Читаем Гоголя Мёртвые души 8гл. 3ч

Всё постороннее в ту же минуту брошено –
Приготовленье к балу главней всех величин,
Поскольку от него ждалось теперь хорошего,
К тому возникло много недурственных причин!

Не удивлюсь узнать, что от начала света
Он первым был из тех, кто тратил столько сил
На образа созданье, любя себя при этом –
Когда поднять бы смог, наверное б, носил…

Огромный час лицу едино посвящался,
Рассматриванью в зеркале по всякому его…
Казалось, с кем-то в образах явившихся общался,
Без счёту даже личностей смотрело на него…

То важный и степенный, но, вроде как с улыбкой,
То вдруг почтенный очень без всякого всего,
А то с поклоном даже и звуком, фразой зыбкой,
Как по-французски что-то иль близко от того…

Но мы-то с вами знаем – не разумел французского…
И что с того, скажите? Сам изобрёл маневр –
Сойдёт, сойдёт когда, среди общенья узкого…
Нельзя же отступать от принятых манер…

Ему всё очень нравилось, что видел в отраженье!
За что себе позволил и сотворил сюрприз:
Подёргал чудно бровью… Забавные движенья!
Как можно расценить? Конечно, как каприз!

«Ах, ты моя мордашка!» - трепнул по подбородку,
Внимательно взглянув с различной стороны.
Прошёлся вкруг стола, как пробуя походку,
К стене уже от двери и снова от стены…

И только после этого он начал одеваться
В довольствии полнейшем и всем на этот час.
Как можно безупречней хотелось постараться,
Расшаркиваясь даже и особо всякий раз.

Во время процедуры, процесса одевания –
Надел ли он подтяжки иль галстук повязал,
С особой весьма ловкостью и трепетом внимания
Вдруг сделал антраша, допрежь не танцевав,

Которое невольно, а сделалось причиной
Тому, что пусть и мелко, но задрожал комод
И щётка для одежды упала вниз щетиной…
И что? И что с того? Не сделало забот…

И вот на бале он! Само там появленье
Произвело собою негаданный эффект:
Всё бросилось навстречу на грани удивленья:
Кто с картами в руках – у нас де не комплект!

Кто разговор прервал в начале даже фразы:
«А земский суд на это вот так вот отвечал…»,
Но что ответил суд отброшено и сразу,
Поскольку говоривший уже того встречал:

«Вы здесь! Ну, наконец-то! Так ждали – дождались!»
«Ах, душка, Павел Иванович! Не обижайте, право!
Подите же сюда!» - со всех сторон неслись
Восторги, восклицания… с чего-то даже браво!

Всяк норовил назвать по имени отечеству,
Рукою прикоснуться, вдруг проявив себя…
Кто-то обнять спешил, кто пожурить отечески,
Но всё с таким почтеньем, так искренне любя,

Что в ком-то усомниться, поверьте, было сложно!
Он сразу оказался в объятиях мужских –
Сначала председательских, отбиться невозможно,
Потом, как приз, по кругу, не видя лиц людских…

И губернатор здесь, конечно, находился,
На тот момент стоял с болонкой возле дам.
Увидевши его, похоже, устыдился:
Чего не он вдруг первый да оказался там? 

Немедля побросал на пол: билет, болонку –
Собачка, испугавшись, визг тут же подняла…
Скорей тому навстречу… Смех, как сорвал заслонку:
Повсюду заискрился, веселье, шум… Дела…

И не было лица, чтоб счастьем не светилось,
И не было вокруг здесь недовольных лиц,
Но только одна радость вот сколько поместилось,
И даже вперехлёст, вне рамок и границ!

Такое появляется у подчинённых в лицах
Во время экспедиции начальством ихних мест,
Когда уже всем ясно, что не на что сердиться
И сам-то проверяющий не зверь какой, не съест…

И сразу страх прошёл и видно – он доволен,
Что вовсе сам не прочь теперь и пошутить!
Вот тут и прорывает: смеются много боле,
Чем нужно, чем уместно, возможно допустить…

Смеются даже те, кто плохо что услышал,
И даже полицейский, что стражем у ворот
От роду не смеявшийся,  пусть на порядок тише,
Пусть даже криво как-то, словно сейчас чихнёт…

Герой же наш старался ответить даже каждому,
Внезапно ощутив где-то внутри себя
Особенную ловкость, приятность авантажную,
Направо и налево, по-своему любя…

В обыкновенье было одно сейчас, пожалуй,-
Держание главы на бок, но так уж у него…
Раскованно, свободно: вот я – люби и жалуй!
Казалось, самый облик вещал сам за него!

В очарованье полном, пусть несколько предвзятом,
Блистающей гирляндой рой дам вокруг и близ!
Покрыли,  словно облаком, душистым ароматом,
Переплетеньем запахов в чудеснейший каприз!

Одна дышала розами, другая – резедою,
А третья вдруг весной, фиалкой на лугу…
А он? Он себя чувствовал летящим над звездою,
Вдыхая дивный запах, вращаясь в их кругу!

В нарядах вкусу пропасть! Муслины и атласы
И кисея, конечно! Оттенков столь – не счесть!
Название,  которым не подберётся сразу –
Вот, ведь, какая степень у вкуса теперь есть!

Нарядные банты, цветочные букеты
Порхали по их платьям, казалось, без систем,
Но лишь на первый взгляд рассеянной приметы –
Задумано так было изрядно вместе с тем!

Над этим «беспорядком» трудились и не мало,
Картинно составляя, не повторясь при том,
Что очень затруднительно для одного-то бала!
Да скорости учтите… почти, что под кнутом…

И точкой уже в образ причёску завершая,
На каждой из прелестниц на ушках лишь всего
Держалась чудо-шляпка: большая, небольшая –
Вершина мастерства из вовсе ничего!

