пахнут травы как в России.
Нигде берёзы так не шелестят.
Нигде не встретишь девушек красивей,
Выносливей и статнее ребят.

Ни мало мест чудестных на планете,
Где хоть какой-то сыщется изъян.
Но нет земли роднее в целом свете,
Земли дороже сердцу россиян.

Ничем её просторов не измерить.
Озёр и рек вовек не сосчитать.
Был прав поэт- в Россию надо верить!
Умом мою Россию не понять.

И, радиосигналы принимая,
Из чрева межпланетных кораблей,
Мы гордости нисколько не скрываем,
За мощь и силу Родины своей.


** *
Не помню я, когда и где родился,
Кому нужна такая ерунда.
А тот ручей, в котором я напился,
Мне не забыть нигде и никогда.

Не помню я родительской опеки.
Забыл тепло и ласку добрых рук.
А тот ручей, что мне обрызгал веки,
Живёт в груди, как сердца мерный стук.

По свету я довольно поскитался.
Меня могучий океан качал.
А тот ручей, что в травах затерялся,
В ушах, как музыка волшебная, журчал.

Меня молва людская поносила:
За искренность пытались укорить.
И тот ручей, который  дал мне силы,
Я не устану век благодарить.


* * *
Немало песен о России
На все лады у нас поют.
Одна другой ещё красивей,
А мы придумали –  свою.

Есть риск –  касаться этой темы.
О ней всё сказано давно,
Но песни, гимны и поэмы,
Народ слагает всё равно.

Когда заря зажжет полнеба
И растворится солнце в ней,
Сольются вместе быль и небыль
Земли, которой нет родней.

Земли, которую топтали
Не раз, сведя до нищеты.
Но пьедесталы поднимали
Сынов российских на щиты.

России прочили несчастья.
Но светлым помыслам верны,
Мы возрождали в одночасье
Былую мощь своей страны.

Мы не страдаем от бессилия,
Смотря в грядущее бодрей.
Живет и здравствует Россия,
Рожая впрок богатырей!


* * *
От пункта А до пункта Б
проложена дорога.
Бежит она через поля,
засеянные рожью.

А я сверну с неё босым,
по рослым травам воглым.
От пункта А до пункта Б
иду по бездорожью.

Я расстоянья сокращать
Привык ещё мальчишкой.
В нас пифагоров вариант
Заложен в подсознание.

Шагать по улице как все
Минут пятнадцать с лишком,
По проходным дворам прошёл-
И вот оно- свидание.

Заметил я уже давно
В деревне и на даче,
Тропа у каждого своя
И к речке, и к колодцу.

А дело в том, что на Руси
Не могут жить иначе.
Засел нам с детства в душу бес
И дух первопроходца.


ПЕСНЯ

Я сочинял однажды песню.
Искал сердечные слова.
Их не хватало мне, хоть тресни,
Ходила кругом голова.

Готов был вдребезги разбиться.
Тогда не мог мальчишка знать,
Что прежде надобно влюбиться,
А уж потом стихи писать.

Не обязательно в девчонку,
Не в злато, как богатый Крез,
В свою родимую сторонку,
В поля, в луга, озёра, лес.

В то, что прояснилось впервые,
Во что осмысленно проник,
В глаза, как небо голубые,
И в грудь, к которой ртом приник.

В избушку древнюю курную,
Где русский дух ещё живёт.
В Екатерину, не Вторую,
А в ту, которая поёт.

Слышны в напевах шелест листьев
И шёпот сказочных миров.
Её портрет достоин кисти
Незаурядных мастеров.

Среди других певиц известных
Кумиров больше не ищу,
А все свои стихи и песни
Лишь для неё одной пишу.

Но жизнь –  сплошные перемены,
Разнообразия полна.
Меня влекут другие темы.
Извечны тайные тотемы,
Что сохраняют племена.

Храни, Господь, благую душу,
Как ты хранишь святую Русь.
Я верность долгу не нарушу
И от судьбы не отрекусь.


РОДИНА.

Я далеко не молод, но не стар,
Чтобы страдать одышкой и склерозом.
Я помню все родимые места,
Достойные поэзии и прозы.

Симбирская глухая старина,
Кипящие под грушей самовары.
Шумливые воскресные базары,
Такой мне в детстве виделась страна.

Когда зачах цветущий куст сирени
И в первый раз я в первый класс пошёл,
Гордился тем, что здесь учился  Ленин,
И наша школа лучшая из школ.

Но, получив затрещину в спортзале,
Мой оптимизм значительно поник,
При этом недвусмысленно сказали,
Чтоб за зубами я держал язык.

Был слишком любознательный наверно,
Я, от наук и знаний осмелев,
Страна то оказалась безразмерной
В чём убедился, рано повзрослев.

А мы взрослели прямо на глазах,
Война с фашизмом помогала в этом.
Такой, досель невиданный размах,
Никто не ожидал в стране советов.

Перечислять не стану, кто и как,
Мы это горе всё же пережили.
Навек остались в память чердак
И бомбочки, которые тушили.

А дальше было всё, как у людей – 
Экзамен в школе, служба и работа,
А в перерывах, часть свободных дней –
Таёжная рыбалка и охота.

И, не смотря, что я в душе булгар:
Сибирь к себе мой разум приковала.
И я теперь листаю календарь
В пространстве от Урала до Байкала.

Курильская гряда и Сахалин
Мне тоже не по россказням знакомы,
И, слава Богу, что я гражданин
И сын великой Родины законной.


РОМАНТИКА.

Пропадает романтика, тонет,
В суете наступившего дня,
Нынче вряд ли кого-то затронет
Арифметика «старого пня».

Вряд ли добрый знакомый заманит
В комариный лесной уголок:
Испытать удовольствие в бане,
Где от сажи провис потолок.

Что оставили деды в наследство?
Громких лозунгов лживую муть,
Неуютное серое детство,
Да свободу – ремень затянуть.

А романтики было по горло:
Хочешь – пользуй, а хочешь –  соли.
До того в одночасье припёрло,
Что хотелось сбежать в Сомали.

Хватит хвастаться в буче кипучей
И пустую породу дробить,
И надежду лелеять на случай
Или сук под собою рубить.

Встрепенулась от спячки Россия.
Отряхнула наносную пыль.
Появились желанье и сила
Обновить позабытую быль.


РОССИЯ

Гореть России, не сгореть.
Её просторы безразмерны.
Ей никогда не умереть,
Она бессмертная, наверно.

Её с любого края жгли.
Она тушила пламя это.
Понять Россию не смогли
Ни беллетристы, ни поэты.

Никто Россию не сожжёт.
Зря на слона собаки лают.
Её Архангел бережёт,
И Купидоны охраняют.


РУССКОЕ РАЗДОЛЬЕ.

Люблю простор, оковы презирая;
Люблю лугов, ромашковую цветь,
Костры рябин, что тлеют не сгорая,
Пытаясь, душу русскую согреть.

Заря в поля бескрайные стекает.
               В листве берёз есенинская грусть.
               Она одна на всех у нас такая –
               И кроткая, и пламенная Русь.

Бодрит черёмух белых нега,
Вливая в сердце терпкий аромат,
Наверное, я вылеплен из снега,
Ветрам и солнцу яркому собрат.

Я на излом испытан, как железо:
Меня ни лёд, ни пламень не берёт.
Возможности, оценивая трезво,
С народом вместе двигаюсь вперёд.

Заря в поля бездольные стекает.
               В листве берёз есенинская грусть.
               Она одна на всех у нас такая –
               И кроткая, и пламенная Русь!


РУСЬ

Мы помним все: от Разинского струга
До городов, разрушенных войной
В беде готовы постоять за друга,
И дать отпор агрессии любой.

Мы выжили в ненастную годину.
Перетерпели голод и разор.
А с теми,кто еще нам целит в спину,
Предпочитаем жесткий разговор.

Заря в поля бескрайние стекает.
В листве берез есенинская грусть,
Она одна на всех у нас такая-
И кроткая и пламенная Русь!

Чужой земли ни пяди нам не надо,
Свои храним мы свято рубежи.
Безоблачное небо нам награда,
Которой мы, как хлебом, дорожим.

Держава наша крепнет год от года.
На все про все у нас один ответ:
Нет на Земле выносливей народа.
Честней и созидательнее нет!

Мы покоряем космоса глубины.
Растим хлеба на бывшей целине.
И отправляем почтой голубиной
На радость людям песни по стране,

Пускай поют их старики и дети.
Своих друзей стараются увлечь.
Нет ничего желаннее на свете,
Чем русские мелодии и речь.

Заря в поля бескрайние стекает.
В листве берез есенинская грусть,
Она одна на всех у нас такая-
И кроткая и пламенная Русь!


