Записки конца апреля

I

Строгая геометрия просторных складских помещений,
Евклидовы линии, логичный, понятный мир.
Будние дни исключают возможность недопустимых смещений.
Завскладом – гроссмейстер, стратег и эмир.

Вечное серое лето – каждый месяц всё то же.
Воздух кондиционирован, но вместе с этим и затхл.
Серое лето чертит трещины на облаченьях и коже.
Склад – большая галактика, и мир вокруг него мал.

Роботы переписывают устаревшие вирши в тетради,
Секретарши слоняются то в курилку, то в туалет.
Но окончен обед, и всё чинно, как на параде,
И струится в бойницы над крышей радостный серый свет.

Складские перемещения. Вдуматься: артефакты
Иному назло археологу текут и текут, и текут.
Новые накладные, чеки, счета и контракты.
Из прежнего – только время. Размеренный пульс минут.

II

Над чердаком крик совы – или так кто-то шутит?
Чай остыл, и бликует паркет, и газета лежит,
Словно пласт посеревшего наста, непривычный до жути.
Не читаются строчки холодных и долгих касыд.

Может, так неудачно лето впадает в лето?
Может, не в меру ползут испарения от чухонских болот?
Может, странно, что в сумерках белых ночей так особо природа раздета,
И шипение змей слишком явно от ближних колод?

На чердаке крик совы имитирует некто заезжий.
Слишком душно и жарко. Полпервого на часах.
Над чердаком крик совы понарошку. И воздух несвежий
Оседает, как пепел, на пепельных волосах.

Крик поддельной совы приумолк. Перед сном – рюмка водки.
Гость спустился, и ветер с залива сеет морок, желания, сны.
Всё затихло, всё спит в дачном маленьком околотке.
Джаз начнётся за миг до Великой войны.

III

Нет никакого апреля в мире без крыш и стен,
В мире, где время года постоянно одно,
В мире полной гармонии культуры и экосистем,
В мире, который, по сути, – чистое полотно.

Нет никакого апреля, но есть само слово «апрель»
Как указание на возможный в иных измерениях мир:
Мир непривычного счастья, оптимистичных потерь,
Мир, где особую цену имеют ряса, подвязка, мундир.

Нет никакого апреля. Казалось бы, ни к чему
Хранить в лексиконе чужие, глухонемые слова:
Не к месту как мифологемы, ни сердцу они, ни уму.
Нет никакого апреля. Память чужая мертва.

…Белый свет отовсюду, мягок и вездесущ,
Светлые сооружения, яркий пейзажа тон.
Мастер стоит у мольберта среди этих чистых кущ.
Есть у этюда название: «Апрель, небывалый сон».

IV

Альбом получил название «Встретимся на помойке».
Выдержан в панк-эстетике. Тяжёлый, ускоренный, злой.
Диск был замечен критикой. Обыденные попойки
Сменились гастрольным графиком – этой весёлой тюрьмой.

Фанаты пели по скверам под старенькие гитары
Песни с этого диска. Вот так я и стал звездой.
Звездой по имени Солнце – в чужих социальных кошмарах.
Чёрное Солнце алхимиков – в восторге пред общей бедой.

Крупные рекорд-лейблы боролись за ранние записи.
«Акулы пера» и другие ток-шоу помнят, как я отжигал.
Дальше-дальше по кругу: от ресторанной трапезы
К точке для репетиций. И вновь – чемодан, вокзал.

Так мне предсказывал будущее в девяносто седьмом одноклассник,
Смутно себе представлявший, что такое панк-рок.
И это не осуществилось. Магнитофонный пассик
Давно порвался. Забылся этот гитарный мирок.

V

Статуи обезображены вмятинами от взрывов,
У многих оторвано что-то: рука, нога, голова.
Тупое людское стадо плюётся словами неискренних
И деструктивных лозунгов. Пешка ходит с E2.

Помутненья случаются: массовые, бесхитростные,
Жестокие, отменяющие вполне себе мирный быт.
Куда там психоанализу: новые межличностные
Отношенья заводят в край разбитых корыт.

Статуи обезображены, некоторые – повержены,
Ещё одни просто разбиты в осколки, труху и прах.
Есть ещё много пороха, лозунги прочно затвержены.
Идея одна – разрушения – увязла во всех черепах.

Статуи обезображены живых своих копий причудами.
Потлач новейшего времени. Приказ – ничего не щадить!
Статуи ранее были мыслителями и буддами,
Писателями и учёными. Вот им бы одним и жить.