Люди и вещи

Мой демисезонный

Прошедший сквозь пыльные бури и снег,
В проплешках искусственной кожи
Мой демисезонный -- уже человек
Прописан бессрочно в прихожей.

Созреет средь ночи преступника страсть:
Крадусь, чертыхаясь, без света,   
Чтоб снова у спящего чела украсть
Платок носовой, сигареты.   

Нашарю трусливо под связкой ключей,
Услышу, до темечка взмокнув,
Глухие проклятия в адрес ничей
И скрип хлорофайберных легких.

Как нас угораздило вместе прожить
Одиннадцать осеней, вёсен… 
Он пахнет другим человеком -- чужим!
Он лжив, изворотлив,  несносен!

Крадет, обнимая, двуличная мразь,
Очки, сигареты и мелочь,
Спиной ощутишь -- тоже  начала красть 
Его заскорузлую немощь.

Но утром шагнешь во враждебный мирок,
Уткнешься в услужливый ворот.
Пойдем… как ты близок мне, как одинок
И по-человечески дорог.


настройщик водосточных труб

С дождем полуночным выходит
(сутул, улыбчив, узкогруд)
маэстро каплющих мелодий -
настройщик водосточных труб,

в подвалах робко дышат мыши,
пергамент ушек парусит -
то вальс Чайковского услышат,
то шум прибоя Дебюсси.

Облупленные стены храма
и выцветшие купола
внимают отзвукам органа
и жестяным колоколам,

им не до Брамсовских веселий,
им чужд Арутюняна шик, 
когда все думы - во спасенье
заблудшей в сумраке души.

В общажной келье кофе стынет,
мерцает скудный лампы свет -
сидит над мертвою латынью,
вцепившись в волосы, студент

«saepe fatalem» - шепчет сонно.
Настройщик подмигнет себе…
и грянет маршем Мендельсона
дождь на заржавленной трубе.

Уходит дождь, восходит солнце,
громкоголосен день живой,
маэстро спит…но остается
фантом музЫки дождевой -

хрустально тренькнет веткой росной,
почудится в шуршанье шин…
необходимый будто воздух,
для птичьих посвистов  души
 

Шапка

Ондатровой шапке опять не спалось –
вздыхалось, ворочалось колко.
Жестоко подвешивать шапку на гвоздь,
ондатрово место – на полке!
Там запах древесный, там сырость болот
(приятная брюху и глазу),
умиротворённо за стенкой течёт
разбитый бачок унитаза.
На полке ей снится ондатровый рай: 
болото, тростник. И осины,
сметая с небес серебристую рань,
щекочут намокшую спину.
Да бог с ним…  но если вернуть ей нельзя
живучесть, плавучесть под солнцем,
снимите, снимите хотя бы с гвоздя,
вам дело благое зачтётся!
Верните на полку. Под мерное «кап»
пусть спится ей сыро и сладко,
пусть выводок ночи – двенадцать крысят
ондатры пустые сосцы теребят
под фетровой стёртой подкладкой.
 


ландшафтный дизайнер

приходит ландшафтный дизайнер
вполне прозаичный на вид:
улыбчивый, волосы сальные,
в лицо сигаретой дымит.

он рыщет по-свойски, ландшафты
похерив мои с полпинка.
- здесь в мраморе будет площадка.
цветы?... да оставим пока.

тут елок насадим и сосен,
скамейку поставим к сосне,
синичек прикормим под осень,
пусть тенькают всем по весне,   

- там будет резная ограда,
к ограде -- нетоптаный снег.
- не надо ограды, не надо!
но он, помолчав пару сек,

воскликнул -- эй, кто здесь дизайнер?!
всё будет, как я говорю!
иначе, какими глазами,
я шефу в глаза  посмотрю? 

какими? под сальною челкой
горели дурной правотой 
один, как и водится -- черный,
другой, будто жизнь -- золотой.