РУСЬ ОСЕННЯЯ.

Есть в осени чарующие звуки,
Что проникают исподволь тайком
В сердца людей, как вестники разлуки,
Простым необъяснимым языком.

Почувствуй их любой из клеток тела
И ощути неведомую власть,
Чтобы душа, как мраморная стела,
В безоблачную бездну вознеслась.

Когда поймёшь, что повода к печали
Ни листопад, ни осень не дают,
А то, что птицы в небе прокричали,
Как песен при разлуке не поют.

Люблю простор от края и до края,
Люблю лугов ромашковую цветь,
Костры рябин, что тлеют, не сгорая,
 Пытаясь сердце русское согреть.

В зорях поля бескрайние стекают,
В листве берёз есенинская грусть,
Она одна на всех, у нас, такая
И кроткая, и пламенная Русь.


• * *
Цветут ромашки на лугу,
Гудят в траве шмели:
Налюбоваться не могу
Щедротами земли –

Земли любимой и родной,
Приветливой, как мать.
Я верен только ей одной:
Другой не предлагать.
 
МЫ НА ЗЕМЛЕ ЛИШЬ ВРЕМЕННЫЕ ГОСТИ

 
* * *

А мне всегда чего-то не хватает.
Чего конкретно – я не знаю сам.
Любой товар реклама предлагает,
Универмаги и универсам.

А я хочу чего-то не такого
И не во сне хочу, а наяву.
Я не могу придумать даже слова,
Которым это что-то назову.

Смешно, конечно, но скорей –  забавно,
Желание снобизмом отдаёт.
По-видимому, речь идёт о главном,
А главное никто не продаёт.

Оно хранится где-то в подсознании.
А где иначе главное хранить?
В мечтах и грёзах, даже в мироздании
Оно непознанным доселе может быть.

Мы все стремимся к главному с рождения
И с Сатаной, и с Богом заодно.
Предел одних – вулкана извержение.
Другие рвутся на морское дно.

И каждому –  подайте! Сделай милость:
Что на роду начертано судьбой –
Покуда сердце не остановилось,
Покуда разум властвует тобой.

Покуда кровь ещё струит по жилам –
Сопутствует удача на пути.
Покуда мне ещё идти по силам,
Я постараюсь к главному дойти.


А ЧТО, ЕСЛИ…

Своя рубашка ближе к телу,
Знать эгоизм непобедим?
А, если мы на это дело
 С другого боку поглядим?

Ведь в церкви разные молитвы
Читает дьякон-грамотей
Во время, до и после битвы
И прочих каверзных затей.

Так что повсюду есть лазейки.
Дверь на запоре – лезь в окно.
Сукно считать за бумазейку,
А бумазейку за сукно.

В конце концов, на эгоизме
Ещё никто не выезжал,
Как ни старайся, а две жизни
Прожить за раз Господь не дал.

Но и своё добро транжирить,
Вплоть до рубашки и кальсон,
Нельзя, поскольку в этом мире
Порочно всё –  и явь, и сон.

А эгоизм легко исправить –
Рожать детей, как было встарь;
Не напрягать пустую память
И на двоих делить сухарь.


АППЕТИТ

Хотел я другу объяснить,
Что люди могут ошибаться.
Один питается, чтоб жить,
Другой – живёт, чтобы питаться.

Но он не сникнул в глубину
Простой на вид, но мудрой фразы,
Ответил мне – не ставь в вину
Мой аппетит – он как зараза.


***

Березы золото уронят
С ветвей печальных на песок,
настанет час. Меня схоронят
Под обелиском из досок.

Метель сугробами укроет
Песчаный холмик у реки,
И станет мне ночной порою
Плести надгробные венки.

Весной ручьи снега расплавят
И звонкой песнею своей
Не смерть, земную жизнь восславят,
Дадут уверенности ей.

Вернутся вновь любовь и грезы
В сердца людские на постой.
и будут белые березы
Шептаться новою листвой.

Как много мудрости скрывает
То, что на свете мы живем.
… Мы все умрем, не умирая
В прекрасном будущем своем!


БЛАЖЕННЫЙ

Блаженный, веруя в Христа,
Шагал босым по бездорожью.
И под эгидою Креста,
пастве показывал места,
Где возводить обитель Божью.

И люди верили ему,
И подчинялись поневоле.
А было это –  лет тому,
Примерно тысяча и более.

И храмы до сих пор стоят,
Пронзая небо куполами.
Судьба у каждого своя –
Свои трагедии и драмы.

И, всяк блаженный погребён
От врат церковных недалече.
Никто не знает их имён,
Святому духу ставят свечи.


***
Бродяга месяц дымной коркой
Застрял в проёме облаков.
Жизнь быстро катится под горку,
Конец уже недалеко.

Скрепят на скользком спуске сани.
В лицо морозный ветер бьёт.
Судьбу мы делаем не сами –
Господь нам воли не даёт.

Ему виднее с антресоли,
Где повернуть, куда и как,
Подвластен каждый Божьей воле,
Будь ты – хоть гений, хоть дурак.

И, как бы люди не роптали,
Кляня земную жизнь и рок,
Что на роду им написали,
Должно быть выполнено в срок.

Но хватит лбом о стену биться,
Химерой душу не согреть:
Кому позволено родиться,
Тому есть право умереть.


БРОДЯГА.

Где ты, где ты счастье? Ходишь, обходя
Вёдра и ненастье истинных бродяг.
Истинный бродяга – вовсе не вампир:
У бродяги тяга посмотреть на мир.

Лишь сума, да посох – весь его багаж.
Он, – как поп-пройдоха, – не приходит в раж,
Говорит негромко – далеко слыхать.
Посох да котомка – и отец, и мать.

Собственного дома у бродяги нет.
Чёрствых полбатона – завтрак и обед.
На десерт планету можно обойти,
Только счастья нету на его пути.

Но сама природа создаёт уют,
Воля и свобода силы придают.
Если счастье в этом – дверь бы отворил,
Но не стал б поэтом, если б счастлив был.

Лишь через страдания, слёзы и грехи
Из глубин сознания выплывут стихи.
Если же из муки станут выползать,
Незачем, по сути, голову ломать.


* * *

В потусторонний мир не кану
В слепом упрёке бранных слов.
Я не потворствовал обману,
Помочь был слабому готов.

Я ношу не искал полегче –
Шагал сквозь дебри напрямик.
И презирал того, кто шепчет,
И тех, кто язва на язык.

Я пил вино и водку в меру,
Друзей своих не предавал.
И пел – «вживую», а  «фанеру»
К чертям собачьим отсылал.

Я к идеалу не стремился
Свою персону подвести.
Случалось – с недругом делился
Последним. Господи, прости!

В потусторонний мир не кану
В слепом упрёке бранных слов.
Мне оговор – по барабану:
Добро живучее, чем зло.


* * *

В преддверии яблочного Спаса
Сломалась ветка – тяжела.
Она, как всаднику – кираса,
Плодам опорою была.

Они до времени завяли.
Когда их спелыми сорвут?
И, как посмертные медали,
Легли сырой земле на грунт.

Вот, так и мы –  лишаясь связи
С корнями отчими родство,
Порой утрачиваем базис
Существованья своего.


* * *

В этом мире всё возможно –
Счастье, горе и беда.
Говорят – он пил безбожно
И буянил иногда.

Тот – другой – берёг здоровье,
Алкоголя в рот не брал,
Не расписывался кровью,
Не курил и не играл.

Прожил он совсем немного,
Тот – другой – дожил до ста.
Но протоптана дорога
Лишь до пьяного креста.


***

Взглянул на Землю как-то Бог,
Зевая ртом от скуки.
А там машин, как в шерсти бок
На беспородной суке.

Потом сказал, смыкая рот:
«Побойтесь люди Бога,
Ведь, если дальше так пойдет,
Подохните от смога.

Но люди верят в чудеса:
- Прости, Господь, нас грешных.
Вот если выгорят леса,
Тогда оно конечно.

Цеха по-прежнему гудят,
Нагрузки до предела.
А до того, что мир распят,
Нет никакого дела.
 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Дойдя однажды до последней точки
Я не исчезну. Знайте наперёд:
Я к вам вернусь в зелёненьком росточке,
Который из могилы прорастёт.

Мы снова вместе радоваться будем
Грибным дождям в июльскую жару.
Пока живут на белом свете люди,
Я до конца, ей богу, не умру.


* * *
Время пахарь всемогущий,
Геркулес, ни дать ни взять,
Целину веков грядущих
Вознамерился вспахать.

