Мартину Идену

Юности проблеск в серо-стальных глазах
Не исчез, когда с кожи смывался бронзы загар.
Когда цвет желтой кости проступил у него на руках.
Когда львиную мощь из него изгоняла работа и пар.

Его жажда идеи точила как червь, изнутри.
Глотала листы и жевала их буквами — чудо-машина.
И каждая строчка над бытом могла воспарить,
Окропленная кислым вином и слезой керосина.

Запах соли и ветра давно истончился с одежды,
И ткань пропиталась табачным дымом и гарью.
Его мечту и стихи забивали ногами невежды,
И любовь отвернулась, лицо прикрывая вуалью.

По ступеням из книг он добрался до высшего света.
Он прозвал себя критиком, автором, даже поэтом.
Лишь на звон от монет потянулись друзья для привета,
А он их не встречал, отстраненным стоял силуэтом.

Всех, кто равен был, он растерял. Всех, кто близок по духу.
Вокруг лицемеры, глупцы и лжецы, и нигде нет спасения.
Простыней шелк противен был, только стоило вспомнить разруху.
На обедах пропал аппетит. Вместо чувств — один яд сожаления.

Он не знал, как и чем ему вытравить эту тоску.
Как отбросить весь груз, налегке чтоб вернуться к истоку.
Для того разве жилы тянул, нити рвал и скреплял не по шву,
Чтобы к цели прийти и понять, что пришел одиноким?

И махнуть бы на всё, половину раздать, раздарить.
На любовь, что прильнула к ноге, взять и топнуть ботинком.
Закурить, потянуться к песку и попробовать жить,
Как увечный и старый боец, отошедший от ринга.

Но его почему-то прельстила иная судьба.
«Здесь не жить мертвецу!» - эта строчка легла приговором.
Он не станет своим в этом мире уже никогда.
Так зачем притеснять свой порыв слиться с синим простором?

Брызги волн попадали ему на лицо и на рот.
Словно слезы, чья горечь вдруг стала приятной.
И никто не услышал, как он, не цепляясь за борт,
Тихо сгинул в воде, канул в бездну уже безвозвратно.

Стаи рыб окружили его, когда он погружался на дно.
Он был телом здоров, но душою — избитый калека.
Инстинкт был обманут. Он, выдохнув, в море ушел.
Эта смерть — слабый выбор у сильного человека.




30 июля, 2014