Суйменкул Чокморов

Одинокий человек у одинокой, придавленной камнем могилы. Лицо скорбно и гневно. Глухо звучит голос: «Сальмен — мой кровник. И не быть мне джигитом, если я не подниму до неба золу его очага. Слово Бахтыгула». С этой высокой драматической ноты начинается фильм Б. Шамшиева «Выстрел на перевале Караш».

Бедняк осмеливается поднять руку на бая, посягнуть на его добро. Зверски избитый байскими слугами, ограбленный ими, отчаявшийся и все равно не сломленный, он отправляется в путь за правдой. Кажется, наконец, он нашел ее у волостного старшины Жарасбая — мужественного и щедрого человека. Жарасбай не выдал Бахтыгула людям Сальмена, взял его к себе, дал ему кров, его сыну — мог ли бедняк мечтать об этом — возможность учиться грамоте у муллы.

Теперь Бахтыгул — верный слуга Жарасбая. Для него он делает отчаянную, полную смертельного риска работу — угоняет коней из табунов Сальмена, соперника хозяина на волостных выборах. Бахтыгула не страшат жестокие стычки с табунщиками Сальмена, бешеные скачки в ночи по горной крутизне. Он в своей стихии, он джигит, слуга своего мирзы.

Прозрение наступает позже, когда, преданный в трудную минуту своим великодушным господином, Бахтыгул оказывается перед судом баев. Его судят как преступника, вора и головореза, позорящего доброе имя мирзы Жарасбая. Приговор — три года тюрьмы.

Потом бегство, погоня, крутые горные тропы, ледяной поток, уносящий коня, слезы отчаяния, встреча на перевале с предавшим его Жарасбаем и один-единственный раскатившийся эхом выстрел...

Ролью Бахтыгула дебютировал в кино непрофессиональный актер, художник Суйменкул Чокморов. Дебютировал отлично: сразу же после премьеры заговорили о появлении нового интересного киноактера, экранного характера личности.

На берегу бурлящей горной реки — жилые вагончики, столовая под навесом, стоянка автомашин — лагерь киноэкспедиции «Проклятие» (позднее фильм вышел в прокат под названием «Алые маки Иссык-Куля»). А вокруг горы — покой, вечность. Быть может, здесь вел когда-то своих воинов Манас, а вон там, под затянутыми облаками шапками гор, карабкался по кручам легендарный охотник Коджоджаш, — камни хранят о них память.

Суйменкул Чокморов (после «Выстрела на перевале Караш» он уже успел сняться в «Джамиле» и «Чрезвычайном комиссаре») в надвинутом на глаза обгорелом казахском далбае держит повод коня. Пограничник Карабалта, которого играет сейчас актер, для него как бы продолжение Бахтыгула. Только теперь герой Чокморова — человек зрелый, закаленный испытаниями. За его плечами царская каторга, годы скитаний по чужим краям. Время наложило печать на его характер, ожесточило, сделало замкнутым. Да и обстоятельства не настраивают на душевную открытость: враги-контрабандисты его ненавидят, свои, пограничники, ему не верят.

Скоро начнется съемка: на вороном коне Карабалта помчится вдоль берега грохочущей реки... А пока есть время, и Суйменкул рассказывает о себе, о том, как пришел в кино, об актерской работе и о главной своей профессии — живописи.

Учился он в Ленинграде, в Академии художеств имени Репина, у народного художника СССР Моисеенко. Потом вернулся к себе в Киргизию. Работал заместителем директора Фрунзенского художественного училища, занимался живописью, давал уроки. Начал работать над портретом «киргизского Гомера» — Саякбая Каралаева, манасчи, сказителя древнего эпоса. Тогда же о Каралаеве снимал документальную картину молодой режиссер Болот Шамшиев. Он уже в то время задумывал постановку «Выстрела на перевале Караш», искал исполнителя главной роли. Встреча с Шамшиевым решила судьбу Суйменкула Чокморова. Он стал актером.