За широкими плечами
Не видать, что впереди,
Толи образ со свечами
На бездыханной груди.

Толи лик, живой и грозный
Громовержца и творца,
Впрочем – это несерьёзно,
Нет у вечности конца.

Есть понятие простое,
Но разумное вполне,
Если пыль чего-то стоит,
Будут веники в цене.


* * *

Время точит, как вода,
даже самый твёрдый камень.
Исчезают без следа,
вещи жившие веками.

Превращаются в труху,
в прах и пепел, в невесомость,
Оставляя на слуху
слово доброе, как совесть.

Так и должно быть в миру:
жизнь не топчется на месте.
Вот и я, когда помру,
стану тленом с гробом вместе.


ВЫСКАЗЫВАНИЕ ФИЛОСОФА.

Не отрицай любви и злобы.
Они нам господом даны.
Снимать, врага, обкакать чтобы,
Не обязательно штаны.

Любовь пройдёт через пустыни,
Сквозь водопады и огонь.
Дерьмо засохнет и остынет
Но всё равно оставит вонь.


***
Говорят, что на  Востоке
Не бывает одиноких.
И в пустыне, и в горах
Рядом с путником – Аллах.
И никто пока не знает,
Как его на всех хватает?
А у нас гораздо проще –
Пилигрим дошёл до рощи,
К роднику лицом приник –
На него глядит двойник.
Так и ходят – день за днём
С отражением вдвоём.


* *

Господь всесилен – всякий знает,
Но почему, хочу понять,
Он силу чаще прилагает
К тому, что хочет покарать.

Жизнь у того, кто верит в Бога,
Скучна, безрадостна, убога,
А за добро, клянусь Богами,
Порою платят мытагами.


ДА И НЕТ.

Однажды летом, много лет тому
В командировке
Два мудрых слова -Да и -Нет
Сошли на остановке.

Наверно, близился обед
А, может, нет. Дорога.
Друзья отправились в буфет
Перекусить немного.

Но прежде, чем его найти,
Им надо в здание войти.
А у дверей стоял пикет,
Что означало, хода нет.

Но что ж, на нет –  один ответ:
В обход пошли друзья.
Но им и там, громоздок  и сед
Швейцар сказал: «Нельзя!»

- Смотри-ка, действует запрет:
(А это, мой совет).
И опустило свой лорнет,
печально слово -Нет.

И тут, вступило слово -Да;
- Всё это –  ерунда:
Зачем нам здесь искать буфет?
На что же поезда?

Но возразило слово -Нет:
-Ведь там такие цены!
К примеру, стоимость котлет,
Телёнку равноценно!

Ну, прямо сущая беда –
Не жизнь, а винегрет.
Смешались в кучу слово -Да
С противным словом -Нет.

«Привет, привет! Ну, как живёшь?»
- «Наверно, как всегда».
И вряд ли сразу разберешь,
Сказал он «нет» иль «да».

«У вас всегда один ответ.
Вы не согласны, да?»
Он возразил ему: «Да нет,
Согласен не всегда».

Тут не убавишь, не прибавишь:
Полны до края закрома.
Уж лучше, всё, как есть, оставить,
А то, гляди сойдёшь с ума.


* * *

Для каждого расписаны часы
Поведать Богу о своей юдоли.
Какой багаж положишь на весы?
В какой перед судом предстанешь роли?

И, как бы ни был приговор суров –
Придётся с неизбежностью смирится:
Поскольку наломал немало дров
И не прибёг за это извиниться.

Поскольку всуе, походя, грубил,
Хотя не слыл ни хамом, ни невеждой.
Пусть никого ты в жизни не убил,
Но слово тоже ранит безнадежно!

Остановись на миг, порассуждай –
С какою целью ты живёшь на свете?
И от порока душу ограждай,
И ратуй, свято веря в добродетель.


** *

Свои мечты ношу с собой
С младенчества до старости.
В оправе дымки голубой
И в розовой огранности.
Я потерять их не боюсь:
Они в моём сознании.
Но часто Господу молюсь,
А иногда и кланяюсь.
Они – опора мне в пути,
Предмет особой гордости.
А вот вплотную подойти –
Ни времени, ни скорости.
Ведь всё равно, как не спеши,
Не обогнать столетия.
Мечты – отдушина души,
А у души – бессмертие.


* * *
Мы на земле –  лишь временные гости:
И будущее пользовать не нам.
Истлеют наши кости на погосте
И прах даст пищу новым племенам.

И вновь пиры возникнут на мгновенье,
И также будут молнии блистать,
И новое со старым поколенье
В раздорах справедливости искать.

Жизнь будет повторяться многократно:
Никто ей в том ни в силах помешать.
С годами всё становится понятно,
Но неразгаданной останется душа.


** *
Душа моя, куда ты отлетела?
Ведь без тебя я – получеловек.
Неужто тело в стужу не согрело?
Неужто  Богом проклята навек?

Прости меня за прегрешенья, Боже,
Верни мне сущность прежнюю мою!
Душе скитаться по миру – негоже.
Пускай не в преисподней, а в раю.

Мне не пристало быть бездушной тенью,
А вместо сердца – льдину вставить в грудь.
Я – ярый представитель поколенья,
Которое немыслимо согнуть!


ДУША

Говорят –  «полёт души».
Говорят –  «душа страдает».
Даже камни-голыши,
Говорят, в неё бросают.

Говорят – «душой сильна»:
Люди силу уважают.
Говорят – «душа вольна
Делать всё, что пожелает».

Говорят – «душа дивится».
Говорят – «душа поёт».
Говорят – она, как птица,
Только гнёзд своих не вьёт.

Говорят –  «душа и сердце
Нам покоя не дают».
Почему же иноверцы
Иногда в неё плюют?

Говорят – «душа горит»,
Говорят – «души не чает».
Отчего не говорит,
Почему не отвечает?

Невидимка отзовись,
Покажи натуру взору,
Что ты прячешься, как в нору
перепуганная рысь?

Тишина. В ответ ни звука.
Впрочем – это хорошо:
Взбеленилась бы наука,
Если б я её нашел.


ЕРЕСЬ.

Кто есть Господь? И что такое вера –
Бесчувственная плоть и спорная химера,
Святая благость впрок души? А, как же тело,
Что за какой-то срок в небытие истлело?

И, превратясь в труху, корням благая пища.
Душа же на слуху, прикаянная, но нища?
Так стоит ли ласкать икону томным взором?
Спасения искать за призрачным забором.

И, каясь за грехи, услышать божье слово.
А выйдя из кирхи, накапливать их снова?
Господь здесь не причём, что род людской коварен:
Кто властвует мечом и златом, тот и барин.

А смерд, как беден был, таким же и остался.
Хотя копытом рыл и взбрыкивать пытался.
В роптании пользы нет, как нет её и в смуте.
Россия тыщу лет топталась на распутьи.
Что даст ей новый век – вопрос! Но твёрдо знаю –
Не Бог, а человек своей душе хозяин!


* * *

Есть в прошлом и достоинства, и ляпы:
История рассудит – что к чему.
Был чудный бас по имени, Шаляпин,
И Шикельгрубер, сеявший чуму.

Не распахну я прошлому объятия –
Я чувствовал себя в нём, как изгой.
Чужие люди были мне – как братья,
И супостатом – дядюшка родной.

Один считал работника скотиной,
Другой боготворил животный мир.
Изобрели французы гильотину,
А шведы – жизнестойкий эликсир.

Вот так сосуществуют и доселе
Добро и зло, достоинство и ложь.
А, что Господь и что Нечистый сеет,
Без пузыря, едва ли разберёшь.

Поэтому, наверное, и гасят
Тоску и боль в Отечестве вином.
Обрыдло верить россказням и басням,
Вот и спешат забыться пьяным сном.

А с похмела до истин не добраться –
Ещё дремучей кажутся они.
О, Боже! Помоги мне разобраться,
Как дальше жизнь построить –  вразуми.

Перед Тобой я встану на колени,
Скажу Нечистой силе: - Изыди!
О, Господи! От праздности и лени,
От робости меня освободи.

Всели взамен уверенность и волю,
Чтоб я не смел пороку потакать.
И, вопреки, предписанной недоли
То – что ищу, скорее  отыскать.


ЖУРАВЛИ

Ураган ревёт и рушит
В море мачты кораблей,
Превращая наши души
В стаи серых журавлей.

И помчатся в небе синем,
Чуя запахи земли,
К берегам родной России,
Вместо писем журавли.

Ты, в одном из них приметив
Что-то сходное со мной,
Покажи ту птицу детям,
Только в голос не завой.

В церкви справишь панихиду,
Помянешь меня с сестрой.
Власть детей не даст в обиду,
Потому отец – герой.

