Читаем Гоголя Мёртвые души 8гл. окончание

«А! – закричал Ноздрёв, захлёбываясь смехом –
Херсонский наш помещик! – и вновь захохотал –
Ну, как идёт торговля? Случались ли помехи?
Я, чай, уже ты много душ мёртвых нахватал?

Ведь, вы того не знаете – с поклоном к губернатору –
Что он торгует мёртвыми? Ну, Чичиков, скажи!
Здесь все твои друзья! Мне, словно провокатору,
И не поверит кто-то… Согласьем докажи!

Ведь, я это по дружбе! Ты, брат, не обижайся,
Но я б тебя повесил, ей-богу говорю!
Ну, сколь наторговал? Вот прокурор – покайся!
Как знал, что вот сегодня я здесь тебя узрю!»

Но Чичиков молчал, уже не понимая,
Где он вот в этот миг, где он сейчас сидит?
И возразить бы что-то… Минута, что ль, немая
Уста ему закрыла?   А этот паразит:

«Был у меня  в гостях, с ночёвкою остался.
Я было ему банчик… Постой ты, вдруг сказал –
Продай мне мёртвых душ! Я даже растерялся…
От смеха чуть не лопнул, нутро не показал…

Сюда вот приезжаю и что же слышу - новость!
Все говорят: крестьян на вывод накупил
Почти на три мильёна… Ну, разве же не подлость?
Каких таких на вывод? Взял сам бы отлупил!

Послушай сюда, Чичиков! Ей-богу, ты скотина!
Не правда ль, прокурор? Скотина он и есть!»
Все в явном замешательстве по лицам уже видно
И как принять не знают открывшуюся весть…

А тот Ноздрёв меж тем, ни мало не смущаясь,
Опять же продолжал: «Скажи хотя б теперь
Не стыдно ли тебе? Вот как, с тобой общаясь,
Я узнаю последним? Какой ты, право, зверь…

Зачем они нужны? Ну, хоть теперь признайся!
Ведь у тебя, ты знаешь, вернее друга нет!
Да не молчи ты, чучело! Вот прокурор – покайся!
Ну, не торгуют мёртвых! Так поступать не след!

Ведь, как с тобой мы дружим? Как дай любому Боже!
Вот если бы спросили, когда я здесь стою:
Ноздрёв! Скажи по совести – вот кто тебе дороже:
Отец родной иль Чичиков? Скажу, не утаю,

Что это будешь ты! Вот не сойти бы с места!
Хочу теперь признаться: не мог не полюбить!
Вот ваше превосходительство! Позвольте тут же честно
Напечатлеть безешку, ему теперь влепить!»

Но так был тем оттолкнут : чуть не упал на землю…
Все сразу отступились, не слушая уже…
Но мысль…Она вспорхнула… Приемлют – не приемлют…
А привлекла вниманье… Пусть в пьяном кураже…

Услышанная новость была, бесспорно, странной…
На лицах, как застыло: то глупо иль нет? Вопрос…
И Чичиков заметил – мелькал он постоянно
В двусмысленных усмешках ехидных и под нос…

То, что Ноздрёв был лгун известно всем, конечно,
И вовсе не в диковину: частенько глупость плёл
И явную бессмыслицу, и вёл себя беспечно,
Но всё равно кого-то в сомнение здесь ввёл…

Ведь смертный человек устроен всё же странно,
Настолько, что понять, что и к чему нельзя…
Как новость ни пошла – он объяснит пространно
Такому же, как сам, сказавши пусть: «Друзья!

А посмотрите-ка, какую ложь пустили!»
И те уж с удовольствием прослушают каким!
Пусть после скажут сами: «Вот надо, что отлили!
Не стоило и слушать…» - передадут другим…

Весь город облетит, влетая смертным в ушко,
А те перемолотят, по-всякому вертя…
Наговорятся досыта, чтоб согласиться дружно:
Внимания не стоила, всё сказано шутя…

Всё это, безусловно, расстроило героя…
Ведь, как ни глуп дурак или его слова,
А иногда бывает, хватает их и втрое,
И умного смутят, аж кругом голова…

Он пробовал, конечно, не обращать внимание,
Рассеяться старался, весёлость возвратить…
Но от души не шло и даже чрез старание…
Ужасно себя чувствовал, как, если бы сравнить:

Когда в прекрасной обуви, начищенной до блеска,
Вступить вдруг в грязь иль лужу, распространивши вонь…
Совсем не хорошо… до шума в пульсе, треска…
Могли случиться слёзы, хоть словом кто-то тронь…

Попробовал играть, но всё пошло-поехало:
Два раза в масть чужую рассеянно сходил,
И, позабыв, что третьей не бьют, с размаху въехал,
И с дуру (как иначе?) свою же и хватил…

Партнёры за столом (сам председатель, кстати!)
Никак понять не могут – прекрасно же играл!
И вдруг такая глупость: король пиковый катит,
А он его под обух… противник рад, забрал!

