Сказка. Часть 20

                Предыдущая  часть: http://www.stihi.ru/2015/05/03/1953

–  И  как  это  я… –  В  полном  недоумении  почесал  в  затылке  немолодой  мужичок,глядя  утром  на  упитанного  мышастого  жеребчика, бойко  дёргающего  сено  из  копны  во  дворе.
 Он  искренне  не  понимал  как  его  смогли   уговорить   сменять  лёгкие  саночки, сработанные  на  заказ  для  лавочника, на  эту, в  общем-то  ненужную  животину. Да  ещё  и  пара  мешков овса  впридачу... Будто  глаза  отвели!
Посмотрел, походил  вокруг  своего  нового  приобретения, подумал…
А, да  ладно! Санки  сделать  –  всего  неделя, заготовки  есть. А  конь  молодой, справный… Не  прогадал! За  него  выручить  и  поболе, чем  за  санки  можно. Да  и  своя  лошадка  стара  становится, через  пару  лет  всё  одно  –  менять… Нет, не  прогадал!
А  саночки  с  лежащим  в  беспамятстве  Даном, укрытым  до  носа  овечьими  шкурами, были  уже  далеко. Хмурый  парень  торопливо  гнал  коня  всё  дальше  к  югу, а  сзади  на  привязи  тянулась   пара   разномастных  заводных  коней  и  лоснящийся  тонконогий  скакун  вороной  масти.

                После  отъезда  Дана  в  доме  стало  очень  тихо… Малуша  продолжала  убирать-готовить-стряпать, но  как-то  равнодушно, по  привычке.
Беляну  очень  не  хватало  её  тихого  мурлыканья  во  время  работы, забавной  болтовни  и  негромкого  переливчатого  смеха.  Несколько  раз  он  пытался  завести  о  чём-либо  разговор, но  в  ответ  слышал  только  односложное  «Да», «Нет»  и   «Не  знаю».
 А  девушка  всё  чаще, проходя  по  двору, останавливалась  и  подолгу  стояла, глядя  на  пустую  дорогу.

                Прошло  чуть  больше  недели  и  дед  Белян  отчего-то  помрачнел.
В  одну  из  ночей  Малуша, проснувшаяся  попить, увидела, нахмуренного  знахаря, склонившегося  при  свете  нескольких  свечей  над  стоящим  на  лавке  ведром.  Он  словно  бы  с  усилием  что-то  удерживал  над  водой  растопыренными  пальцами  обеих  рук.   
 Полностью  поглощённый  своим  непонятным  занятием, он  не  услышал  лёгких  шагов  босых  ног  девушки. Малуша  заглянула  через  склонённое  плечо…  и  громко  вскрикнула.
Там,  в  толще  воды  медленно  кружились  и  завивались  в  странный  узор  серебристые пряди  тумана, а  на  дне,  в  серебряном   зеркальце  отражалась  вовсе  не  она  и  не  дед…
 Там  в  глубине  стекла  выцветало  и  таяло  отражение  бледного, окровавленного  лица   Дана  с  синими  тенями  под  закрытыми  глазами…

–  Как  ты  посмела! –  вдруг  загремел  низкий  голос, совсем  не  похожий  на  знакомый, чуть  сипловатый  голос  деда  Беляна. Облик  стоящего  напротив  старика  вдруг  смазался...поплыл  и  сквозь  него  проступила     фигура  мужчины  лет  сорока,  с  суровым  резким  лицом  и  холодными  синими  глазами…
 Побелевшая  Малуша  начала  медленно  оседать  на  пол.

–  Ох, напугал  тебя… да  что  же  это  я,  старый… Ну  тихо, тихо, деточка… Всё  хорошо… –  причитал   глуховатый  голос…  Кто-то  брызнул  ей  холодной  водой  в  лицо.
  –  На  попей, легше  станет… –

Открыв  глаза, Малуша  увидела  рядом  с  собой  стоящего   на  коленях  старика, который  придерживая  ей  голову,  настойчиво  совал  ко  рту  чашку  с  водой.