Не бывает смерти дважды –
Все идут в один конец.
Моряков расти отважных,
Жизнестойких, как отец.

А судьба? Судьба –  не воля,
Вдох и выдох, снова вдох.
У кого какая доля,
Мы не видим – видит Бог.


* * *
И снова день, и снова суета,
Вы, как трамвай, по городу кружите,
Полжизни на работе занята,
Полжизни спим, а жить когда – скажите?

И вот уже затлели фонари,
И ночь крадётся на еловых лапах,
И город на бензине растворил
Сирени и акаций терпкий запах.

А на рассвете снег уже идёт,
Он толстым слоем скроет день прошедший.
И я опять лечу, как сумасшедший,
Сперва в детсад, а позже на завод.

Кружит трамвай по городу, а с ним
И я кружусь с рассвета до заката.
Когда же для себя мы уясним,
Что наша жизнь всего одна на брата.


***

Интересно на свете жить
Умереть и родиться снова.
Малой птахой и гнёздышко свить
Возле дома в дупле сосновом.

Утром солнышку гимны петь
И купаться в рассветах радужных,
И в широкие окна смотреть
На живых ещё дедов и бабушек.

Им и в голову не придёт,
Что живу я в другом обличии.
И с друзьями, сквозь рам переплёт,
Разговариваю по-птичьи.

Может быть, меня кошка съест,
Может быть, я замёрзну в стужу.
Но, покинув приют небес,
Я вернусь, если буду нужен.


ИСТИНА

У истины двоякое лицо,
Что сохраняет право на ошибку,
Похожа на куриное яйцо,
Одновременно твёрдое и жидкое.
Её мы ищем  с кладом наравне,
Но до сих пор не знаем, где зарыта.
Толкуют, будто истина в вине,
Но если так, она давно пропита.


ИЩУ СЕБЯ

Ищу себя в самом себе,
Ищу и день, и ночь.
Всё снова  сводится к борьбе,
Чтоб воду в ступе не толочь?

В борьбе за жизнь, в борьбе за власть,
за место на Земле,
 Таких друзей, чтоб не попасть,
Как муха в крем-брюле.

Предположить, что всё же рок
Главенствует во всём,
Что предначертано нам впрок
Мы то и понесём.

А как же воля, совесть, честь,
Характер, наконец?
Обязан каждый их иметь,
Как стоящий борец.
 

– Конечно, –  голос подтвердил,
Возникнув  в голове.
- Но слишком много тратит сил
На это человек.

Такие силы есть в тебе,
Попробуй –  извлеки.
И не поддакивай судьбе,
А действуй вопреки.

Тут голос  внутренний угас,
Видать случился сбой,
Меня оставил глаз на глаз
И с роком, и с судьбой.

И я никак не разберусь,
Что значу я теперь:
То ли со зверем я борюсь,
То ли со мною зверь.


***

К чему слова? Сентенции и тесты
Гораздо больше могут рассказать –
Глаза и руки, мимика и жесты
И даже необъятное объять.

Что на душе и в сердце накипело,
Молчание нетрудно объяснить.
А, если взгляд использовать умело,
Им можно и пронзить, и воскресить.


* * *

Капкан – конечно, не ружьё.
Но если вдруг ружьё откажет,
С глубоким вздохом егерь скажет:
«Оно и лучше – брать живьём!

Господь нас так и так накажет,
Коровьим маслом хлеб намажет
И с удовольствием сжуёт».


* * *
Кто много видит - чаще плачет,
Он знает что всё это значит,
Все неудачи и удачи
Определяет гороскоп.

Но есть судьба и сила воли,
А гороскоп – игра, не боле.
Достоин каждый лучшей доли,
Чем та, какую рок наскрёб.


* * *
Легче  съесть кастрюлю плова,
Чем обречь желанье снова.
Чувство выразить и суть,
В словах душу распахнуть;

Интеллект напрячь и разум,
И слегка наморщить лоб,
Чтобы мысль вложить во фразу,
Как ботинки в гардероб.


***

Лежу на облаке, божественной перине.
Мои желания и мысли глубоки.
Плыву на облаке, как на весенней льдине,
По голубой безбрежности реки.

Внизу деревья машут мне листвою,
И салютуют маковки церквей.
Я чести, может быть, такой не стою,
Но чувствую- я всех живых живей!

Я ближе всех и к господу и к тайнам,
Которых нам вовек не разгадать.
Ведь в жизни только раз, и то совсем случайно
Мне удалось стихию обуздать.


***
Ловить удачи все горазды
Мы неудачников корим.
Но в жизни тысячи соблазнов
Не перед каждым устоим.

Но ждать везения напрасно
Оно изменчиво порой.
Не всё что тёмное опасно,
Не всё что светлое добро.


ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ

Любимый умереть не может:
Тот, с кем делила я супружеское ложе,
Живёт во мне, и вечно будет жить.
Душа его не в силах разлюбить.
Он после смерти стал ещё дороже.
Возможно, кто-то скажет: «Ну и что же?
Мы все умрём: кто раньше, кто-то позже.
Но наши не научены сердца,
любить такой любовью мертвеца.
И хоронить себя заранее негоже.
Тем более, что видеть наперёд
Судьбы своей глухие закоулки,
Нам не дано. Как не дано шкатулке
стать сундуком –  Его не сунешь в гроб,
Как памятник прижизненной прогулке.
Любить живых –  вот благостный удел!
И помнить тех, кто стал землёй и пеплом,
Чтоб это чувство в сердце не поблекло,
Зерно любви очистить от плевел,
И станет хлеб воздушным и не клеклым».
 

* * *

Мечты не все и не всегда сбываются,
Но жизнь свою не надо торопить:
Счастливые моменты забываются,
А горькие не стоит ворошить.

Не всё у нас, как надо, получается:
Ошибок невозможно избежать.
Но жизнь ещё на этом не кончается.
Вот только сроки следует ужать.

И, если есть достаточно терпения,
В пороховницах порох не подмок,
Придут и к вам, прекрасные мгновения,
Как солнцем озаряется Восток.

Уж так хитро устроено на свете:
Мы завещаем письменно и вслух
Не повторять ошибок наших детям,
А дети в это время ловят мух.

Глядишь – возникнет вновь междоусобица
С другим гарниром, соусом другим.
А гордость, не позволит приспособиться
И выйти на запасные круги.


МОЛИТВА.

За каждый новый день, подаренный тебе,
Будь благодарен Богу и судьбе.
Прочти молитву, выучи стихи,
И Бог простит тебя
И все твои грехи.


* *

Мы будем жить, пока Земля вращается,
В космической безбрежности летя,
Пока дитя в старуху превращается,
А внучка нянчит новое дитя.

Мы будем жить, пока Господь старается
В душе народа веру возродить.
Пока грозит, но всё же не решается,
Безумства шнур бикфордов запалить. 


* * *

Мы очень редко думаем,
Что наша жизнь сплошная несвобода,
Привычкам и желаниям в угоду,
Мы ублажаем тело и нутро.

Не часто собираемся в кулак,
И, щуря глаз, раскачиваем разум,
Чтобы слова соединить во фразы,
И доказать, что я, мол, не дурак.

На дураков мы вешаем собак,
Хотим тузами выглядеть в колоде,
А между тем никто так не свободен,
Как настоящий, истинный дурак.


• * *
Не зря же Божий дух сошёл на Землю,
Вселившись  в  неразумное дитя.
Его речам доселе люди внемлют 
И веруют, и следуют, и чтят.
Кого ещё так беззаветно любят?
Чьё имя повторять не устают?
Наверно тех, кто без остатка любит
И жизнь свою, и память отдают.
Кто не идёт на поводу юдоли,
Кто сам её настойчиво вершит
Через терпенье, через силу воли,
Через просветление души.
Они при жизни крылья обретают,
Над миром будто соколы парят,
До тризны пламя обрастает,
Как старые морские якоря.


* * *

Не скорбите над могилой и старайтесь слёз не лить –
Не имеют слёзы силы, чтобы что-то изменить.
Жизнь, как мудрая Матрона, точно знает, кто скорбел,
Больше всех на вас патроны, в свое время, пожалел.


* *

 Не слушайте чужого диалога:
Постольку, сколько это –  не скандал.
Пусть будет речь у парочки убога.
Пусть кто-то непотребное сказал.

Пусть кто-то всхлипнет, кто-то рассмеётся,
Перчатку бросит иль расстелет плат.
Пока никто серьёзно не дерётся,
Не нужен добровольный адвокат.

