На перекрёстке судеб. Наталья

С полным на то основанием можно сказать, что Наталье в жизни повезло больше, чем подругам: её-то Семён пришёл с войны не в пример другим, считай, что и не тронутым даже! Так, было осколочное ранение в голову, но и то, по касательной как-то… Оглушило, с его слов, и правда сильно: очнулся уже в медсанбате, но по этакому ранению даже домой не отпустили – подлечили чуток и сразу же обратно в свою часть, на фронт. Победу встретил в Венгрии. Домой вернулся пусть и без орденов, но несколько медалей заслуженно украшали выходной пиджак, который им надевался только по большим праздникам: 9 мая и 7 ноября. Говорить о войне, как и большинство фронтовиков, не любил даже в сильном подпитии… Вздохнёт, бывало, за голову схватится - вот и все рассказы… Хотя по наградам можно было судить, что труса там не праздновал! Не за что, не про что их, медали эти, не раскидывали, да кому попало на грудь не вешали…

До войны-то Семён в рот спиртного не брал, даже на собственной свадьбе и то не разговелся, не оскоромился… А вот как вернулся обратно, так словно подменили там мужика-то: каждый Божий день с работы если не на «бровях», то и не далеко от этого… Наталья и так, и так с ним билась: и к матери уходила, и парткомом стращала – никакого толку… Только злее становился… Детей-то у них поначалу не было: до войны не успели, а после всё как-то не получалось почему-то… Вот она и винила себя за это, объясняя тем самым причину Семёновых загулов… Но потом уже и Вовка народился, а только мало что изменилось в их жизни… Больше того, поколачивать её начал, руки распускать, чего прежде отродясь за ним не водилось… Сколь раз она в ботве-то отсиживалась, да в стогах с ребёнком ночевала! А что-то кардинально решать всё медлила: мужиков-то в деревне раз-два и обчёлся, а тут, хоть такой, а всё отец ребёнку! Да и помнила она, каким он раньше-то был, верила, надеялась, что не всё ещё потеряно, что всё ещё может перемениться к лучшему…
Но время шло, Вовка рос, а Семён всё продолжал пить… От получки (он шахтёром устроился) мало что перепадало в семью-то… Перебивались кое-как Наташкиными заработками, а какие они у воспитательницы детского сада вы и сами знаете, не мне вам объяснять… Хорошо, что хоть сама сыта, пусть тайком, чтоб заведующая как не прознала – враз бы выгнала, да ещё и с таким шумом бы и треском, что после и уборщицей никуда бы не взяли… Но в конце концов надоела ей такая жизнь хуже горькой редьки, только что делать так и не могла решить…

А тут как раз прошёл слух, что на том конце деревни знахарка объявилась! Кто такая, откуда – никто не знал, но поговаривали, что может многое и уже кому-то  чем-то помогла… И вот однажды после очередного побоища, когда Наташа вся в слезах сидела на скамейке под ветлой у речки, к ней и подсела соседка посочувствовать по-бабьи и, как бы между прочим про ту Дарью, знахарку-то, и рассказала. Сходи, мол, мож, пошепчет чего, водицы какой наговорит, дашь своему змею-то – вдруг да и одумается как, ведь не плохой был мужик-то… Знать, это у него всё от контузии той приключилось… Перемкнуло что-то. А всё, мол, война проклятущая! Наталья и призадумалась… «А чем чёрт не шутит, пока Бог-то спит!» - подумала она да и прихватив с собой сына(ему лет шесть уже было на тот момент), отправилась на тот конец деревни к знахарке…

«Вот почему, не знаю – рассказывала она потом соседке – Страх какой-то меня прямо с ног до головы сковал… Иду, а в глазах темно, дороги под ногами не вижу… Сколь раз чуть не падала, спасибо Вовке – подхватывал…» Ладно… Пришли, стало быть, они куда надо. Встретила их эта Дарья, старуха совсем по годам-то, и прямо ничего не спрашивая, говорит: «Знаю, милая, про твою беду!» А кто про неё в деревне не знал-то? Да и к тому же синяк всех цветов радуги на пол-лица тоже не скроешь ничем… «А мы с тобой вот как поступим – продолжает знахарка – У тебя корова есть?» «Есть!» - отвечает та. А тут вот нужно заметить, что похмелялся Семён на утро не рассолом, как можно подумать, а холодным, с ледника молоком! Да и, вообще, он очень любил молоко в любом виде! «Ты вот что, милая! Найди у кого-нибудь во дворе собаку, у какой маленькие щенки, и чуть-чуть подои её! Хоша бы несколько капель, а добудь – нам много и не нужно – и смешай их с коровьим молоком! А как он попросит молочка-то, ты и подай ему, что приготовила – посмотришь, что будет: навеки заречётся от этого дела!» «Да у меня у самой – говорю – Пальма недавно ощенилась и ходить никуда не нужно!» «Вот и хорошо! Действуй, как велю и верь – изменится твой мужик к лучшему! Всенепременно изменится! Не такие менялись, чай, не в первой!» «Сомнения меня одолели – спасу нет… А вдруг да как отравлю его до смерти? Ведь, не слыханное же дело: собачье молоко человеку пить давать… Боюсь… Как бы грех на душу не взять! Но и надоело всякий раз битой не за что ни про что ходить… Ну, думаю, паразит, как велено, так и сделаю! И – будь, что будет!»

Но бабы одного тогда не учли: Вовка! А он, хоть и маленький, а не совсем, сообразил, что затевается что-то такое неладное и всё Семёну рассказал: так, мол, и так, папка, а мамка с бабкой чужой хотят тебя собачьим молоком напоить зачем-то… Да… Семён выслушал это дело и приказал сыну помалкивать, пообещав с получки принести гостинцев и тот, как партизан, ничем не выдал своего сговора с отцом…

Наступило утро… Вдруг стук кто-то по окну… Наталья пошла открывать, а там Дарья эта… Пришла полюбоваться, значит, как всё пройдёт-произойдёт… Да… Ну, и что же? Семён, как обычно, спрашивает у жены молочка холодненького… Та вышла в погреб, а он к Дарье-то с вопросом: ты кто, мол, такая и чего припёрлась ни свет, ни заря? А та отвечает, с Натальей, мол, с твоей уговорились, что она перед своей работой юбку мне раскроит… И показывает ему кусок какой-то материи в подтверждение своих слов, что ли… Ладно… А тут как раз и та входит с литровым, как обычно, жбаном и подаёт его мужу… Он, как ни в чём ни бывало, выпивает его до самого донышка, утирает усы рукавом рубахи и вдруг, повернувшись к бабке, как гавкнет! Та с испугу-то как подпрыгнет, да так и повалилась с лавки без чувств…

С месяц потом в больнице она пролежала… Что-то с кишечником у неё расстроилось… Никак наладить не могли… А потом исчезла, как и появилась… Незнамо откуда и незнамо куда…

Да… Такая вот история… Истинный кувшинчик, как у нас в деревне говорят, что означает, что так оно и было…

А Семён и вправду потом пить стал поменьше… Может «лечение» подействовало, а, может, и сам одумался… Последнее-то вернее, как мне кажется!