1-1-15. Рильке. Мученицы

Она — из мучениц. Так грубо, вдруг
рассёк топор
короткой юности ее расцвет,
оставив на прекрасной шее след —
тончайший круг — единственный убор,
что отчуждённо приняла с трудом;
но и его лишь терпит со стыдом.
В ночи сестра её, совсем ребёнок,
(которой след, как украшенье, мил —
булыжника, что лоб ей проломил)
должна ей шею замыкать в объятья;
— Покрепче, — молит вслух она сестру спросонок.
Тогда ребёнку хочется порой
свой лоб, обезображенный дырой,
упрятать в складки своего ночного платья,
что с каждым выдохом сестры плывёт,
как парус, что лишь ветром и живёт.

В подобный час они чисты — не льстя —
и святы обе: дева и дитя.

И вновь они — как бы до всех страданий —
так бедно спят, что слава ни к чему,
и душ их шёлк белей их одеяний,
и страсть одна — источник их рыданий, 
и дух не рад геройству своему.

И ты представь: когда бы — без укора —
встав утром рано, совершив моленья,
всё с тою же мечтательностью взора
они прошли по улицам селенья, —
никто им вслед и рта бы не разинул,
ничьих бы ставней не раздался стук,
хозяйки не шушукались бы в спину
и дети не кричали бы вокруг.
Они бы шли сквозь тишину — в рубахах
(простой покрой, и ткань под цвет лица)
так чужды всем — но, не рождая страха;
как в праздники — но только без венца.




R. M. Rilke, Das Buch der Bilder

Martyrinnen

Martyrin ist sie. Und als harten Falls
mit einem Ruck
das Beil durch ihre kurze Jugend ging,
da legte sich der feine rote Ring
um ihren Hals, und war der erste Schmuck,
den sie mit einem fremden Lächeln nahm;
aber auch den erträgt sie nur mit Scham.
Und wenn sie schläft, muß ihre junge Schwester
(die, kindisch noch, sich mit der Wunde schmückt
von jenem Stein, der ihr die Stirn erdrückt)
die harten Arme um den Hals ihr halten,
und oft im Traume fleht die andre: Fester, fester.
Und da fällt es dem Kinde manchmal ein,
die Stirne mit dem Bild von jenem Stein
zu bergen in des sanften Nachtgewandes Falten,
das von der Schwester Atmen hell sich hebt,
voll wie ein Segel, das vom Winde lebt.

Das ist die Stunde, da sie heilig sind,
die stille Jungfrau und das blasse Kind.

Da sind sie wieder wie vor allem Leide
und schlafen arm und haben keinen Ruhm,
und ihre Seelen sind wie weiße Seide,
und von derselben Sehnsucht beben beide
und fürchten sich vor ihrem Heldentum.

Und du kannst meinen: wenn sie aus den Betten
aufstünden bei dem nächsten Morgenlichte
und, mit demselben träumenden Gesichte,
die Gassen kämen in den kleinen Städten, -
es bliebe keiner hinter ihnen staunen,
kein Fenster klirrte an den Häuserreihn,
und nirgends bei den Frauen ging ein Raunen,
und keines von den Kindern würde schrein.
Sie schritten durch die Stille in den Hemden
(die flachen Falten geben keinen Glanz)
so fremd, und dennoch keinem zum Befremden,
so wie zu Festen, aber ohne Kranz.