Небольшое пояснение к этому стихотворению: ну бросить перчатку понятно – это дуэль, а вот расстелить платок – это совсем другое дело. На Кавказе существовал такой обычай –  если дело доходило до оружия, схватку могла пресечь только старая женщина. Она расстилала между противниками платок, переступив который, нужно сначала было убить её, а потом уже сражаться с противником, а на это никто не решался, и всё кончалось нормально – хороший обычай.


***
Не учили зяблика летать,
Не учили жаворонка петь.
И земля успела мертвой стать,
И душа, и сердце охладеть.

В первозданной этой тишине
Не живется, мучается мне.
Чтобы Землю снова отогреть,
Надо знать о многом и уметь.

Вырастить деревья и траву,
Посадить прекрасные цветы.
Никогда мечты не оживут,
Если в них не будешь верить ты.


НИТОЧКА

Когда идёшь меж будущим и прошлым,
Стремись точней по ниточке ступать,
Нет ничего на белом свете проще
Неверным шагом ниточку порвать.

Срезать её порою невозможно,
Она была натянута судьбой.
И на сердце становится тревожно,
Нить может оборваться под тобой.

Какой же выход? – Выход однозначен –
Пока по тонкой ниточке идёшь,
Ни приступай к решению задачи
До той поры, как смысл её поймёшь.


* * *
Ну, почему на белом свете
Народ на кланы разделим?
Одни – по Питерской в карете,
Другие – кланяются им.
Одни, как бонзы процветают.
Другие, тяжкий крест неся,
Пьют самогон и голодают,
На кухне власти осуждают
И матом кроют всё и вся.
Иные в частных ресторанах
Бездумно деньгами сорят.
Другие, вставши утром ранним
С картошкой хлеб боготворят.
И дело тут совсем не в лени,
Как утверждает кое-кто:
Одно уходит поколенье,
Второе, третье – ну и что?
Что изменилось в этом мире
Довольно сложном, непростом?
Один уснул в своей квартире.
Другой – ютится под мостом.
Все революции не в силе
Глухую стену прошибить,
В тупик загнать жестокость или
К наживе тягу истребить.
Инстинкт настойчивей, чем разум.
Сильнее страсть, чем интеллект.
Ведь всякий думает на разном –
Ему присущем языке.
И нет того, кто бы ответил
На этот каверзный вопрос –
Ну, почему на этом свете
Так много льётся горьких слёз?


ОНИ.

Я не люблю, когда свой нос суют
В мой, пусть не совсем устроенный уют.
И часто, беззастенчиво хамя,
Решают все проблемы без меня.
По малой незначимости своей –
Они хотят ужалить побольней.
В какой не сунься омут, не приди –
Они всегда и всюду впереди.
У них одна, но пламенная страсть – власть!

Я не люблю, когда мне смотрят в рот,
Когда жую обычный бутерброд:
Такое ощущение, что я – вор,
И хлеб, и масло не купил, а спёр.
Ну, а потом пойдёт слушок окрест –
Он хлеб без масла попросту не ест.
Откуда деньги шалые берёт,
Как сыр, катаясь в масле, круглый год?
Чтоб из себя навек изжить раба – борьба!

Я не люблю – тем более  вдвойне,
Когда руками гладят по спине.
От панибратства верности не жди:
Ты, как обычно, будешь позади.
А, если в мире станешь с ними жить,
Тебя поднимут, чтобы уронить
И позже отыграться на крови
Твоих падений, взлётов и любви.
Им помолится  Богу невдомёк,
У них один лишь идол – кошелёк.


* * *
От берега отчалило бревно.
В отчаянное плаванье решилось.
Ему отныне в жизни всё равно:
Оно корней и головы лишилось.

Его однажды к берегу прибьёт,
А может оказаться сразу в оба.
И некто речку смело перейдёт
Или на доски выловит для гроба.


ПАМЯТЬ

Сраженья, бури, ураганы,
Несчастье, горе и беда,
Всё это помнят океаны,
Фотографирует вода.

Она в плену воображения,
Она у памяти в долгу,
Нашло в пучине отражение
Всё, что прошло не берегу.

Как - будто в кадре в капле каждой
Хранятся судьбы и века,
И не одна картинка дважды
Не повторяется пока.

И если кто-то по беспечности
За эту ленту взяться мог,
Ему навряд ли хватит вечности,
Хоть этот кто-то дважды бог.


***
Переживал чужое горе
Ошибки предков изучал.
А шторм меня в житейском море,
Как лодку утлую, качал.

Швырял направо и налево,
Моё здоровье не храня.
Как будто мне Адам и Ева -
Нехристианская родня.

Но я ношу свой крестик с детства,
А, может быть, несу свой крест.
Моя судьба -  моё наследство:
Другого, просто в жизни нет.


***

Порой мы многое теряем,
Растратив время на пустяк.
Кого-то вечно догоняем,
Но не угонимся никак.

Стремимся буквой быть заглавной,
На высоте престижной быть,
Но не готов орел двуглавый
В заподнебесье воспарить.

Весь мир – театр. Мы в нем – актеры.
Запрограммировано в нас,
Стать той инстанцией, в которой
Скрыт энергетики запас.

Но раньше занавес закрыли.
И рамп, погашены огни.
как говорится: поп в могиле,
Собака сдохла намедни …


ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ.

Роняют золото берёзы
На зеркала осенних луж,
И капли влаги, будто слёзы,
Стекают с плеч унылых груш.

Груз на рябинах стал тяжёлым,
Багряным соком налитой.
И до каникул снова школы
Простились с летней немотой.

В свои права вступила осень,
Очарованием полна.
И даже в тёмных кронах сосен
Заметней стала седина.

Я школу вспомнил не случайно,
Немало лет прошло, а вот…
Мы к ней, как к первому причалу
Судьбы швартуем пароход.

Он зимовать в затон заходит
И мы зимуем вместе с ним.
И педагоги – что-то вроде
Мастеровых на время зим.

Чтобы весной качаться в волнах,
Катить по водной глади нас…
Я осень первую запомнил,
Когда пришёл в начальный класс.

Её мы, как весну встречали –
С восторгом и открытым ртом.
И все невзгоды и печали
Отодвигали на потом.

И вот оно – пришло. А годы –
Всё чаще знать себя дают.
А судьбы, как и пароходы
К пустынным пирсам пристают.

Мы снисхождения не просим:
У времени не в этом суть.
Ведь всё равно приходит осень
В последний раз когда-нибудь.


РАСКАЯНИЕ.

Прости Господь, что мы не защитили,
Тебя от смерти не уберегли:
Мы каменными идолами были
И даже шевельнуться не могли.

Твою, с печалью, принимая тризну,
День превратился в сумрачную ночь.
На палачей, взирая, с укоризной
Не властны были чем-нибудь помочь.

Прости нас грешных. О твоей юдоли
Скорбим и помним, Господи, поверь!
Поскольку по Твоей всесильной воле
Мы в человечьем облике теперь.

Ты в нас вдохнул уверенность и силу.
Однако не смириться – хоть убей:
В бессмертье, чтоб Голгофа возносила,
А вовсе не признание людей.


РЕКВИЕМ.
                Памяти А. Горохова.

Я сгнил в земле почти наполовину:
Живу на свете двадцать с лишним лет,
Но до сих пор держу, как воин, спину
И хвост мой, как взведённый пистолет.

А вот друзья уходят безвозвратно,
Моложе и комплектнее на вид.
И мне, признаюсь, не совсем понятно –
Кто этот суд неправедный творит?

И кто вообще в подлунном мире правит –
То ли Господь, а то ли Сатана?
Кто прав из них, а кто из них –  неправый?
Как объяснить – где доблесть, где вина?

Из одного мы вылеплены теста,
В душе несём один и тот же крест:
Ну почему кому-то нету места,
Когда свободных столько в мире мест?

А в том, что в корне жизнь несправедлива –
Я убеждаюсь не в последний раз.
Что у судьбы одна альтернатива,
Всего одна – лишь профиль и анфас.

Вот и гадай – каким Фортуна боком
К нам завтра соизволит повернуть:
Одарит ли улыбкой ненароком
Или на веки вечные уснуть?

Ей всё равно – богиня бестелесна.
Над ней не властны горе и печаль.
А мне вот жаль и недопетой песни,
И голоса оборванного жаль.


РУБАИ.

Я глубоко признателен Хайяму,
Предупредившему нас много лет тому:
Чем глубже ты другому роешь яму,
Тем легче утонуть в ней самому.

У Рубаи прекрасные задачи –
Сестрой таланта выразить сполна,
Что надо жить вот так, а не иначе.
Жизнь – океан. Деяние – волна.


РУЧЬИ.

Похожи наши судьбы на ручьи,
К большой реке бегущие по склонам:
Чем дальше удаляемся от дома,
Тем сердце беспокойнее стучит.

