Читаем Гоголя. Мёртвые души. 6гл. окончание

«Нет ли у вас кого знакомых иль приятелей,
Кому бы, скажем, беглые могли быть в интерес?»-
Очнувшись от раздумий, спросил как обаятельней:
«А, что у вас и беглые в наличьи тоже есть?»

«В том-то и дело, есть! Зять было взялся споро,
Но там ему ответили, что где бы их искать?
Он человек военный, востёр притопать шпорой…
А тут бы по судам каким похлопотать…»

«А сколько их числом теперь же наберётся?»
«Десятков до семи… Ей-богу, что вот так!
Ведь, что ни год бегут… и что им всем неймётся?
Прожорлив, вишь, народ… Потрескать он мастак…

А у меня, что есть? Могу сказать, что нечего…
Сам всё перебиваюсь уже который год…
А тут ещё и их продуктом обеспечивай…
Дрянной  как есть дрянной пошёл у нас народ…

А я бы уж за них что бы не дай доволен!
Бегут и знают точно, что некому искать…
Оно так и выходит – и стар-то я и болен…
А вам-то, молодым, своё что упускать?

Ревизская-т душа рублей с полтыщи стоит!
Десяток отыщись – уж славная деньга!»
«Приятель? Ну, не знаю кого б и удостоить?
И то сказать про поиски: та музыка долга…

Издержек будет много, ценою не покроешь…
С судами-то и связываться считаю уж за грех…
Кафтан подымешь выше да скорости утроишь-
Бежать от них подальше, а ну их вовсе всех…

Что тут ещё сказать, смотря в стесненье ваше
И будучи подвигнутым участием в судьбе?
И сам бы я их взял и непременно даже,
Но дать могу безделку, не сумму, так себе…»

«А сколько бы вы дали?»- на это ему Плюшкин,
Ожидовевши сразу, рука дрожит, как ртуть…
«Копеек двадцать пять…» Тот насторожил ушки:
«А как вы покупаете? – ни охнуть, ни вздохнуть –

На чистые иль как?» «Расчёт сейчас, конечно!»
«Ах, хорошо! Но, батюшка, уважьте нищету-
До сорока прибавьте…»  Казалось, тот беспечно:
«Почтеннейший вы мой! Рублей бы дал по сту,

А то и по пятьсот, но состоянья нету…
По пять копеек ладно добавлю, так и быть…
Как вы добры-то вижу, через добро всё это…
Чрез добродушье ваше нужды-то не избыть…»

«А, ведь, ей-богу так! Ей-богу, правда это! –
Запричитал тут Плюшкин и горестно вздохнул –
От добродушья всё… не взвижу скоро света…»
Главой, склонённой вниз, не раз не два качнул…

«По тридцать чтоб на круг, надеюсь, согласитесь?»
«Копеечки по две хотя бы пристегни…»
«Ну, так и быть, извольте! Сколь их, вы говорите?
Кажись, сказали семьдесят числом были они?»

«Поболее, отец… всего семьдесят восемь…»
«Ах, вот тут даже как? Считайте вслед за мной! -
Занялся умножением – Всего, прощенья просим,
Без четырёх копеек выходит четвертной!»

И тут же выдал деньги, спросив с него расписку.
Тот денежки принял, понёс к бюро, но как!
С такою осторожностью – сравненье будет близко-
Как будто жидкость нёс, боялся расплескать…

На месте, у бюро, пересмотрел обратно,
Вновь осторожно очень и в ящик уложил
Навечно, навсегда, что очень вероятно…
Лежать им погребёнными, пока не скажут: жил…

Покамест два священника с имения-деревни,
Один прозваньем Карп, другой же Поликарп,
Не погребут его по всем обычьям древним
На радость зятя, дочки, что примут этот скарб…

Того же капитана, что лепится в родню…
Устав от впечатлений, расположился в креслах…
Обдумает не скоро: сколько всего на дню…
Скорей бы гость уехал – мелькало, если честно…

«Что? Вы собрались ехать? – сказал, уже заметив,
Как вроде шевеление. Тот улыбнувшись: «Да!»
«И чаю не попьёте? Уж было на примете –
И самовар поставлен…» А гость ему: «Когда?

Поверьте, не до чаю!» «И я, коль признаваться,
Не больно-то охотник и сахар вздорожал…
Из уваженья только хотел вот расстараться…
Скажу, что ли, не надо?» И гость не возражал…

«Не нужно самовару! Эй! Прошка! Иль не слышишь?
Сухарь снеси вот Мавре – пусть снова приберёт!
На место пусть положит, где был – там вольно дышит…
Иль нет, снесу-ка сам, опять чего соврёт…

Прощайте теперь, батюшка и Ангела в дорогу!
Господь благословит за доброту ко мне…
Письмо-то председателю отдайте – там помогут!
Однокорытник мой! Чай, помнят там оне…»

За сим сей старикашечка, сей странный человечишко
Пошёл их проводить. После чего велел
Закрыть ворота накрепко, послав во след словечушко,
А сам пошёл в кладовые и всё в них осмотрел:

На месте ль сторожа, на всех углах торчавшие,
Лопаткой деревянною стучавшие в бачок…
Добро его посгнившее приказом охранявшие…
Ох, если не окажется – по спинам шёл дрючок…

Наведался на кухню, с заботою расспрашивал,
Как для людей сготовлено – съедобно или как?
Наелся препорядочно щей кислых там да с кашею,
За воровство всех выбранил… каждый второй дурак…

Вернувшись в свою комнату, припомнил посетителя…
С чего-то вдруг подумалось: возблагодарить бы след!
Великодушья сколько по милости Спасителя!
«Часы вот подарю! А почему бы нет?