Случайность? Конечно, не обошлось и без этого. Но дело все же не в счастливом случае.

Внешние данные Чокморова (а они у него действительно благодарные: высокий рост, гибкая, упругая фигура, красивое волевое лицо, выразительные глаза — все как будто само просится на экран) кинематографисты заприметили много раньше, задолго до его дебюта в «Выстреле на перевале Караш».

Чокморов об этом рассказывает так. Во дворе Академии художеств шло обычное учебное занятие — студенты рисовали с натуры коня. Потом наступил перерыв, и Суйменкул, легко вскочив верхом на «модель», поскакал по кругу... В этот момент его окликнул какой-то незнакомый человек, внимательно наблюдавший из-за ограды. Это был ассистент режиссера фильма «Джура» — готовившийся тогда к совместной постановке «Ленфильма» и киргизской студии. Требовался исполнитель главной роли, и случайно увиденный рослый, пластичный, отлично державшийся на коне молодой художник как нельзя более соответствовал облику охотника Джуры. Начались кинопробы, они оказались удачными, вот-вот должны были начаться съемки, но кинодебют Чокморова все же не состоялся. Режиссер не решился доверить большую и трудную роль непрофессионалу.
 
Встреча Шамшиева и Чокморова оказалась знаменательной иным: открытием не внешних, а внутренних данных актера. Встретились два художника, посвятившие себя различным искусствам, но, каждый в своем, шедшие к единой цели. Не случайно свела их работа над образом старого манасчи: оба они осознавали себя как современных художников через постижение национальных истоков, великого наследия культуры своего народа — древнего эпоса, выразившего душу Киргизии, мудрость ее людей, их мечту о счастье...

Суйменкул рассказывает о себе, а вокруг горы, накрытые голубой юртой неба. И нельзя не почувствовать, что здесь он не заехавший на съемку актер. Он вырос здесь — это его земля, его небо, его жизнь.

Чокморов родился в горном селе Чонташ, километрах в двадцати от Фрунзе. Его отец, кузнец и плотник, был мастером «золотые руки». Все умел делать — колеса, телеги, точильные станки, посуду из дерева. Был он и искусным чеканщиком, создавал из серебристых гвоздей удивительные по красоте узоры на седлах. Слыл он и первым в округе джигитом. Когда в дни праздников лучшие наездники со всей Чуйской долины съезжались померяться силами в козлодранье — азартной спортивной игре, колхоз всегда давал ему самого быстрого коня. Знали: Чокмор Ормокоев не подведет. Был он и прекрасным охотником, знатоком соколиной охоты. Сам отлавливал соколов, из пойманных по клювам и когтям распознавал самых способных, потом дрессировал их. Еще любил он музыку, прекрасно пел, играл на комузе, сам делал из урюкового дерева комузы, да такие звучные, что в Чонташе играют на них и по сей день. Читать он едва умел, но детям своим привил страсть к знаниям — почти у всех у них высшее образование. Семеро сыновей Чокмора Ормокоева унаследовали его таланты. Профессии у них разные — кузнец, чабан, военный, музыкант, геолог, спортсмен, художник (восьмой брат, сельский учитель Чолпон-бай, не вернулся с войны), но в каждой из них нетрудно распознать что-то воспринятое от отца.

Суйменкул — кровь от крови частица своего рода. Он с детства сидел в седле, пас овец, участвовал в народных спортивных играх. Став живописцем, он запечатлел на полотнах красоту земли своего народа, его характер, его жизнь. Став актером, он рассказал о том же самом с экрана, рассказал еще более ярко и зрело. Он принес в кинематограф память своего детства, свою любовь к вырастившей его земле, свой человеческий характер — опыт всей своей жизни, помноженный на культуру, воспитанную в нем профессией художника.