Волнуется и бьёт, как молоток,
В грудную клетку, выпрыгнуть рискуя.
Как примет эти немощные струи
В свои объятия царственный поток?

Бежать заставит как-нибудь в обход?
Отвергнет или ринется навстречу?
А может в то же утро или вечер
Сопровождать отправит теплоход?

И сказано в писании: «Вовек
Знать не дано свое предназначение:
Уносит судьбы бурное теченье,
Но есть ему преграда – Человек».


СПОР

Однажды Бог, мудрец и я
Заспорили о смысле бытия.
Господь сказал - я душами владею,
Я воссоздал подобие себе.

Мудрец ему - а я ввожу идею
Не покоряться собственной судьбе.
Бог продолжал - Мне целый мир подвластен
И только смертью сына был спасён.

Учёный муж кивнул в ответ - Согласен,
Но человек упрямей, чем осёл.
Вот тут я возразил - Он не упрямый,
А целеустремлённый, как поток.

Конечно есть и среди нас бараны,
Стоящие у новеньких ворот.
Они уже, пожалуй, не живут,
Их люди ретроградами зовут.

Да, наша жизнь не вечное застолье,
Но сам Господь когда-то повелел,
Что прежде чем зерном засеять поле,
Очистить надо зёрна от плевёл.

Добро со злом встречаются на полке,
На книжной полке, в сказках и стихах.
Пока живут ягнята живы волки
И в этом нет особого греха,

Так в чём же смысл в рождении иль смерти,
В борьбе или покорности судьбе?
В покорности, - ответил Бог, - поверьте,
Мы с мудрецом ответили – В борьбе!

Окончен спор, ну нет, не тут-то было.
Но не по нашей, так сказать вине,
Борьба воспринимается дибилом,
Как слово равнозначное войне.

Война есть грех, - сказал Господь устало.
Зачем же их прощать? – спросил мудрец.
Чтоб избежать вселенского скандала,
Ещё в отрочестве мне вразумил Отец.

Отцы и дети – вечная проблема,
Которую пытаются решить,
Как старую Шекспировскую тему
Всех поколений – «Быть или не быть?»


СТАРЫЙ РОМАНС.

Я иногда, когда приходит вечер,
Объяв лиловой дымкой небосклон,
Неторопливо зажигаю свечи
И завожу старинный патефон.

Скрипит, хрипит пластинка из винила,
Затерянную память вороша.
Я ничего, представь, не позабыла:
Твоё тепло хранит моя душа.

Целует бриз вальяжную портьеру.
Одеколоном пахнет резеда.
Я слушаю романсы и не верю,
Что ты ушёл из жизни навсегда.

Твои труды покоятся на полке
И на столе раскрытая тетрадь.
Любимых ищем мы довольно долго,
Чтоб в одночасье снова потерять.


ТУРИСТ В РАЮ.

Турист в раю. Какое это счастье –
Увидеть знаменитейших людей.
Здесь вместо часиков у женщин на запястье
Браслеты из прекрасных орхидей.

 Здесь круглый год цветут сады и клумбы,
Прохладу водопады создают.
Я познакомился с Марк Твеном и Колумбом –
В церковном хоре души их поют.

Здесь нет дверей: заходит гость без стука,
Забытое величие храня.
Вчера амброзию мы пили с Джеймсом Куком,
Что Кука съели –  чистая брехня.

Затем играли в гольф с Наполеоном –
Я никакой подагры не узрел.
По пустяку поспорили с Ньютоном,
А позже появился Гавриил,

Спросил про то, про сё – как подобает
Хозяину о госте разузнать.
Заметил, что туристов обожает
И толпами готов их принимать.

Но, если бы, ко мне располагая,
Господь в раю остаться повелел,
Я променял бы все красоты рая
На запахи полыни на Земле.


* * *

Ты –  мой ангел-исцелитель,
я – твой ангел-покоритель:
Предначертано Крылатым
над родной землёй парить.

Плохо это, хорошо ли,
ничего об этом в школе,
Где учились мы когда-то,
предпочли не говорить.

Но теперь, я точно знаю,
и бескрылые летают,
Даже выше ангелочков
на воздушном корабле.

И становится досадно,
неуютно и прохладно,
Только с фиговым листочком
появляться на земле.

Наш удел – скитаться вечно
по пустыне бесконечно
И являть собой образчик
платонической любви.

У людей другие вкусы,
ты спроси о том Иисуса.
Он – талантливый рассказчик,
любит байки потравить.

Ты –  мой ангел-исцелитель,
я – твой ангел-покровитель,
Нам такую благодетель,
ниспослал господь не зря,

Для того, чтоб люди чтили,
божий дар и жизнь ценили,
Были счастливы, как дети,
веря в сказки января.


* * *

Тяжело быть невезучим
В нашей жизни непростой –
Всё равно, что без уключин
Плыть на лодке золотой.

Блеск вокруг, а ты –  в дерюге
Белый карлик средь миров
И зависим, точно флюгер,
От течений и ветров.

То ль всему виной характер –
Резать правду напрямки?
То ль не выверен фарватер
Бурной жизненной реки?

Сплошь пороги, перекаты
В кружевах кипящих пен:
Робеспьеры и Мараты,
Им сочувствуют со стен.

Тяжело на самом деле
В этой жизни непростой,
Если нет великой цели,
То и выстрел холостой.


* * *
Ума  чужих ошибок груда
Набраться мне не помогла:
С друзьями соли съел три пуда,
А результат – сплошная мгла.

Вот знаний я сумел добиться
И к сорока мудрее стал,
И кое-чем могу делиться,
Как седовласый аксакал.

Судьбе и совести доверься.
Душой, жалея, не криви.
Срывая плод, удостоверься,
Что он поспел и не червив.


* * *
Человек двулик, как Янус –
То суров, то мягкотел.
Разве только Нострадамус
Развенчать его посмел.

Показать его личины
Без протекции Христа.
От рождения до кончины
Всё расставить на места.

Где от горя плакать впору,
Где смеяться, где грустить.
Час – когда взбираться в гору
И когда с неё скатить.

Расставляя в судьбах точки,
Маски, сдёрнувши с лица,
Показал без оболочки
И лжеца, и подлеца.

Ведь давно известно миру –
За улыбкою, хоть плач,
Вместо доброй музы, лирой
Прикрывается палач.

Я секрета не открою
В повседневной суете:
Нам приходится порою
Жить при свете в темноте.

Но учиться – всё же надо:
Можно сразу и начать
Добродетельность от гада
В человеке различать.

Чем скорее, тем резонней
Не откладывать на год,
Если вы – ещё не зомби
И не полный идиот.

Выжигайте эту дикость
Потому, что люди врут.
А беспечность и двуликость
До добра не доведут.


* * *
Чтобы прекрасное в прекрасном
Мы изо дня вплетаем в день:
Не надо буквой быть согласной
И уходить от чувства в тень.

Оно – прекрасное – извечно
И натурально без прикрас,
Как космос бесконечно,
Хотя и холодно подчас.

Но с мастерством неотделимо,
Как выдох воздуха и вдох…
А ты проходишь часто мимо,
В прекрасном чувствуя подвох.

Запомни –с древности дремучей
Считают люди неспроста,
Что мир спасет, увы, не случай –
Не даст погибнуть красота!


* * *

* * *
Шепнул мне ангел в прошлую субботу –
Люби себя и уважай работу.
Оценивай птицу по полёту,
А не по перьям или по хвостам,

Богатству и таланту не завидуй,
На сердце не затаивай обиду
На ближнего и даже на Фемиду,
Всевышний всё расставит по местам,

Но я хочу при жизни упоения,
Ловить неповторимые мгновения
И не могу не выразить сомнения,
Что там моё терпение учтут,

А если до конца быть откровенным,
 то, чтобы стать владыкой- суперменом,
То Богу надо было непременно
Хотя бы один закончить институт.


***
Я обращаю взор свой в небо
И Отче нашему молюсь,
но не прошу ни благ ни хлеба,
А просто мыслями делюсь.

Я у него прошу прощения,
Что суть природы ни предам,
За сексуальное общение
Мужчин с мужчиной,  c дамой дам.

Всевышним создана природа,
Я вроде правильно рулю,
Для нескончаемости рода
А не сводить его к нулю.

И видеть в этом упоение,
Как диким пчёлам среди роз.
Одно мы знаем воскресение,
И это был Иисус Христос.


* * *
Сниму-ка я с себя одежду
И без рубахи, без порток,
Храня на Господа надежду,
Нырну в стремительный поток.

