4. Города от нас далеко

4. ГОРОДА ОТ НАС ДАЛЕКО

1.
У нашей палатки в ту ночь кабаны
вскопали кругом благодатную землю
с высокой над ней раскачавшейся елью,
немую, дремотную, полную тьмы.

Нам боязно было — не в силах уснуть,
сопение слушали, шорохи, скрипы.
«Беззвучно мерцавшие в озере рыбы, 
всё думалось, могут сюда доплеснуть!»

Два глаза — два красных ещё уголька —
очаг не закрыл, но светлы над огромным
загадочным миром, величия полным,
волшебным, таинственным,
в ночь занесённым,
сияли созвездия
издалека.

2.
За палаткой болотный туман,
волчье лыко, ползучий тимьян,
бурелом, комариное царство,
сосны, сумерки, звёзды,
пространство…

Жидким чаем промоем кишки,
заберёмся в сухие мешки,
чтобы снилась любовь, и дорога,
и глаза огнеликого Бога.

3.
В тумане распадок. Рассвет.
Остыла «цейлонского» кружка.
Какая-то лгунья-пичужка
качнула еловую ветвь.
К палатке моей тишина
крадётся на лапах упругих.
Я этой печальной зверюге
отсыплю немного зерна
и крикну: — Спасибо! А там
ответит она: — Сибо-сибо…
Я умер, наверное, либо
причислен случайно к цветам,
к деревьям и звёздам причислен,
к простым организмам и числам,
и Вечность идёт по пятам.

4.
Мошкариные сумерки, сизый туман
меж берёзовых бледных стволов.
Где-то здесь выводила лисица-кума
лисенят на добычливый лов.

Лисенята бежали весёлой гурьбой,
нападали внезапно на след,
и пчела обнимала цветок зверобой
и качала цветок огнецвет.

Наклоняется ива к озябшей звезде —
омут робко в лицо целовать.
Эти палые листья пружинят везде,
эти мхи, как живая кровать.
 
Уложить поплотнее пудовый рюкзак,
брезентуху свою постелить.
Исцеляется тело, светлеют глаза,
и ровнее дыханье
земли.

5.
Мудрые птицы по звёздам летят домой,
и грибники, улыбаясь чему-то, режут
влажные шляпки. Деревья стоят стеной,
и на погосте ночью рыдает нежить.

Можно соседке-старушке купить «Ахмад».
Сидя за кружкой дымящейся, жаркой влаги,
пусть повествует о том, как в сельпо хамят,
как выносили когда-то на площадь флаги.

Может, расскажет: однажды она вождю
рапортовала, а после — отца, конечно,
органы взяли, да… А комары к дождю.
А человеку нужно святое Нечто.

Впрочем, я лучше пойду на болото за
клюквой — хорошая нынче и цвета крови.
И опадает листва, и слезит глаза
тихая боль небесной
Твоей любови.

6.
Как сырая кирза моего сапога,
прохудилось осеннее небо и льёт
бесконечную влагу — сижу, пирога
доедаю кусок, а вдали вертолёт
тарахтит, как случайная, лишняя вещь.
Никого. Тишина… Лишь корзина и нож,
и валяется корень от белого — свеж,
но поеден червями. А Бог — это, что ж,
у высокой сосны желтоватая кость
честный бой проигравшего здесь вожака.
О, прекрасная жизнь! У-у, последняя злость!

А вокруг на десятки несчитанных вёрст
расшумелась тревожно глухая тайга.
«Где-то есть города, где-то небо без звёзд.
Можно взять
и уехать…
Ага!» 

7.
Хлопает форточка. Там, в темноте,
дождь шелестит от избытка печали.
Жарко поленья в печи затрещали,
заговорила вода в котелке.

А мужики без бухла заскучали.
— Пива? — Водяры! — ответили те.

Нет, не герой, но, скорее, урод.
Как полюбить человека за то, что
он догадается: в жизни всё просто
и на холодной постели умрёт?

Только и счастья, что всё же звезда
отсвет неясный роняет на скулы.
Скоро зима распакует баулы
пуха, и главное будет тогда —

честные эти, прямые слова,
жар и струение трудное крови.
То-то пурга занесёт нас до кровли,
стужа, тайга и в огне голова.

Станет над миром носиться речной
ветер безличного поминовенья.
Может, припомнится кружка, поленья,
с дыркой носок на задвижке печной,
пепел последнего стихотворенья?..

8.
Когда четвёртый день по кровле
стучит насупленное небо,
слышнее гул косматой крови,
полнее вкус любви и хлеба.

И машет дерево руками —
мол, это всё не наше дело —
когда больными позвонками
хрустит отзывчивое тело.

Оно живёт, ломает сушки,
зубами бьёт о край стакана.
И на печной играет вьюшке
холодный ветер — Себастьяна.

9.
Всё — тайга и столетний сон.
Поросла щетиной щека.
Хорошо на крыльце — споём
про замёрзшего ямщика.

У соседки — спрошу сольцы,
у соседа — стрельну топор.
Говорят, на Москве дельцы,
говорят, что на воре вор.

У соседки есть молоко,
у соседа есть борода.
   Города от нас — далеко,
           далеко от нас города.