И еще: не было бы Чокморова-актера, если бы ему еще с детства не удалось воспитать в себе волю. А детство ему выпало нелегкое, оно потребовало от него такой проверки на прочность, какую не всякий взрослый способен выдержать.

— Болезнь началась, — рассказывает Суйменкул, — когда я учился в третьем классе. А в четвертом меня уже так прихватило, что, думал, все, конец. Стал буквально калекой. Руки-ноги стянуло в суставах, от каждого движения становилось больно. Школу пришлось бросить. Скверно было так, что жить не хотелось. На черта она нужна, думал, такая жизнь.

Лежал в больнице. Лечила меня врач по фамилии Гуревич. Это она меня на ноги поставила. Велела, как станет чуть полегче, заняться спортом. Заставила в себя поверить. И я решил: бороться же надо, черт возьми. Стал заниматься спортом.

Около нашего дома была котловина. Я туда уходил, чтобы меня не видели: бегал, делал зарядку, гимнастические упражнения. И вообще занимался спортом — всюду, где только мог, всегда, когда была хоть малейшая возможность. Так постепенно стал одолевать болезнь и одолел, хоть отняла она у меня полтора года. Четвертый класс и не кончил, пятый не кончил, а в шестой уже смог вернуться.

В то время, когда я не мог ходить в школу, и прорезалась у меня страсть к живописи. Тогда я жил у брата Намырбека. На стене у него были кнопками приколоты репродукции — «Полдень» Клодта, «Витязь в тигровой шкуре» Тоидзе и «Охота на львов» Делакруа. «Охота на львов» меня особенно сильно поразила.

Я в то время не понимал, что это копия, отпечаток, а не оригинал. Брат показал мне цифру в углу листа: «Ты думаешь, такая картина одна? Их сто тысяч». И я подумал: каким надо быть замечательным художником, чтобы твои картины расходились по свету в сотнях тысяч оттисков, чтобы их смотрели миллионы людей...

У меня пробудилось желание рисовать. Я с радостью шел пасти овец, чтобы подняться повыше в горы, увидеть ту красоту, которая оттуда открывается.

А места у нас неповторимые. Прямо из села — вид на Чуйскую долину, и горизонт далекий-далекий. И я рисовал, рисовал... Так родилась моя мечта стать художником, поехать во Фрунзе учиться. А потом, когда я уже был студентом в Ленинградской Академии художеств, копировал в Эрмитаже «Охоту на львов»...

В творчестве актера и художника Суйменкула Чокморова очень многое уходит своими корнями в детство.

При всей несхожести сыгранных Чокморовым ролей в них очень много общего. Прежде всего — сама индивидуальность актера, неизменная, какие бы обстоятельства ни предлагал сюжет. Нигде нет разделения на роль и на актера, играющего роль. Всегда слитность с героем, полное соучастие его судьбе, приятие его нравственной позиции (исключение — Ахангул в «Лютом», но об этом характере впереди отдельный разговор). Всегда предельная естественность, органичность во всем, в любом движении чувств: и самых потаенных и до конца обнаженных, идущих на открытом, взрывчатом темпераменте, — Чокморов любит эти жестокие, полные интенсивного, захлестывающего чувства куски своих ролей.

Герои Чокморова не просто достоверны (достоверность у него нечто само собой подразумевающееся, изначально заданное), не просто убедительны как человеческие характеры, они убедительны именно как характеры обобщающие, несущие большую человеческую правду.

Быт, жизненная конкретность, правдивость человеческого поведения — все это внешний слой его ролей. За ним лежит другой, гораздо более существенный пласт — эпический.

Его герои словно пришли в современность или в недавнюю историю со страниц эпоса. И, как характеры эпические, они вырублены из единого куска. Добрые или злые, они всегда верны своей правде. Их можно победить в бою, но они никогда не надломятся, не покривят душой, не изменят себе.