С меня он все печали смоет.
А, если выплыть – не судьба,
Навеки душу успокоит
И упокоит навсегда.

Но будет горная стремнина
Всё также дико грохотать,
Чтоб от отца, родному сыну,
Мечты в наследство передать.


***
Гнев –  это чувство или свойство
Себе подобных омрачить?
Одних доводит до геройства,
Других приводит в палачи.

Гнев и безумие –  жестоки.
Жестокость в сердце – пустота.
В далеком прошлом их истоки,
С времен распятия Христа.

Отсюда пытки, казни, войны,
Убийства, зло, коварство, месть –
Как близнецы одной обоймы,
Несущих миру боль и смерть.


***

Мир не становится мудрее
И мчится яростно вперед.
А чем быстрее, тем скорее,
Его, как бомбу, разорвет.

Исчезновение планеты
Едва ль оплачет кто-нибудь:
Осколки или канут в лету,
Или продолжат скорбный путь.

Всем одинакова опасность –
Грозит и верам, в том числе.
Лишь доверительность и ясность
Спасут живое на Земле.


***
Дамоклов меч висит над нами.
Кто это чувствует –  живет.
Между поступками и снами,
Между землей и небесами
Не сеет зерен и не жнет – 
Домоклов меч его гнетет.

Нет, он –  не трус: он осторожен,
Не слишком умный, но не глуп.
Он знает –  меч висит без ножен, 
А время –  ржа. И время –  труд,
И, несомненно, перетрут.
И факт падения возможен,
Когда мгновения придут.

Но срок неведом, даже Богу,
И, значит –  ангел не спасет,
Когда он рухнет на дорогу
И чью-то голову снесет.

Свои грехи ли он искупит?
За чьи-то кару понесет?
Но провиденье меч затупит – 
Он больше жертв не принесет.


НОЛЬ.

Вот говорят: «Ты стоишь ноль».
Но ноль –  число, и значит – 
Воспринимать его изволь,
И он свою играет роль
В решении задачи.

Жизнь без ноля была б страшна,
Как страшен ад без рая.
Копейки б стоила мошна,
И меч у самурая.

А как бы стали измерять
Большие расстоянья?
Пришлось бы минусы убрать – 
И стало б стыдно взятки брать,
Сочтя за подаянье.

Нет, ноль придумали не зря:
С ноля возводят зданья.
С него же, честно говоря,
Приобретают знанья.

Пускай я буду только ноль
В ряду родной цифири,
Но я несу свою юдоль,
Как все живое в мире.


О пользе и тщете познаний.

Учиться никогда не поздно,
Будь ты младенец или дед,
Хоть наша жизнь и одиозна,
Ей ни конца, ни края нет.

Благодаря вердикту слова,
Мы путешествуем в веках.
Чтим наставление Крылова
И держим яблочко в зубах.

Над чертежами Архимеда
Пытливый ум склонил чело.
Не унывай, идя по следу,
Пока в тупик не завело.

По черепкам и медным бляшкам
Мы узнаём, чем пращур жил.
Зачем военную фуражку
Цветной околышек каймил?

Куда текут ручьи и реки?
В сии бездонные моря.
И почему в библиотеке
Нет о грядущем словаря?

Не потому ли время мчится,
Не пропуская нас вперёд,
Чтоб мы не знали, что случится,
Через мгновенье, через год?


Прохожий.

Мы все –  прохожие и только.
Пройдём, проскочим, пробежим.
А вот зачем, куда и сколько?
Спросить, а тот –  уж недвижим.

А тот, уже почивший в бозе,
Обмыт, обряжен и отпет.
И не в стихах, ни даже в прозе,
Ни слова вымолвить в ответ.

И ничего ему не надо –
Не суматохи, не тревог:
Дубовый крест в ногах, ограда,
Да невысокий бугорок.

А он всю жизнь спешил зачем-то,
Учился сам, других учил,
Жить торопил своих студентов,
И не заметил, как почил.

Он много знал и много видел.
Чтоб меньше спать, на кофе жал,
Но засыпал под старость сидя,
И, даже стоя, засыпал.

В конце концов, он был прохожим
И путь огромный прошагал.
Но всё про всё мы знать не можем –
Срок для познанья слишком мал.

Уж больно время мчится прытко
И бегуна по пяткам бьёт.
В резерве есть ещё попытка,
Но есть ли польза от неё.

Похоже  «есть» и «нет» –  похоже:
У всякой палки два конца.
И я, и ты, и он –  прохожий, –
И даже тень от мертвеца.

Однако, главное не в этом,
А в том и кроется секрет –
Зимой –  легко, а жарким летом
Труднее свой оставить след.

След есть везде – в трактатах, в книгах,
В набросках старых чертежей,
В картинах, диспутах, интригах,
На рукоятках шпаг, ножей,

На гладкоствольных пистолетах,
Старинной ковки и резьбы;
На всех поистине предметах,
Немых приверженцах судьбы.

По ним мы судим поневоле.
Как отличить от века век?
Каких достоинств всех  и роли
Достиг при жизни человек.


СОН, ПРИСНИВШИЙСЯ 31.10 2014 ГОДА

Время катит на исход – 
И конец все ближе, ближе.
Я уже, как будто, вижу
Кумачом обитый гроб.

А внутри он белый-белый.
В нем придется мне лежать.
Жить еще не надоело,
Надоело смерти ждать.

А со мною кто-то рядом – 
То ли ангел, то ли поп.
Говорит:  «Пока не надо
Без нужды ложиться в гроб».

У тебя терпенья хватит
Опростать до дна сосуд.
И один из мертвых братьев
Поведет тебя на суд.


Спичка.

В элиту спичка пробивалась.
Снобизма ей не занимать:
Её осиновая мать
Особо ей не занималась,
Но в тайне всё-таки старалась
Её повыгодней продать.
Об этом спичка, видно, знала,
Но наперёд была робка.
Потом, всё чаще, вылезала
На божий свет из коробка.
Её не раз назад толкали –
Она терпела, как могла.
И вот однажды пальцы взяли,
Зажечь хотели, но сломали:
Непрочна в талии была.
Но, прошипев, смекнул огонь,
Оставив только дым да вонь.
Зато мечта её сбылась,
Не зря же меры принимала –
Пускай в финале осеклась,
Но в пальцах босса побывала.
Снобизм, со слов Омар Хайяма, –
Что не возвышенность, то яма.


СУДЬБА.

Ой, судьба моя, судьба, как зверь неласковая,
Дай мне лишнего полгодика прожить.
Не корми меня несбыточными сказками,
Подскажи, как мне свой недуг победить.

Не бывает долгий путь безукоризненным:
Ох, как много я на свете повидал.
Слишком рано стал я калекою пожизненным
Слишком поздно разглядел свой идеал.

Каждый строить жизнь по-своему старается.
Я ведь тоже только этого хотел.
Жаль, что след мой в чистом поле затеряется.
Жаль, что главного я в жизни не успел.


Чудо.

Жизнь подобна капелькам дождя –
Из мгновений сотканное чудо, –
И обычных смертных, и вождя,
Лошадей, баранов и верблюдов.

Дождь прошёл, и лужа разлилась,
До краёв заполнила ложбинку.
Из неё скотина напилась,
Солнышку, оставив половинку.

Высохла к полудню без следа,
Лишь на дне потрескалась короста.
Так и жизнь с рожденья до погоста
Протечёт сквозь пальцы, как вода.

Только мы, в отличие от луж,
Остаёмся в памяти альбомов,
Да в неярких бликах невесомых,
Родственных по значимости душ.

И не к месту кажется вопрос –
Отчего несправедливо чудо?
Да, достоин памяти Христос,
А никак не пакостник Иуда.
Значит, чтоб в историю войти,
Можно быть герою антиподом,
Жуликом, мошенником, уродом,
Хоть с героем им не по пути.


***

Я к полетам относился строго:
Дисциплину крепко соблюдал.
В небе я хотел увидеть Бога,
Но ни разу так и не видал.

Может,  был он непомерно занят,
И отдел вселенский занемог.
В голубой, бездонной глухомани
Сам себя я чувствовал, как Бог.

Хорошо в немом пространстве мыслить,
Легкокрылой птицею парить.
Покоряя голубые выси,
Мне хотелось что-то сотворить.


НОЕВ КОВЧЕГ.
Ироническое повествование о путешествии.

Легенд и мифов создано немало,
О том, как звери переплыли океан,
На корабле, построенном Дедалом,
По найденным в пещерах чертежам.

Возможно, кораблём назвали лодку
Или баркас без палуб и перил.
Спросить у Бога было бы неловко.
Не в курсе и архангел Гавриил.