Конечно, тут почмейстер да и другие тоже,
Сейчас же в шутки бросились: а не влюбился ль он?
Сердечишко хромает? Подстрелено, похоже…
В ответ лишь усмехался, да головой поклон…

Плохое настроение и в ужин не пропало,
Пусть все, кто за столом, приятны, мил сам тон,
Пусть вывели Ноздрёва – прогнать и то бы мало,
И впредь бы не пускать его в приличный дом!

Себе вообразите: во время котильона
Уселся прямо на пол и принялся хватать
За полы всех танцующих подряд и поголовно…
Не скандалезно разве? Кем впредь его считать?

Сам ужин между тем свободен был, не важен!
Все лица озарялись довольством. Блеск свечей…
Всё сделалось любезным до приторности даже…
Мужчины упражнялись: вот кто из них ловчей?

Срывались вдруг со стульев, у слуг судки хватали,
Чтоб предложить их дамам, такой вот политес!
Один полковник даже, кто повторит едва ли:
Подал тарелку с соусом, держась лишь за эфес,

На самом конце шпаги! Что возрастом постарше,
Те, не стесняясь, спорили, не забывая есть!
Стол же от яств ломился: от мяса и до спаржи,
Ничто не пропускали, любому блюду честь!

И Чичиков меж ними… От споров уклонялся,
Хотя предметы знал и раньше б подхватил…
Он выглядел уставшим настолько, что поднялся
До окончанья ужина и тут же укатил…

В гостиничной уж комнатке, читателю знакомой,
С комодом, дверь подпёршим, с соседом за стеной,
С мельканьем тараканов без смысла, не спокойном,
Расстроен совершенно… Нет мысли ни одной,

Чтоб как-то в позитиве, чтоб ладно и не трудно…
Все неспокойны также, как самый даже дух…
Неладно и на сердце и вовсе как-то смутно
И даже пусто вовсе, свалилась тяжесть вдруг…

«Чёрт бы побрал вас всех с балами теми вместе! –
Ворчал в сердцах сердито – Вот рады, а чему?
С чего бы взяться радости, понять бы, если честно –
Кругом неурожаи… Ан, пляшут! Не пойму…

Эк, штука: разрядились вороны в бабьи тряпки!
Вот невидаль какая – на тысячу наряд!
Крестьянские оброки, как с кустика иль грядки…
Иль мужа против совести направят, повелят…

Ведь всем известно точно, зачем берём мы взятки:
А чтоб жене на шаль достать или какой роброн…
Провал их забери названья те, порядки…
А всё из-за чего? А встал вопрос ребром:

Подстёга подстегнула, что вот на прошлом бале
Почмейстершино платье смотрелось лучше всех!
Вот, кто эта подстёга? Все Сидоровной звали?
И что? И что с того? С чего такой успех?

Но как же пережить? Конечно, невозможно!
И тысячу рублей на новый бух наряд!
Вот, бал, кричат! Весёлость! А согласиться сложно:
Не в русском даже духе на вкус любой и взгляд.

Чёрт знает, что такое, не в русской чтоб натуре:
Вдруг вскочит вполне взрослый летами человек,
Обтянутый весь чёрным, как чёртик по фигуре
И ну месить ногами, что удивится век…

Иль даже стоя в паре с таким же тут же, рядом,
Ведут переговоры, о важном говорят.
Ногами, как козлята… противно видеть взглядом
Такие выкрутасы, как вензеля творят…

Из обезьянства всё! Как есть из обезьянства!
Известно, у французов почтенья к летам нет…
Француз и в сорок лет не знает постоянства,
Ему и в сорок даже всё те пятнадцать лет…

Так что ж, и мы теперь? Давай и мы туда же!
Не то, чтоб, что хорошее забрать себе в пример…
Вот я вернулся с бала, а на душе лишь гаже,
Как согрешил как будто и тяжесть свыше мер…

И голова пуста, как всякий раз бывает
После бесед со светскими: всего наговорит,
Всего слегка коснётся, всё как-то обзывает,
Из книжек понадёргал, всё красно, всё пестрит,

А выводом хоть что себе ты понял, сделал?
И для себя уж после решаешь навсегда,
Что разговор с купцом, который знает дело,
Дороже побрякушек текущих, как вода…

Ну, что из него выжмешь, из этого вот бала,
Ну, если бы писатель вдруг вздумал описать
И в книге бы его не много и не мало
Была бы эта сцена?  Глупее как сказать?

Вот, что она такое по нравственности, что ли?
Да чёрт один и знает и тот не станет врать…
Начнёшь читать, да плюнешь, спросив себя: доколе?
Закроешь навсегда, чтоб впредь уже не брать!»