Таков Бахтыгул — человек прямой и бесхитростный, не знающий оправдания двоедушию. Его чувства лишены сложных оттенков. Он или любит, или ненавидит — ненавидит с той же безоглядностью, с какой прежде любил.

Таков и Карабалта в «Алых маках Иссык-Куля» — человек одержимый одной целью: найти главу контрабандистов, пресечь его торговлю опием, дурманом, калечащим людские души. В этой борьбе Карабалта не знает жалости к врагам — взятого в плен контрабандиста он бросает голого на лед, полосует камчой, выбивает из него правду об опийном складе контрабандистов; к самому себе — он готов сгореть заживо, но не отречься от своей правоты, не унизить себя страхом перед врагами.

Таков и командир Максумов, герой «Седьмой пули» Али Хамраева. Его отряд ушел к басмачам. Бойцов обманули, сбили с пути. Нужно открыть им правду. И значит, он должен пойти в логово врага — сдаться в плен басмачам, только так он сможет вновь увидеть своих бойцов, напомнить им о преданном долго, сделать отчаянную попытку вернуть на свою сторону отряд. Смертельный риск? Да, конечно. Но есть в этом герое такая несгибаемая внутренняя сила, что избитый, окровавленный, брошенный за решетку, он оказывается победителем, а главарь банды Хайрулла, повелевающий штыками и саблями сотен джигитов, понимает обреченность своего дела.

Герои Чокморова, подобно героям народных сказаний, неподвластны смерти. Бахтыгул выходит живым из ледяной стремнины (для самого актера это «избавление от смерти» оказалось далеко не столь благополучным — он тяжело заболел воспалением легких); Карабалта чудом спасается от, казалось бы, неминуемой смерти в огне; Максумов не раз на протяжении фильма уходит от настигающей его смерти — от ножа, от пули, от палача, уже переступившего порог его камеры. Ходжаев, герой «Чрезвычайного комиссара», в самом прямом смысле «воскресает из мертвых». В первом же кадре фильма телеграфный аппарат отбивает сообщение о расстреле Ходжаева контрреволюционерами, поднявшими в Ташкенте мятеж. Затем показано, как красногвардейцы вытаскивают его из-под груды смерзшихся тел, окровавленного, но живого. Что это? Поэтическая метафора на манер знаменитого довженковского Тимоша? Ничуть. Это факт. Доподлинный факт истории. Реальное событие из жизни реально существовавшего человека.

Судьба Низаметдина Ходжаева в узбекском фильме «Чрезвычайный комиссар» (режиссер Али Хамраев) основана на строго документальном материале. И тем не менее он предстает на экране фигурой эпической. В этом нет противоречия: герой эпический, воплощающий в себе существеннейшие, характернейшие, часто гиперболизированно преувеличенные черты своего народа, оказался органически влитым в полное драматизма время революции, потребовавшее и выдвинувшее именно таких людей, доверившее говорить им от своего имени.

Ходжаев поглощен повседневной деятельностью революционера: заседания, выступления на митингах, организационная работа, борьба с затаившимися, но не сложившими оружия контрреволюционерами. Но любое из этих насущно необходимых дел поверяется, как в эпосе, самой высокой мерой — мерой жизни и смерти. Полурешений, полуправд и полумер не дано.

Выступление на митинге может стоить Ходжаеву жизни — заранее известно, что в него будут стрелять, но не выступать нельзя: собрались сотни людей, и они ждут от него слова правды. И тем более кажется самоубийственной поездка к главарю мятежников Мадаминбеку, но не ехать тоже нельзя: слишком кровопролитна братоубийственная война, слишком многих жизней может стоить ее продолжение. И даже в спорах со своими ближайшими соратниками Ходжаев апеллирует все к той же наивысшей мере. «Можете меня расстрелять, — заявляет Ходжаев чрезвычайному комиссару Кобозеву в напряженный момент эвакуации, — но раненые и дети поедут первыми». Это слова человека, только что прошедшего через расстрел, и сказаны они не просто так.