Но соль не в этом –  названо ковчегом
Большое судно – в сущности, паром.
А, если быть точнее – то телега,
Что мог Дедал кремнёвым топором.

Зерна немного наскребли в амбаре,
Налили масла постного в стакан.
И каждой твари, взяв на борт по паре,
Ной отпихнул плавсредство в океан.

Слон со слонихой встали у кормила –
Тяжёлый труд кормилом управлять,
Ведь тут нужна недюжинная сила,
А им её, как раз, не занимать.

Вперёдсмотрящим выбрали жирафа,
Ему в подмогу – страуса нанду,
Посыльным то ли грифа, то ли графа –
Орлиный глаз имеется в виду.

Матрасами назначили китайцев,
Не всё ль равно – куда косым глядеть.
Тьфу! Извините, не китайцев – зайцев:
Они давно приучены к воде.

Их дед Мазай  спасал от половодья
И первым в мореходы посвятил.
Косыми их зовёт простонародье,
А почему, Господь не просветил.

За лоцмана, конечно, черепаха –
Она на карте знает все пути:
Сумеет не спеша, зато без страха,
Ковчег, минуя мели, провести.

Вот так и плыли – день, второй и третий
Сквозь ураган и даже в полный штиль.
Часами им служили кочет Петя,
Фазан с совой, а градусником – гриф.

На пятый день почувствовали голод.
По зёрнышку вложили в каждый рот.
Вот тут и появилась рыба-молот,
И стала биться «молотом» о борт.

«Тебе чего?»- спросил старик, сгибаясь.
Как в небе гром, его звучала речь.
«Мне ничего – я дико извиняюсь,
Но в вашей лодке появилась течь».

В кормиле, правда, растекалась лужа,
Пузырилась и хлюпала вода,
И что-то срочно делать было нужно,
Чтоб не случилась новая беда.

Вода заполнит поздно или рано
Ковчег, как ковш – и он пойдёт на дно.
И в спешке Ной стал остригать баранов,
Козла и коз с медведем заодно.

Он шерсть свалял, свернул жгутом,
И в дырку законопатил с помощью птенцов.
Снял с головы морскую бескозырку,
И вытер утомлённое лицо.

Беда, как говорится, миновала.
Верблюд всю воду выдул, как насос.
Она солоноватой показалась,
Но он привык, когда в пустыне рос.

В пустыне соль в огромном дефиците,
А на обед лишь пресный саксаул.
И вдруг жираф: «Смотрите-ка, смотрите!
Там остров вынырнул и снова занырнул».

В надежде звери встрепенулись было –
В предчувствии житейской суеты,
Но счастье, как видение, уплыло:
Там видимо охотились киты.

Вокруг сплошная водная равнина.
Десятый день срывается закат.
Слегло морской болезнью половина.
Плывёт ковчег куда-то наугад.

Что будет с ними завтра? Послезавтра?
Запасы пищи тают словно лёд.
Где будущие – Ява и Суматра?
Когда конец мучениям придёт?


ЧАСТЬ 2

Ветер в мачтах стонет глухо.
Волны в борт свирепо бьют.
Ворошат комар и муха
Жизнь никчёмную свою.

«Ну, зачем нам непременно
Нужен клок сухой земли?
Жизнь и так у нас мгновенна –
Не длиннее, чем у тли.

Не страдал бы так я, если б
Чистокровная родня –
Миллионщик Элвис Пресли
Приголубил бы меня.

Породниться с Пугачёвой не пришлось –
Спугнул супруг.
Но – зачем же мне сердится,
Я попользовал подруг».

- И меня –  вступила муха,-
Сушей вряд ли удивишь:
Прежде, чем наполнить брюхо,
Сто помоек облетишь.

Мне и здесь по горло  хватит
И навоза, и тепла.
Да – к тому ж, что очень кстати,
Нет оконного стекла.

А куда судьба забросит?
Где найдём себе приют?
Вдруг и там нас не выносят –
Не отравят, так склюют».

Окажись на месте Ноя –
На вершину Арарат:
Кой кого не брать с собою
Был бы счастлив я и рад.

Впрочем,  Ной – лишь исполнитель.
Это надо понимать –
Что прикажет повелитель,
То изволь и выполнять.

Так, что будем беспристрастны
И продолжим наш рассказ.
Был тут весь квартет из басни –
Тенор, дисконт, альт и бас.

Чтобы звери не скучали,
Заиграли краковяк.
Львы довольно прорычали,
Сдобным выглядел ишак.

Но запрет в ковчеге рьяно
Соблюдался и довлел
И не косвенно, не прямо –
Никого никто не ел.

Всем по зёрнышку давали.
Чтобы лап не протянуть,
Хомяки в мешках держали
Все запасы – не стянуть.

Пташкам, может, и хватало.
Муравью – так целый пир.
Хряка сало выручало,
А моржа подкожный жир.

Лозунг – равенство, свобода –
Был придуман не людьми,
Не Всевышним, не природой,
А ослами с лошадьми.

Круче всех тиранил голод
Мясоедов всех мастей,
Особливо полуголых –
Пуму, льва, мышей и змей.

А где голод, там и холод.
Жизнь полна различных норм:
Согревает кровь, как молот,
По желудку бьющий корм.

На пустой желудок мерзнут
Даже в дикую жару –
Эту каверзную прозу
Знают даже кенгуру.

Но довольно о съедобном
Аппетиты разжигать.
Мысль сейчас другого рода
От души не отогнать.

Где тот брег обетованный
В этом мареве густом,
На котором гость незваный
Мог найти и стол и дом?

Где клочок желанной суши?
Пусть в аду или в раю
Успокоить плоть и души
И продолжить жизнь свою.


ЧАСТЬ 3

Волны катятся лениво,
Время медленно течёт…
Голубь с веточкой оливы,
Сел на Ноево плечо.

Ной дремал. Размежив вежды,
Он взглянул на голубка:
Промелькнувший луч надежды
Взбудоражил старика.

Взял из клюва умной птицы
Тонкий слабенький росток.
Солнце за спину садится –
Значит спереди восток.

Прилетел сизарь оттуда –
Значит рано вешать нос:
Будем так держать покуда.
Передай приказ матрос!

А слоны и без приказа,
Прижимаясь бок о бок,
Словно два огромных КРАЗа
Курс держали на восток.

В полночь травами запахло,
Прелой хвоей и листвой,
Да вдобавок гром бабахнул
Будто выстрел холостой.

К пирсу так совсем недавно
Приглашали корабли.
-Вот, –  подумал Ной – и славно:
Мы на траверсе Земли».

Утром лаяли собаки.
Значит – что-то чуют псы.
С кошкой кот на полубаке
Мыли лапками усы.

Гоготали гусь с гусыней –
Будто вновь спасали Рим.
Горизонт был синий, синий,
Как в камне аквамарин.

Камень двадцать два карата –
Будто начал лён цвести.
Был ковчег от Арарата
Милях в ста, стодвадцати.

Звери чувствуют, что скоро
Он придёт – такой момент,
Когда все увидят гору,
Ну, хотя бы силуэт.

Не в поэме, не в романе –
Только где-то я читал,
Как ковчеговцев армяне –
Коренной народ встречал.

Трубы, правда, не трубили
И не били в барабан,
А скорее приуныли
Когда стриженый баран,
А за ним козёл и козы,
Плюс – кобыла без хвоста 
Облепили кустик розы –
Раз, два, три – и нет куста.

Но потом не возражали,
Когда овцы и быки
В поле начисто сожрали
Все буквально сорняки.
Верь не верь – ботва осталась:
Слишком горькой оказалась.

Носорог сожрал мимозу.
Остальным – как повезло.
Пусть один приносит пользу,
Два других – добро и зло.

Вкус в еде неодинаков:
В нашей кухне сотни блюд.
Кто-то любит горных яков,
А кому-то мил верблюд.

Пауки, лягушки, змеи –
Омерзительная рать,
И они права имеют –
Право жить и умирать.

Время мчит без остановок,
Как автобус скоростной.
Много в жизни мышеловок:
Путь по жизни непростой.


ЧАСТЬ 4.

О всемирной катастрофе
Версий много – фактов нет:
Даже самый умный профи
Не даёт прямой ответ.

А его и быть не может:
Хочешь – верь или не верь.
Вот и я – придумал тоже
То, что знаешь ты теперь.

Но сомненье всё же гложет
И душа устала ныть,
Ведь того лишь быть не может –
То, чего не может быть.

Говорят – остались камни:
То ли мрамор, то ль гранит.
Да, догадки на экране,
Их-то память и хранит.

Правда, церковь утверждает,
Что потоп всемирный был.
Был – так был. Не возражаю:
Так бывает – был да сплыл.