Баллада о приближении зимы

Отзвенела пора листопада прозрачным угаром.
Время дома, в тепле, перечитывать старые письма.
Забинтованы снегом деревья, дома, тротуары,
И пейзаж после битвы глядится вполне живописно.
Завтра утро бинты размотает с деревьев и улиц,
Снова солнце полтиною ржавой повиснет в зените...
Ну куда же вы голыми ветками к небу взметнулись?
Это только ноябрь, до весны далеко, — подождите!

Но деревья тепло поманило — а что это значит?
Значит, кто-то опять с головой себя холоду выдал,
Догоняя мечту на младенческих крыльях удачи,
Маяки ненадёжной надежды теряя из виду.
Чем воздам я невольникам этой безумной отваги
Выйти на зиму глядя на поиски доброго Бога? —
Только к сердцу прижму лоскуток обгоревшей бумаги,
Только взгляда тепло подарю образком на дорогу...

А сама — без причин к сумасбродству, без прав на ошибку —
Знаю только: на помощь не звать, не сдаваться на милость;
Столько лет — ни слезинки, ни строчки, одна лишь улыбка,
Не найдя себе в сердце угла, на губах поселилась.
Замолчала душа, на осеннем ветру остывая:
Солнце всходит на час, и рукою подать до зенита...
И, завесив окно, я из этого дня выбываю,
Чем-то средним меж смертью и сном с головою укрыта.

И во сне по разбитому полю в крестах и воронках
На нейтральной земле между ветром, дождём и морозом
Со своею душой на руках, как с голодным ребёнком,
Я иду на поклон к обгоревшим далёким берёзам.
"Вы зачем здесь, сударыня? — спросит усталый фельдмаршал. —
Маркитанток полно, и я вижу, что вы не из этих...
Только здесь далеко до салютов и радостных маршей —
В лучшем случае нам повезёт пережить лихолетье".

Я отвечу: "Я знаю давно, что победе награда
Не к лицу, даже если без жертв обойдётся сраженье,
А на этой земле, позабывшей, как выглядит радость,
Сможет выстоять только лишь тот, кто готов к пораженью.
Я умею на помощь не звать, не сдаваться на милость,
Я пришла из домов, где подмогой не балуют стены;
Я не беженкой здесь, а солдатом остаться решилась:
Если это ошибка — плачу троекратную цену".

И фельдмаршал седыми усами усмешку прикроет,
И зачислит в резерв, и расскажет о прежних походах,
И, не пряча лица, виновато пройдёт перед строем
В штаб, где карты сражения вилами пишут на водах...
Ах, душа, мой печальный, задумчивый мой человечек,
Доктор горьких наук, бакалавр невесёлых предчувствий!
Нам пейзаж после битвы надолго теперь обеспечен,
Если только помогут Господь и поваленный бруствер.

Наигралась судьба в кошки-мышки, в горелки, в бирюльки —
И оставила здесь, за противников нас не считая...
Словно руку в лубке, я тебя убаюкаю в люльке:
Хоть на час, на полстрочки, чтоб точки взамен — запятая.
Нам с тобою в землянке тепло, пламя жаркое вьётся,
Вылетает в трубу черновик нашей горькой свободы;
Я тебя сберегу, это точно, себя — как придётся:
Как помилует Бог, как судьба порешит, как погода...

Затяну я во сне колыбельную. Вечер настанет.
Оборвётся внезапно мой сон на непонятой фразе.
Вижу — чёрные птицы, крича, собираются в стаи,
Слышу — белые птицы спускаются ощупью наземь.
Вот сейчас на снегу прочитаю: "Воздастся по вере", —
И планида моя головой меня выдаст позёмке
И подарит с чужого крыла полудюжину перьев,
Стопку чистых листов и ржаную краюху в котомке.

И, сезон гололёда открыв, помолюсь я в дорогу
И пойду наугад совершать за ошибкой ошибку —
И отпустит привычная боль, и утихнет тревога,
И в ветвях обожжённых деревьев очнётся улыбка.
И душа, мой печальный, задумчивый мой человечек,
Улыбнётся впервые и тёмные сбросит одежды —
И запомнится вечер и ветер промозглый навстречу,
И останется песня. И, может быть, даже надежда...