Постоянная внутренняя готовность к смерти — доказательство чистоты всей прожитой Ходжаевым жизни, каждого ее мгновения.

Эпичен финал фильма. Еще одну миссию должен выполнить Ходжаев — вернуть бежавших в горы дехкан к земле, в разоренные войной кишлаки. Но у стариков, измученных страхом, болезнями, голодом, нет сил идти. И тогда Ходжаев сажает себе на спину самого старого аксакала и бережно несет его вниз. А следом узкой цепочкой идут люди, народ, поверивший его словам и делам.

Ходжаев во многом непохож на прежних героев Чокморова. Он сдержаннее, мудрее, одухотвореннее. Но он также человек единой страсти. Страсть, одухотворяющая его дела, — революция.

Чокморов представал на экране и в ролях иного плана. В экранизации поэтической повести Чингиза Айтматова «Джамиля» («Мосфильм», режиссер Ирина Поплавская) он сыграл Данияра, демобилизованного хромого солдата, «чудака», мечтателя и поэта. Здесь все непохоже на Бахтыгула или Карабалту с их обнаженным, клокочущим темпераментом. Вместо эпоса — лирика, вместо открытого горения — запрятанный в глубине свет. Данияр мягок, задумчив, замкнут. Режиссер Ирина Поплавская искала актера, умеющего «выразительно мыслить в кадре», и, остановив выбор на Чокморове, не ошиблась в нем. Сам актер вспоминает об этой роли без особой любви — над ней ему работалось трудно: слишком непохож его собственный темперамент на тот, что он воплотил в фильме. Но и здесь актер не отступал от себя. В Данияре есть многое, что и в других героях Чокморова: цельность, внутренняя сила, мужество. Если он взвалил на плечи непомерно тяжелый мешок, он донесет его до конца, как бы ни шатался под ногами узкий трап, ни жгло солнце и ни давила духота. Если он полюбил, никогда не отречется от своей любви, с какой бы стеной предрассудков и вражды она ни столкнулась.

Сродни Данияру и другой айтматовский герой — обходчик Байтемир из фильма Ирины Поплавской «Я — Тянь-Шань» по повести «Тополек мой в красной косынке». Это человек много испытавший, скупой на слова, на изъявления чувств. Он прошел через войну. Он пережил гибель жены и сына — их погребла под собой лавина. Но такова уж внутренняя цельность этого человека, что и после самой тяжелой утраты у него достает сил, мужества, прочности души, чтобы не покинуть места, где все напоминает ему о его горе. Он работает дорожным обходчиком, взрывает лавины, воюет с злой силой, отнявшей у него прошлое. А потом внезапно для себя открывает, что для него не потеряно и будущее, что он может любить, быть счастливым. И в сдержанном, ушедшем в себя человеке обнаруживается затаенная нежность, чуткость, сердечная теплота.

Роль кузнеца Утура в фильме Толомуша Океева «Поклонись огню» — еще одна грань актерской индивидуальности Чокморова. Здесь впервые он не протагонист темы, а герой второго плана, частный человек, погруженный в быт, обросший бородой и житейскими заботами о детях, о доме. Он хотел бы остаться в стороне от происходящего, от жестокой схватки за коллективизацию деревни. Но уйти от нее нельзя: то его вместе со всей семьей чуть было не отправляют в ссылку как кулака, то кулаки зверски избивают его, жгут ему лицо горячим пламенем горна. Эти моменты роли, где в добродушном, немного нескладном человеке пробуждаются боль, гнев, ненависть, где есть место накаленным страстям, выплеску взятых на пределе чувств, здесь лучшие. В других местах Чокморову помогают точное знание быта, память об отцовской профессии, теплый юмор, неожиданно раскрывшийся в актере. Но все это не спасает образ от налета иллюстративности. Роль словно тесна для Чокморова, ему нужен простор действия, нужно не пассивное восприятие истории, но активное вмешательство в нее — эпос.