Казалось, говорила и каждый слышит, знает:
«Как жаль, что все красавицы теперь что подо мной,
Возможности мои намного превышают,
А то бы я взлетела, взяла бы их с собой!»

Все талии затянуты в, для глаз приятность, формы,
(Тут, надобно признать, что многие из дам
Слегка были полны, встречались, выше нормы,
Но шнуровались так, как только знали там!

И плюс, что очень важно, приятность обращения!
Всё скрашивалось сразу и даже больше чем!
И ты уж признавался, пусть и себе, в смущенье –
Где полноту я видел? Здесь нет её совсем!)

Короче, всё у них продумано, всё важно,
С огромной осмотрительностью, чтоб не попасть впросак-
Коль плечи или шея открыты как отважно,
То сколько позволительно и больше уж никак!

Настолько обнажали они свои владения,
Вниманье привлекая к ним с целью погубить,
По личному понятью, согласно убежденья,
А остальное пряталось. В чём цель? Усугубить!

Какой-то лёгкий галстучек из ленты, тот же шарфик,
Что легче был пирожного с названьем «поцелуй»,
Эфирно обнимал им шейку… Ну, их на фик –
Опять я увлекаюсь, как юный обалдуй…

Но как тут не увлечься, когда перед глазами
Батистовые зубчики, что вышли из-за плеч?
Им даже имя дали, конечно, дамы сами.
Не знаете? Так – «скромности»… Назначено стеречь

От глаз наших нескромных напереди и сзади,
То, что когда открыто, могло бы погубить…
Но появленьем этим, поверьте Бога ради,
Терзали мысли больше…Уж лучше б им не быть…

У каждой чаровницы до рукавов перчатки,
Но не совсем, не вплоть – тут хитрость есть своя:
Обдуманно оставлено для взгляда припечатки
Открытыми местами чуть выше локтя, соблазна не тая…

У некоторых их весьма дебелы были,
А у иных и вовсе в попытках натянуть
Повыше ту перчатку (нарочно иль забыли)
Последняя аж лопнула – вот так массивна суть…

Вот, что сказать итогом, закончив обозренье?
И не без основания легко можно прочесть,
Что не губернский город, средь вспышек озаренья,
Вы здесь вот увидали – столицу, вот как есть!

Не в Петербург ли часом на бал вы заявились?
Иль вовсе не туда – Париж! Отдать бы честь!
Когда бы не чепец какой… Вы тоже удивились,
Заметивши внезапно? Зачем бы ему здесь?

Но, видно, без того в губерниях не можно…
Всё гладко, хорошо, вот, как теперь, и вдруг…
Понять-то нелегко, а уж объяснить так сложно,
Что браться мы не будем… чуть подивились вслух…

Но Чичикова нашего другое занимало:
Он, стоя перед ними, пытался всё решить,
Которая из них письмо то написала?
Вот эта иль вон та? Как, на кого грешить?

Хотел было покинуть теперь их тесный круг
И высунуть свой нос вперёд поисхитрился,
Как целый ряд локтей так дёрнул разом вдруг
По этому вот носу, что сразу примирился

С тем местом-положеньем, в котором находился
Средь лент, оборок, шляпок, букетов, рукавов,
Душистых шемизеток. Покинуть впредь не тщился –
Понятливый, научен… Держись и будь здоров…

А галопад летел напропалую даже:
Почмейстерша, исправник и дама, что с пером,
Ещё одна с пером, но с голубым, поглаже,
Грузинский князь Чипхайчилидзе – всё пёрло одуром…

Чиновник из Москвы, другой из Петербурга,
Француз Ку-Ку, Бербендовский и Перхуновский тож,
Всё поднялось, взлетело, как лопнула подпруга…
Остановить не пробуй, сомненьями не трожь…

Попятившись назад, герой наш в удивленье:
«Пошла писать губерния!» - с сарказмом произнёс…
Как дамы все расселись, вновь проявил уменье,
Выглядывать вновь начал совсем уже всерьёз,

Пытаясь по глазам, на лицах выражению
Теперь уже решить, которая из них
Имела к сочиненью прямое отношение –
Никак не получалось… В смущенье он притих…

По временам казалось, что что-то промелькнуло
Неуловимо-тонкое… Вот, кажется, она!
Но в следующий момент исчезло, упорхнуло
И нет очарованья… Печаль – не видно дна…

«Нет! - сам себе заметил – То выше понимания!
И женщина сама это такой предмет –
Вот тут взмахнул рукой – Хоть сколь имей желания,
Понять их невозможно! Им объясненья нет!

Попробуй рассказать, что бегает на лицах?
Все эти их излучинки, намёки…   что, к чему?
Одни только глаза, в веселии иль злится –
К империям причисли! Один, брат, к одному!

Заехал человек – и поминай,  как звали!
Его уже оттуда не вытащить крючком…
Про блеск их рассказать возможно ли? Едва ли…
В смятенье любоваться и, частию, молчком…

Какого только нет: бывает мягкий, влажный,
И бархатный и сахарный… Бог ведает, какой!
Бывает и жестокий, холодный и отважный,
И очень часто томный… Зацепит, как клюкой,

Пройдётся по душе, словно смычком по скрипке.
Проникнет прямо в сердце и всё – прощай покой…
И поведёт по жизни рабом своей улыбки...
Не подберёшь и слова, не оттолкнёшь рукой…

Но точно галантёрная часть рода человечества,
Не оскорбляя этим, лишь так назвать могу…
Сословие не важно, дворянство иль купечество…
Суть неизменна вовсе везде, в любом кругу…»