Неблагоприятно так все проявив старанья,
Наш Чичиков о балах теперь вот говорит…
Конечно, есть причина его негодованья…
Досада не на бал… читающий то зрит…

Сам вечер ни при чём, причина тут другая,
Она, понятно, в том чем был он завершён…
Каким предстал пред всеми, пусть и не отругали,
Но роль сыграл двусмысленную, чем был и удручён…

Взглянуть коль хладнокровно на всё, благоразумно,
Любой бы согласился, что это явный вздор,
И глупые слова, что брошены бездумно
Не значат ничего хотя бы с тех уж пор,

Что дело-то обтяпано, завершено как надо!
Но всё равно обидно звучали и звучат…
Из этакой досады досталось и нарядам.
И всем балам на свете… исторгши всяко яд…

Тем более досадно, что сам тому виною,
Не разбирая даже, конечно, признавал…
Но на себя не сердятся… Нет! За себя стеною!
И в том он прав, бесспорно, пускай и сознавал…

Он, как и все мы, впрочем, имел такую слабость:
Немножечко себя от брани пощадить
И приискать получше (усилий нужно малость…)
На ком свою досаду удобно разместить…

Каком-нибудь слуге, чиновнике, жене ли,
Иль, наконец, на стуле, который так швырнём,
Поотлетают ручки и спинки… в самом деле –
Пусть вот и он узнает каким у нас огнём

Пылает в гневе сердце! Как трудно  слово честь…
И Чичиков нашёл: то был Ноздрёв, конечно!
И нечего скрывать, что получил не счесть…
Пусть на словах, понятно, но вовсе не беспечно!    

Отделан – будь здоров с боков и по мусалам,
Как разве, что ямщик или старостишка-плут
Нередко что бывает, проезжим генералом
Иль капитаном опытным, случившимися тут,

Кто, окромя затрещин, в словах не поскупится,
В которых средь известных и бывших на слуху,
Таких ещё прибавят, что вряд ли повторятся –
Изобретались лично, мозги свернут в дугу…

Ноздрёв разобран был по пунктам родословной
И многим из фамилии, и без разбору всем,
По восходящей линии всё крепче, безусловно,
Но в целом без обиды хватило больше чем!

Но если б неприятности на этом и кончались,
То это бы и ладно, то можно бы снести…
Но у судьбы их много… Они лишь начинались,
Не меньшая из всех была уже в пути…

Вот в это, скажем, время бессонницы тревожной,
Когда он сидя в креслах Ноздрёва вспоминал
И потчевал родню его с усердьем всевозможным,
И сальный перед ним огарок догорал,

Слепая с темноты в окошко ночь глядела,
Готовясь посинеть – уж близился рассвет,
Лишь петушиных рать там, в отдаленье, пела
И кто-то плёл следы, покинувши банкет,

Какой-то горемыка во фризовой шинели,
Что знал дорог не много: на службу и в кабак,
С другого  конца города неспешно, еле-еле,
Плёлся довольно странный, назвать не знаю как,

Обличием своим ни с чем бы не сравнимый,
Похож на толстощёкий и выпуклый арбуз,
А не на тарантас, коляску, бричку – мимо!
Определить названье точнее не берусь…

Щёки того «арбуза», как дверцы обозначим,
Завязаны верёвкой небрежно, кое-как…
А сам, похоже, был наполнен под крышу, не иначе
Узлами и подушками, мешками … кавардак…

Чего по тем мешкам там было не рассовано
От просто хлеба, скажем, и разных пирогов,
Кокурки, крендельки – понятно, обоснованно –
Домашние гостинцы: от кур до творогов!

Запятки были заняты лакеем или малым
С небритой бородою с заметной сединой.
И в куртке из пеструшки – обычной, домотканой.
Шум, визг от колымаги такою шёл стеной,

Что пробудился будочник с другого конца города,
Спросонья не поняв, что мочи закричал,
Поднявши алебарду, поймав блоху у ворота:
«Стой! Кто идёт?» - но пусто, никто не отвечал…

Взглянув под фонарём на пойманного «зверя»,
Казнил его сейчас же и здесь же – на ногте!
Оставил алебарду: нет никого, проверил,
Опять уснул крепчайшее, как остальные те,

Кто, как и он, дежурил, стояли в карауле…
Когда-то кто пройдёт… а на дворе-то ночь…
По всем уставам рыцарства все, как и он, уснули…
Зачем бы отличаться? Исполнили точь-в точь…

Меж тем та колымага, верша своё движенье,
Со скрипами и визгом всё двигалась вперёд.
Не кованные кони вставали на колени,
Шли вовсе не уверенно, пусть камни, а не лёд…

 Ещё и потому, что мало знали город,
Но цель уж приближалась: поворотив за храм
Святителя Николы, что был на Недотычках,
Почти сейчас же встали, подъехав к воротам

У дома протопопши. И тотчас же из брички
В платке и телогрейке деваха появилась
И вот, что было силы в обоих кулаках,
Хватила по воротам. На всё Его тут милость –
И мужикам даст фору, оставив в дураках!

Того, что на запятках, потом уже стащили,
Поскольку спал мертвецки и не слыхал, что зван…
Залаяли собаки, ворота растащились,
С трудом, но проглотили приехавший рыдван.

Оттуда вышла барыня. Коробочка, помещица.
Секретаря коллежского покойного жена.
Как Чичиков уехал, так всё-то ей мерещится,
Что обманул мошенник и душам тем цена

Повыше и изрядно… Визит не от хорошего…
И кони-то не кованы … С трудами добралась…
Узнать, не продала ли она их за тридёшево?
Произвести тут следствие… наговориться всласть…