Девушка  в  недоумении уставилась  на  знакомое  морщинистое  лицо  и  слабо  пробормотала:
–  Мне  почудилось…–

–  Почудилось, милая, конечно,  почудилось! –  не  дав  договорить  торопливо  забубнил  Белян.
–  Это  тебе  спросонья  Матохи  глаза  отвели…* –

–  Всё,  всё, ступай, милая,  ложись, отдохни… –  помогая  подняться  и  провожая  девушку  к  постели  бормотал  он.
И  вдруг  взяв  обе  руки  в  свои  руки, поймал   взгляд  и  настойчиво  проговорил  тихим  голосом:
– Забудь. Всё забудь. Ничего  не  видела. – 
Веки  у  Малуши  сразу  закрылись  и  она  провалилась  в  спокойный, без  сновидений, сон…
Утром   непонятно  отчего  тревожно  сжалось  и  заныло  сердце… но  тут  же   всё  и  развеялось, не  оставив  следа.

                В  один  из  дней, примерно  через  неделю  после  этого  Белян  с  утра  то  и  дело  стал  выходить  во  двор  и  высматривать  что-то  на  дороге. Малуша,  глядя  на  него, тоже  отчего-то  забеспокоилась.

Сани  подъехали, когда  они  обедали.

– Дед, выйди! –  заколотил  кто-то  щеколдой  на  дверях.
Около  крыльца  стояли  саночки, из  которых  плечистый  парень  уже  поднимал  на  руках  безвольное  мужское  тело.

–  Заноси –  ничего  не  спрашивая  распахнул  двери  знахарь:  –  Осторожнее. Не  зацепи…–

Малуша  увидела  бескровное  лицо…  безвольно  свесившуюся  руку...

–  Дан! Дан… Да-а-ан… –

– Тихо! Некогда  мне  ещё  и  с  тобой  возиться!  –  строго  прикрикнул  дед 
–  Или  помогай, или  иди  отсюда  и  не  мешай! –
Малуша  мгновенно  взявшая  себя  в  руки  только  спросила  звенящим  голосом:
–  Что  делать –  и  замерла  в  ожидании.

–  Тёплой  воды.Кипятку. Чистые  тряпки. Хлебного  вина*–

К  тому  времени, как  всё  нужное  стояло  на  столе, Дан  в четыре  руки  был  споро  освобождён  от  одежды  и  уложен  на  лавку.
–  Малуша, две  горсти  вот  этого  завари  вон  в  том  горшке  и  немного  остуди. –  и  на  стол  лёг  узелок  с  травами. 
–  А  вот  это  брось  в  кипяток. –  звякнули  рядом  с  травами  странные  ножи  и  иголки.

Малуша  молча  загремела  заслонкой  от  печи, горшками, мисками  с  холодной  водой,  и  вскоре  на  столе  стоял  прикрытый  чистой  тряпицей  горшок, откуда  по  дому  волнами  поплыл  незнакомый  резкий  запах, а  рядом  –  ещё  один, исходящий  паром.

После  того, как  были  отмочены  остатки  тряпок, стали  видны  багровые  воспалённые  раны.
 Белян  поморщился  от  тяжелого  запаха  и,  мельком  глянув  на  закусившую  губу  Малушу, коротко  приказал  парню, тихо  стоящему  в  сторонке:
– Уведи  её  на  улицу. –  что  и  было  сделано, как  она  ни  упиралась. В  другой  руке  он  держал  неизвестно  когда  прихваченные  платок  и  шубейку.

Во  дворе  парень  занялся  лошадьми  и  вещами  из  саней. Следом,путаясь  под  ногами, по  двору  мотался  щенок, не  понимающий  почему  с  ним  не  играют и что это за тревожный запах, стелющийся по двору. Вскоре  сани  заняли  место  возле  сараев, а  незнакомец  остановился  у  крыльца, почёсывая  за  ухом  кутёнка, привалившегося  тёплым  боком  к  сапогу.
Малуша, как  её  вытолкнули  на  крыльцо, так  и  стояла,  застыв  у  дверей, и напряженно  прислушиваясь  к  происходящему  в  доме. Там  царила  тишина… Только  раз  еле  слышно  вскрикнул  Дан  и  она  рванулась  ко  входу, но  была  перехвачена  сильными  руками  парня  и  только  сейчас  его  заметила::

– Ты  кто? –
– Я? –
– Ты. Откуда  ты  взялся? –
–  Ниоткуда. Дана  вот  привёз. –
– А  где  с  ним  встретился? –
–  Ну-у-у.. Это  давно  было… Долго  рассказывать. –
–  А   зовут  как? –
–  Се… Хорт*. –

На  этом  разговор  и  закончился. Малуше, честно  говоря,  совсем  неинтересно  было  кто, да  откуда.
 А  парню  явно  не  по  душе  пришлись  расспросы.