Немножечко испорчены… да он их переправит!
Из серебра, не бронза! Годятся ещё как!
Карманные часы внимания добавят –
Невесте-то понравится: не мелочь, не пустяк!

Иль можно ещё так – прикинувши немного-
Оставлю после смерти, в духовной запишу!
Пусть помнит обо мне, хоть и знаком недолго…
Да, эдак-то вот лучше, на том и порешу…»

Но и без тех часов герой наш очень весел!
Приобретенья эти за дар судьбы считал,
Ведь, что ни говори, числом поболе двести
Прибавил себе душ, упрочив капитал.

Конечно, он предвидел, к деревне подъезжая,
Что сможет поживиться здесь как-то кое в чём,
Как где-нибудь ещё, никак не ожидая
Такой вот вдруг удачи буквально,  что во всём!

Поэтому весь путь в веселье необычном
Посвистывал, наигрывал губами и в кулак,
Вдруг песню затянул – совсем уж непривычно-
Аж Селифан заслушался: «Поёт, однако, как!»

Густые уже сумерки их в городе встречали.
Со светом тень смешалась в затейливый мираж:
Казалось, все предметы другое означали,
Перемешались тоже в причудливый коллаж…

Из пёстрого  шлагбаум смотрелся странным цветом,
Усы у часового казались выше глаз…
Как такового носа не виделось при этом-
Завидная фантазия, о, сумерки, у вас!

По грому и подскокам они смогли заметить,
Что бричка шустро въехала на камни мостовой.
Кой-где уже в домах зажженный свет приметен,
Но фонари не светятся, накал не тратят свой…

Повсюду в переулках жизнь в сценах-разговору,
Которые обычно бывают в городах,
Где множество солдат, извозчиков в сю пору,
Особенного роду существ, кто в виде дам

В ярчайших красных шалях и на босую ногу
Шныряют в перекрёстках, мелькают тут и там,
Как мыши, что ль, летучие, числом довольно много,
Не где-то на задворках – по людным всё местам…

Но Чичикову что? Не замечал их даже,
Как тоненьких чиновников, что шли теперь домой,
Окончивши прогулку, поглядывая важно,
Помахивая тростью, довольные собой…

«Зачем же врёшь-то, пьяница? – до слуха доносилось-
Такого грубиянства не позволяла я!»
«Ты не дерись, невежа!» – обидно голосилось…
Чего не поделили, поссорились друзья?

Обычный шум и гам, который варом словно
Обдаст младого юношу, в чьей юной голове
Восторги от спектакля, так грубо, вероломно,
Неделикатно так, внезапно и из вне…

Он полон впечатлений, Испанией, утехой!
Чудесный женский образ с гитарою храним!
Он в небесах, конечно, он к Шиллеру заехал…
Чего нет только в грёзах теперь вот перед ним…

И вдруг такие звуки, раскаты, как мортира…
И видит он, несчастный, себя вновь на земле,
Но не в Испаньи знойной, а дома у трактира…
И все мечты сгорели, рассыпались в золе…

Но наконец-то бричка, скакнувшая беспечно,
Проехала в ворота гостиного двора
И Чичиков был встречен Петрушкою, конечно,
И шустрым половым, воскликнувшим: «Пора!»

Пропел-проговорил тот половой навстречу,
По-дружески излишне, а надо бы молчать…
Подсвечивал свечой, поскольку лёг уж вечер.
«Да, погулял неплохо! – гость мог не отвечать –

А ты-то как и что?» «Да слава Богу! Что же? –
В ответ опять с поклоном – Новый жилец у нас!
Поручик из Рязани» «Поручик?» «Да, похоже,
Но неизвестный вовсе! А так – с приездом вас!»

"И ладно, хорошо!» - сказал ему на это,
Вошедши в снятый номер,  вдруг носом покрутил:
«Ты бы окно отпёр! Немного бы проветрил!»
«Да я их отпирал!» - вопрос предвосхитил

Лакей его Петрушка,  да и соврал при этом,
Но барин про то знал, пусть вслух не возражал…
Поскольку так устал – нет силы для ответа…
На ужин поросёнка отведать пожелал…

Поужинав, разделся, скорей под одеяло
И тотчас же заснул крепчайшим сладким сном,
Как спят одни счастливцы, которых весьма мало.
Луна, поднявшись круто, сияла за окном.