Когда работа над фильмом «Лютый» еще только начиналась, режиссер Толомуш Океев сердито буркнул о Чокморове, которому предстояло играть Ахангула: «Заголубел он совсем, пора ему себя по-новому показать».

Действительно, Ахангул — роль для Чокморова необычная. Самая трудная его роль. Впервые не слияние с персонажем, а перевоплощение. Впервые сложный (хоть и скупой и строгий) возрастной грим. Впервые краски, которых прежде в его палитре не было — униженность, жалкость, забитость, завистливость. Он задавлен жизнью, которая не посылала ему ничего, кроме голода, побоев, несправедливости. Он завидует баю, у которого пять жен и пять тысяч овец в отаре, в то время как у самого Ахангула — ни жены, ни детей, пустой казан в пустой юрте. Он может унижаться перед сильными мира сего — перед царским урядником, перед байскими джигитами — что делать, если на их стороне и сила, и власть, и право.
 
Но, играя такого героя, Чокморов не идет против своей актерской природы. Он лишь раскрывает ее в гораздо более сложном и глубоком контексте. Ахангул не просто живет по законам этого мира, не просто приемлет его порядки и приспосабливается к ним. Он — это не будет преувеличением — герой-идеолог, человек, имеющий свою веру, словом и делом утверждающий ее правоту. Он верит в зло. В непреодолимость силы зла. В то, что все люди враги. Что мир стоит на ненависти. И в этой своей вере Ахангул так же непреклонен и несгибаем, как и героические герои Суйменкула Чокморова.

Пробным камнем для испытания веры становится судьба его племянника, мальчика Курмаша, который взял на воспитание волчонка. Может ли волчонок стать другом? Может ли человеческая доброта, любовь пробудить в звере, созданном природой для кровавой борьбы за жизнь, ответную доброту, привязанность, дружбу? Нет, нет, нет — убежден Ахангул. Никогда волк не станет собакой. Больше того — сам человек должен жить по волчьим законам. Только так можно выжить. Этому Ахангул учит своего племянника. Учит его ненависти, учит бить всегда первым — потом разберемся, кто прав, учит презирать любое проявление слабости, жалости к себе и к другим.

Нет, Ахангул вовсе не злодей, не демоническая натура, Чокморов играет его, скорее, человеком от природы добрым. У него нет ненависти к волчонку, которого он бьет, топит в реке, скручивает веревками, чтобы спустить с него шкуру. Просто так заведено от века — человек и волк не могут не быть врагами. У него нет личной ненависти и к баю, даже тогда, когда тот переломал ему кости в драке, — дрались-то они честно, один на один, ну, а кто сильнее, тому и положено победить. Избитый, окровавленный, Ахангул даже доволен. Бай не только оставил ему овец, которых Ахангул у него украл, он оставил ему еще одно подтверждение его жизненной философии: в мире есть только одна правота — правота сильнейшего.

И мальчика Ахангул учит ненависти именно потому, что желает ему добра. Он смеется над Курмашем, когда тот заголяет спину, чтобы принять порку, которую заслужил разодравший лисью шкуру — единственное богатство в доме — волчонок. Благородство — вздор. Плохо придется мальчишке, если он от него не отучится. Нужно, чтобы мальчишка с детства знал правду о жизни — нечего ему верить добреньким сказкам, которые рассказывает охотник Хасен.

— В каждом человеке есть зерно доброты, — убеждает Хасен.

— Мое попало меж жерновов, — отвечает Ахангул, — как же ему прорасти?

И Чокморову веришь. Его доброту перемолола жизнь. Но она была. И даже сейчас не стерлись ее следы. Актер вместе с режиссером Океевым (в трактовке роли они союзники и единомышленники) не предрешают заранее поражения Ахангула: слишком сложный узел правд, жизненных истин завязан в их картине. Ахангул остается верен своей правоте до конца. И до конца идет за своим героем актер. Он ведет зрителя к осознанию краха героя через утверждение его истины.