Когда  их, наконец,  позвали,  Дан  лежал  в  закутке,  где  раньше  спала  девушка. Малуша  присела  на краешек  кровати…  на  глаза  навернулись  слёзы…

–  Иди  накорми  человека. Хватит  сидеть. –  почти  сразу   прозвучал  ворчливый  голос  Беляна.
Пришлось  идти…

Трое  суток  Малуша  почти  не  отходила  от  мечущегося  в  жару  Дана.

–  Дан… Дан, очнись… Дан, где  же  ты…  Дан, вернись  ко  мне... –

Но  не  слышит  её  зова  любимый… Он  далеко… очень  далеко…

–  Иди  ко  мне,  сынок… иди, не  бойся… –  зовёт  его  матушка  с  другого  конца  огромной  комнаты.
Ох, как  страшно  оторвать  руки  от  резного  кресла, возле  которого  он  стоит…

–  Смелее, мой  храбрый  маленький  воин… –  Всеслав  делает  один  шаг… затем  другой… и  бежит  на  слабых  ножках  навстречу  протянутым  рукам, навстречу  смеющимся   серым   глазам.
– Ах! –  вскрикивает  няня  Ингерд  и  кидается  поймать  падающего  малыша, но  застывает  на  месте  остановленная  резким: – Нет! –

–  Вставай, сын. Ты  мужчина  и  должен  уметь  встать, даже  если  очень  больно  и  трудно. Вставай. Вот  так! Молодец! Иди  ко  мне, моё  солнце, радость  моя… Ту хевир ну унит сигр микинн!* –  и  он  хохочет  от  восторга, вознесённый  высоко-высоко  сильными  её  руками  к  самому  потолку…

Сколько  раз  в  детстве, когда  слёзы  подступали  к  глазам,  слышал  он  глубокий  голос  матери:

– Не  смей  показывать  свою  слабость! Каждый  –  или  ulfr  который  vegr  слабого, или  трусливый  kalfr, которого  убивает  ulfr.* – 

Как  и  почему  его  мама  стала  женой  князя  Димитрия, Всеслав  так  и  не  узнал. Однажды  попробовал  спросить, но  навсегда  запомнил  вмиг  заледеневший  взгляд  Хельги, и  понял  –  это  запретно.
 Нянька, которая  до  семи  лет  постоянно  находилась  рядом, тоже  ничего  толком  не   стала  объяснять. Но  как-то  раз, думая, что  он  уже  заснул, стала  вслух  вспоминать  какая  красивая  и  весёлая  была  маленькая  Хельга, как  любили  и  баловали  единственную  девочку  в  семье  шестеро  старших  братьев  и  как  гордился  ею  отец… Какими  великими  воинами, покрывшими  себя  славой  в  боях,  все  они  были… И  что  пируют  теперь  пятеро  из  них  вместе  с  отцом  в  Вальхалле  –  жилище  эйнхериев  вместе  с  другими  павшими  в  бою  храбрыми  воинами,  и  пьют  неиссякающее  медовое  молоко  козы  Хейдрун,  и  едят  неиссякающее  мясо  вепря Сэхримнира…
Но  заметив  широко  раскрывшиеся  глаза  мальчишки,  резко  сменила  тему, поведя  рассказ  о  студеной  пустынной  стране  под  названием  Нифльхейм, о  жаркой стране Муспелльсхейм   где властвовует  огненный великан Сурт , об  инистых  великанах, о  первозданной  корове  Аудумле, вскормившей  Имира…
Что  было  дальше  он  уже  не  услышал, уплывая  на  волнах  сновидений  в  далёкий  ледяной  край, которого  никогда  не  видел…

