На перекрёстке судеб. Николай

Он очнулся от того, что механический голос в автобусе объявил его остановку… Не доверяя услышанному, быстро взглянул в окно: так и есть -  и поспешил за выходящими на улицу.

«Вот это да! Чуть было не проехал мимо… Возвращайся потом… Не было печали! Совсем ошалел я от этой проклятой любви!» Запахнул поплотнее полушубок и заторопился петляющей меж высоких сугробов тропинкой домой. А вокруг была зима. Самая, что ни наесть настоящая! Плотные зимние сумерки не отпускали свет беспомощных озябших фонарей далеко от их же столбов, и он уходил светящейся указкой высоко-высоко в небо, доставая до мерцающих звёзд. Добротный морозец высушил вчера ещё рыхлый наст, и тот теперь отзывался какой-то звенящей песней под шагами редких, ввиду позднего уже часа, прохожих, и похрустывая при этом сочным спелым яблоком сорта «Антоновская». Но Николаю в данный момент было совсем не до этого…

Все мысли его вот уже который день заняты хорошенькой, темноволосой девушкой с длинной пушистой косой, последним с нею разговором, который совершенно сбил его с толку и ввёл в нынешнее состояние. «Она, что же, призналась мне в любви?! Мне?!» Это было настолько невероятно, как ему казалось, и нелепо, что вот даже спустя несколько суток он так и не смог решить для себя, как ко всему произошедшему относиться…

Первое, что приходило на ум: розыгрыш! Но перебрав общих знакомых, он так и не выявил того звена, с кем бы она могла сговориться, с тем, чтобы в случае если бы он по наивности своей или чрезмерной доверчивости и неопытности, если угодно, вдруг повёлся, поверив безусловно, могла жестоко высмеять его как-нибудь совсем уж неожиданно, то есть желательно при большем скоплении народа, чтобы уничтожить, растоптать, добить окончательно… Совершенно неожиданно среди прочих замелькала в качестве грамотного адвоката Татьяны одна маленькая, меж тем очень убедительная, мыслишка: зачем бы ей понадобилось ни с того, ни с сего высмеивать тебя? Ты же ни в чём перед нею, ни каким боком не виноват! И потом, она вовсе не выглядела рафинированной стервой… Совсем молоденькая девчонка, только что после института пришедшая работать экономистом в их цех, где он, Николай, работал уже не первый год старшим мастером, даже по роду деятельности никак с нею не пересекаясь. И вдруг такое развитие событий, такой неожиданный поворот… По давно приобретённой и прочно укоренившейся в сознании привычке анализировать каждый свой шаг в любом из проживаемых дней, он просто не мог вот так взять и поверить в то, что его можно полюбить!

Николай с самого раннего детства слышал весьма нелестные оценки своей внешности даже от горячо им любимых ближайших родственников, которые, думая, что он ещё слишком мал, чтобы правильно понимать услышанное, гладили его по головке и приговаривали: «И в кого же он такой получился? Гадкий утёнок, которому не суждено стать прекрасным лебедем!» «Жаль мальчишечку… - продолжали другие - Трудно ему придётся в жизни… Хорошо, хоть умненький…» Ох, как бы они удивились, узнав, что, наверное потому, что «умненький» их слова навсегда запали в детское сердечко как самооценка, руководство по всей дальнейшей жизни, сформировав самый настоящий комплекс неполноценности у вполне обыкновенного парня…

А что же было не так с его внешностью? Ну, может быть, цвет волос… Они, эти самые волосы, мало того, что были невероятно тонкими и жидкими, так ещё и цветом спелой морковки, то есть не просто рыжие, а даже оранжевые какие-то… Кожа, как у всех рыжеволосых, покрытая крупными, круглый год не сходящими вовсе веснушками, была настолько белой, что казалась прозрачной, обладала отвратительной способностью пунцоветь в самый неподходящий момент, даже просто от какой-то его собственной мысли, невидимой никому… Ростом Николай тоже похвастаться не мог… Среднего, как говорят, был росточка, к тому же ещё и склонен к полноте… Короче, он ненавидел зеркала, ненавидел собственное отражение в них, и всё, что с ними связано, как то: походы по магазинам с целью покупки какой-то необходимой для себя одежды. Всё покупал на рынке и без примерки, из-за чего частенько приобретённые вещи оказывались не того размера, засовывались куда подальше и благополучно забывались…

И вот теперь вдруг это признание… Женщины как таковые Николаю нравились! С этим всё у него было в норме, причём, без каких-либо предпочтений: худые и полненькие, блондинки и брюнетки, даже такие же рыжие, как он сам! Но нравились они ему как-то так, издалека… Он любил наблюдать за ними со стороны, не приближаясь, прислушиваться к их щебетанию ни о чём… И к своим тридцати годам уже полностью, окончательно смирился с пожизненной участью заправского холостяка и даже находил в этом какое-то удовольствие! Много читал, посещал театры, стараясь не пропускать ни одной премьеры… После смерти матушки, которая растила его одна, жил в небольшом, но крепком доме вблизи областного центра, где работал на машиностроительном заводе.

Танюшку, как сразу же стал её называть мысленно, конечно, заметил чуть ли не в первый её рабочий день в их коллективе. Впрочем, пройти мимо такой красоты и не оглянуться, живой человек просто бы не смог, а он был живым человеком, больше того, он был мужчиной в самом таком возрасте, когда «волны Эроса» ещё властвуют над простой рациональностью так, что легко могут накрыть с головой и сопротивляться этому бесполезно… Пусть это и не совсем его случай… Но отношения с девушкой складывались, как со всеми женщинами вокруг по типу: привет-пока… И вдруг она пригласила его в кино… Сама… Страшно робея и смущаясь от того (заметно не вооружённым взглядом!) услышит отказ… Пришлось проводить до дома… почти до утра… И там, расставаясь, она вдруг призналась в том, что вот уже несколько месяцев не может выбросить мысли о нём из головы, и что не знает, что ей делать со всем этим дальше… Как будто он знал!? Первое, что ему хотелось спросить, уж не дура ли она? И только внутренняя какая-то интеллигентность не позволила это сделать… Но сказать, что он растерялся, означало бы замолчать на год или век!

«Ого, какой сегодня мороз выдирает! Пробрало даже через хвалёную дублёнку, а ног-то совсем почти и не чувствую уже… Сколько же я тут стою-то?» - вновь очнулся Николай прямо перед калиткой своего дома. Взглянул на часы: «Я, что, затратил на дорогу два часа, когда обычно на это уходит максимум пятнадцать минут?! Ошалел! Ей-Богу ошалел… Что же мне теперь с этой Танюхой делать?»

Назавтра, в обеденный перерыв, страшно краснея и почему-то заикаясь, то есть проговаривая каждое слово по нескольку раз, он сделал ей предложение руки и сердца…

Они поженились почти сорок лет назад, но и сегодня он ещё не может в это до конца поверить!

Ну, не может и всё!