Ахангул никогда не поверит, что это он виновен в гибели мальчика, которого загрыз бывший питомец, матерый волк Коксерек. Виновен Хасен, вбивавший в голову Курмашу всякие небылицы, — это из-за него мальчишка сам пошел навстречу верной гибели.

Услышав крик мальчика, Ахангул не побежал ему на помощь. Он схватил ружье, догнал зверя, добил его. Он отомстил. Он расквитался. Только что толку в его мести? За это время мальчик потерял слишком много крови. Именно сейчас капля доброты оказалась бы дороже, нужнее всего этого яростного выплеска ненависти, пусть даже вполне справедливой ненависти.

Когда в финале фильма урядник и байский джигит увозят арестованного Хасена (он оказался беглым каторжником), единственного человека, который еще мог бы помочь смертельно раненному мальчишке, Ахангул в отчаянии кричит им вслед: «Эй, вы люди или звери?» Нет, его вера в зло не поколебалась. Она опять получила новое подтверждение. Но как бы ему хотелось сейчас в эту минуту оказаться неправым, удостовериться, что есть в людях и доброта, и человечность, и сочуствие к чужой беде. А ответа нет. Падает снег, растворяются в белесой дымке Хасен и его конвоиры, и покинутый всеми Ахангул держит на руках умирающего племянника...

В этой роли Чокморов впервые в таких сложных взаимоотношениях со зрителем. Он требует от него сейчас не эмоционального соучастия герою, а интеллектуального осмысления философии образа. Он приводит своего героя на зрительский суд и сам на этом суде беспощаден и честен до конца.

...Сыграно восемь ролей. А дальше? Дальше новые роли. Скоро Чокморову предстоит встреча с японским режиссером Акирой Ку росавой, который снимает сейчас на «Мосфильме» картину «Дерсу Узала» по повестям путешественника и писателя В. Арсеньева. Работать с Куросавой, художником, по праву числящимся в ряду великих мастеров мирового кинематографа, — давняя мечта Суйменкула. Ведь на его актерскую манеру более всего повлиял Тосиро Мифунэ, любимый актер Куросавы, непременный участник почти всех его фильмов. У двух этих актеров достаточно общего и в темпераменте, и в характерах их героев, и в самом человеческом типе. Чокморову хотелось сыграть Дерсу (роль, которую в силу обстоятельств не смог принять Мифунэ), — ему близок склад души этого простодушного и мудрого человека, живущего единой жизнью с природой, читающего ее как открытую книгу.

Куросава, еще прежде пересмотревший главные экранные работы Чокморова, дал им самую высокую оценку. Чокморов, по мнению Куросавы, один из интереснейших актеров сегодняшнего мирового кино (не только советского, не только азиатского, но именно мирового), но Дерсу должен быть иным, для этой роли у Чокморова слишком много «минусов» — слишком высок, слишком молод, слишком красив. Из-за всего этого Чокморову в фильме досталась другая роль — друга Дерсу — Чжан Бао, предводителя отряда, ведущего жестокую борьбу с лесными бандитами.

Другой фильм, в котором выступает сейчас Чокморов, — «Красное яблоко» Толомуша Океева по мотивам одного из ранних рассказов Чингиза Айтматова. Первая роль Чокморова, точно датированная сегодняшним днем. Первая «чистая» роль, где после дня съемок не нужно смывать с лица и одежды грим, пыль, грязь, где нет жестоких драк, нередко оставляющих следы, напоминающие о себе много недель спустя, схваток, поединков. Единственный поединок, который ведет герой, — с самим собой, со своим прошлым, с памятью о давней, незабывающейся юношеской любви, которую он когда-то не нашел в себе сил завоевать, отстоять.