Мать  Всеслава, которую  все  называли  почему-то  Ольгой,  казалась  ему  самой  красивой  в  мире! Высокая, сильная, с  большими  серыми  глазами, умеющими  быть  и  тёплыми, словно  предутренний  туман, пронизанный  первым  лучиком   солнца,  и  холодными, тёмными,  словно  опасный  весенний  лёд.
 Какие  были  у  неё   волосы!  Белокурые, длиной почти  до  колена, заплетённые  в  косы  и  обвитые  вышитыми  золотом  полотняными  лентами… Только  Ингеборг  доверялось  причёсывать  их  и  укладывать  в  фантастические  причёски  то  похожие  на  шар, то  на  сахарную  голову, то  вообще  на  что-то  сказочное…
Как  нравилось  Всеславу, сидя  на  полу  у  её  ног,  смотреть  на   мать  с  забытым  вышиванием  на  коленях, когда  у  себя  в  покоях  она  сидела  в  длинной, роскошно  расшитой  рубахе  со  шлейфом  и  глубоким  вырезом  на   груди, прикрытым  шёлковым  платком  и  рассказывала  о   Сигмунде  сыне Брестира, о  том, как  убили  отца  его  и  дядю  по  наущению  бесчестного  Транда... о  том,  как  вырос  он  великим  воином  и  пошёл  служить  под  руку  ярла  Хакона...
А  какое  необычное  верхнее  платье  одевала  она, если  не  ждали  в  дом  посторонних!  Оно  плотно облегало  её  стройный  стан, расходясь  книзу  широкими  складками  и  стягиваясь  на  тонкой  талии  шнуром  или  кожаным поясом, на  котором  висела  маленькая  сумочка  с  ключами, ножницы  и  нож, с  которым  Хельга  никогда  не  расставалась.
Совсем  не  похоже  на  широкие  бесформенные  одежды  толстой  тётки  Мирославы! 

                Жена  дяди  Ростислава, не  слишком  озабоченная  тем, что  её  слышат  дети, частенько  зло  шипела, что  де, где  это  видано  замужней  бабе  выряжаться  то  в  бесстыдные  платья, обтягивающие  грудь, то в  непонятные  порты, зашнурованные  у  ступни,  одетые  под  юбку  чуть  ниже  колен, и  скакать  на  коне, да  мечом  размахивать, словно  простой  кметь*.

Слышала  ли  эти  разговоры  Хельга, нет  ли, не  знал  никто, кроме  самой  княгини.
Она, как  и  прежде, как  только  выдавалась  возможность,  на  заднем  дворе   скрещивала  мечи  с  Бьёрном, приехавшим  вместе  с  ней  с  родины,  и  всегда  неотлучно  и  неприметно   во  время  приёмов  и  застолий  стоявшим  за  её  спиной.
С  восьми  лет  Всеслав  поступил  под  его  опеку.
– Ты  мужчина. Ты  сын  князя  и  внук  конунга. Ты  должен  уметь  защитить  себя  и  свою  семью.
 Ты  обязан  быть  лучшим. – 

Ни  дождь, ни  мороз, ни  усталость  не  принимались  во  внимание. В  любую  погоду  Всеслав  учился  неутомимому  волчьему  скоку,  обучался  бою  с  разным  оружием  и  обращению  с  конями.

Отец, князь  Димитрий, вечно  занятый  делами  своей  земли, принимая  заморских  гостей  или  посланников  от  соседних  правителей, с  гордостью  ставил  сына  рядом  со  своим  высоким  резным  креслом.
Но  Всеслав  видел  его  не  слишком-то  часто.  Впрочем, княгиня, стоило  мальчику  немного  подрасти, тоже  стала  уделять  ему  всё  меньше  времени.
Так  и  рос  он  в  окружении многочисленных  отпрысков  дяди, которые  не  слишком-то  ладили  с  ним, и  норовили  исподтишка  нападать  всем  скопом  на  одного.
Раз  за  разом  охающей  Ингерд   приходилось  обмывать  кровь  с  разбитого  лица  и  лечить  примочками  из  трав  синяки  и  ушибы.
Жаловаться  матери  не рисковал. Однажды, совсем  ещё  несмышлёнышем, прибежал  к  ней  со  своей  обидой, но  получил  суровую  отповедь:

–  Умей  справляться  сам. Ты  мужчина. Придёшь  ещё  с  кляузой, добавлю  сама. –

Сначала  тайком  плакал  от  обиды. Но  потом  всегда   рассчитывал  только  на  себя, и  всю  жизнь  благодарил  мать,  научившую  его  быть  стойким.

Теперь  шли  с  жалобами  на  него.
Сколько  раз, недобро  косясь  в  сторону  княгини  Ольги  и  её  сына,  жена  Ростислава  громко  сетовала, что  де  растёт  княжич  злым, да  драчливым  –  вон  как  до  крови  поколотил  сыночка  её… То, что  сыночки  почти  в  два  раза  шире   тонкого  и  гибкого, словно  булатный  клинок  племянника, она  из  вида  всегда  как-то  упускала…
А  князь, слыша  причитания  невестки, только  усмехался:
– Молодец, сын, не  давай  себя  в  обиду! – чем  приводил  её  в  тихое  бешенство.
Ростислав  был  умнее  и, пряча  ненавидящие  глаза, всегда  поддакивал:
– Дети! Сами  разберутся… –

Более  непохожих  людей, чем  Димитрий  и  Ростислав  было  трудно  и  представить.
Оба  высокие, видные, но  на  этом  сходство  и  заканчивалось.
Старший  сын  появился  на  свет  утром, а  мать,  промучившись  до  вечера  и  родив  Ростислава, так  и  не  оправилась,  и  вскоре  её  похоронили.  Отец  горевал  недолго. Через  год  в  тереме  уже  хозяйничала  молоденькая  мачеха. Почти  каждый  год  прибавлялось  по  маленькой  сестре. Но  родить  мужу  сына  так  и  не  смогла.
Вот  и  росли  братья  в  семье  единственными  мужчинами.
Со  временем  сестёр  повыдавали  замуж.
Ещё  нестарого  отца  на  охоте  запорол  матёрый  секач.
 Мачеха  ушла  в  монастырь.
 Так  и  вышло, что  на  княжеский  престол  Димитрий  сел, когда  было  им  с  братом  всего  по  двадцать  с  небольшим  лет. 

Младшему  брату  Димитрий  доверял, как  себе  и  всегда  прислушивался  к  его  советам.
 Как-то  так  получалось, что  сам  он  всё  больше  времени  проводил  во  главе  дружины  в  походах, а  Ростислав  оставался   в  его  отсутствие  править  княжеством.
К  тому  же  Димитрий  любил  охотничьи  забавы, да  и  весёлых  застолий  не  чурался.

Всё  изменилось, когда  из  похода  на  север  он  привёз  красавицу  жену.


                Следующая  часть:http://www.stihi.ru/2015/05/06/3228

 
Матохи* — духи, производящие всякого рода беспокойства, беспорядки в домашней жизни, в семейных делах, всевозможные мелкие неприятности. Их нельзя увидеть, уследить за ними очень трудно. Имя их звучит до сих пор в словах «суматоха», «помехи», «промахи». Хотя больших бед матохи причинить не могут, но по мелочам покуражиться очень любят.

Хлебное  вино* –  пшеничный самогон, использовавшийся  нашими  предками  не  как  алкогольный  напиток, а  только  в  лечебных  целях.

Хорт*  –  волк  (др. русск.)

* Вопреки  утверждениям  многих  современных авторов  о  дикости  древних  славян, у  наших  предков  была  развита  медицина, в  частности  хирургия. Это  подтверждают  многочисленные  упоминания  в  летописях. Хирург, вынужденный причинять страдания ради блага больного, часто упоминался в произведениях древнерусской литературы - в «Просветителе» Иосифа Волоцкого, «Слове на латинов» Максима Грека, «Слове похвальном Михаилу и Федору» Льва Филолога, «Истории о великом князе московском» и третьем «Послании Ивану Грозному» А.М. Курбского. Например  в старинной рукописи - «Изборнике Святослава» (Х в.) - указывается, что врач должен уметь оказывать хирургическую помощь - уметь разрезать кожу, ампутировать конечности (делать «орезание удное»), прижигать раны, бороться с нагноением. Это подтверждает и еще один источник. В Никоновской летописи сказано, что «в лето 6584 (т.е. в 1076 г. - М.М.)... преставился Святослав, сын Ярославль, месяца декабря в 27 (день), от отрезания желвей». Правда, в основном это было то, что сейчас называют малой хирургией - лечение ран и ожогов, удаление зубов, кровопускание и т.д. Однако резалники проводили и более крупные операции: в их числе были ампутации, лечение переломов костей, и даже такие сложные вмешательства, как трепанации черепа.

Ту хевир ну унит сигр микинн! *  –  Ты  одержал  великую  победу! ( др.сканд)

*  Каждый  –  или  волк, который  убивает  слабого, или  трусливый  теленок, которого  убивает  волк. 

Кметь*  –  воин, дружинник