А во всем прочем герой почти благополучный человек, есть дом, семья — жена и дочь, своя машина, любимая профессия. Но нет счастья, любви, внутренней гармонии, мира с самим собой...

Итак, сложная психологическая роль, с тонкими нюансами чувств, с интеллектуальным подтекстом. Интересная роль. Но что здесь от Чокморова? Для Чокморова?

Пока что сказанное о роли в этом плане никак не обнадеживает. Однако повременим с выводами. Обратим внимание на некоторые, быть может, внешние не очень приметные мотивы и акценты, возникшие уже на этапе режиссерского сценария и в расчете именно на индивидуальность Чокморова.

В рассказе герой — инженер, в сценарии он — художник. Впервые Чокморов может показать на экране свои полотна, сам процесс творчества. Нет, не это делает роль своей для Чокморова. Напротив, такая якобы выигрышная перемена профессии могла бы привнести в образ несвойственный актеру налет позировки, саморекламы: вот-де актер, а еще и рисовать умеет, да как здорово — прямо в кадре. К счастью для авторов, экранная профессия героя не аттракцион, не зрелищная фактура, но лишь первая ступенька по дороге к пластам более глубоким.

Что пишет художник Темир? Он пишет пейзажи Киргизии: бесконечные пространства гор, долин, синеву неба. Он пишет портрет старого манасчи Саякбая Каралаева: на экране предстанет тот самый портрет, который когда-то привел Чокморова в кино. Итак, снова прикосновение к эпосу, возвращение к эпосу — возвращение не случайное.

Вот один из эпизодов картины: Темир видит в уличной толпе девушку. Кажется, это она, та самая, кого он так робко и безответно любил в юности. Он хочет догнать ее, продирается следом за ней сквозь толпу, но девушка внезапно скрывается в каком-то подъезде. Он входит следом. Огромный зал. Музей. Стоят девушки в расшитых орнаментом национальных одеждах. Стоят в боевых доспехах могучие воины-чоро, герои народного эпоса. Люди? Нет, муляжи. Приглушенно звучит музыка — напевы из «Манаса». Расправил крылья беркут. Живой? Нет, чучело. А где девушка? Ее нет. Она исчезла. Сон? Мираж?

Конечно же, не случайно появилась эта сцена в рассказе о человеке, мучительно ищущем путь к обретению внутренней цельности. Авторы намеренно, хотя и ненавязчиво, соотносят его с героями, пришедшими из эпоса. То, что было сутью героя эпического — слитность стремлений и поступков, чувств и дел, — для Темира где-то вне его реальной повседневной жизни. Эпическое для него — музейная витрина, полусказочное далеко, дымка былых времен.

Но вот что существенно: усложняя от фильма к фильму характер своего экранного персонажа, переходя на этот раз от героев активных, действенных к герою противоречивому, рефлексирующему, Чокморов сохраняет как единицу масштаба, как эталон точку отсчета — эпос. Чокморов пробует себя в новом облике, в новой духовной, интеллектуальной сфере, он не довольствуется сделанным, он исследует, расширяет свои возможности. Но в главном — в сути творчества, в его истоках и направлении движения — он остается все тем же. Он верен себе.

А. Липков (статья из биографического альманаха «Актёры советского кино», выпуск одиннадцатый, 1975 г.)

ФИЛЬМОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Суйменкул Чокморов. Заслуженный артист Киргизской ССР. Окончил Академию художеств в Ленинграде.

Снимался в фильмах:
«Выстрел на перевале Караш» (1968) — Бахтыгул.
«Джамиля» (1968) — Данияр.
«Чрезвычайный комиссар» (1970) — Ходжаев.
«Алые маки Иссык-Куля» (1971) — Карабалта.
«Поклонись огню» (1972) — кузнец Утур.
«Я — Тянь-Шань» (1972) — Байтемир.
«Седьмая пуля» (1972) — Максумов.
«Лютый» (1973) — Ахангул.
«Красное Яблоко» (1975) — Темир.