Читаем Гоголя. Мёртвые души. 4глава

Подъехавши к трактиру, велел остановиться.
Причин явилось множество. Озвучим две для вас:
Дать отдых лошадям – как им не утомиться?
И сам перекусил бы хоть что-нибудь сейчас!

К таким вот господам (скорее к их желудкам!)
Имеет автор зависть, оправданно, причём!
Нарочно в пику тем в Москве, по Петербургам,
Кто думал очень много, что даже пот ручьём,

О том, что бы поесть на завтрак или в ужин?
Какой бы им обед во вторник сочинить?
Набор пилюль особых перед едой им нужен…
Простому человеку как это уяснить?

Как может он понять те вкусы и пристрастия,
Когда без содрогания на блюдо не взглянуть?
На пауков морских… Предмет для сладострастия?
К примеру, тех же устерс… вот как их внутрь втянуть?

Они же их глотали со всяким вожделением,
А после отправлялись в Карлсбад иль на Кавказ…
Вот к этим господам нет в сердце умиления,
Не их числа герой наш сказать бы в самый раз!

Он больше относился к тем, что в одном трактире
Закусят преизрядно холодной ветчиной,
На следующей станции зря время не транжиря
Испросят поросёнка, уже давясь слюной!

Не разбирая времени, они за стол садятся
И чтобы ни подали, всё меж зубов шкварчит:
Стерляжией ухой с налимом насладятся,
В заедку расстегайчик! «Подай ещё!»- кричит,

Какой-нибудь колбаски позапечённой с луком
Иль сдобной кулебяки, чтоб с плёсом из сома!
Красиво, с аппетитом, причмокивая звуком!
Одарены от Неба изрядно и весьма!

Любой из тех вот, первых, сейчас бы согласился
За эту вот способность часть своего отдать:
Крестьян ли половину, имения б лишился,
Лишь бы таким желудком в дальнейшем обладать!

Но вот беда, что деньги не так уж и всесильны –
Счастливой той способности на них не приобресть…
Но наш герой в трактире. Откушать и обильно
Решительно настроен. Желудку его честь!

Трактир, казалось, ждал – гостеприимно встретил
Под узеньким навесом, что на столбах лежал.
«Обточены искусно! - так он себе отметил -
Похожи на подсвечники!» Секунду взгляд держал.

Внутри себя трактир с избой был русской схожим,
Размерами побольше – отличие от той.
Узорочье резное вкруг окон с сказкой схоже,
Пестрело свежим деревом, работы не простой!

На ставнях нарисованы с цветочками кувшины.
По деревянной лестнице направился наверх
И там, в сенях широких, взобравшись на вершины,
Старуху в пёстрых ситцах увидел прежде всех.

«Пожалуйте сюда!» - та вежливо сказала,
Что он, не медля, сделал - за нею в след вошёл.
За дверью всё знакомо - обычнейшая зала,
«Приятелей» старинных сейчас же глаз нашёл:

Огромный самовар, что не бывал без дела,
В углу шкаф треугольный среди скоблёных стен
И непременно кошка, лежащая тут смело,
С котятами слепыми – привычная из сцен…

В углу под образами яички из фарфора,
Висевшие на ленточках на красных, голубых,
Пучки душистых трав по принципу фавора –
Задумай кто понюхать, тот час поднял бы чих…

Ну, и конечно, зеркало, что так отображало
Взглянувших внутрь него, как вздумалось сейчас…
Кому бы, например, теперь принадлежало
И не лицо – лепёшка и лишних пара глаз?

Достаточно подробно трактир сей описали,
Вернёмся, наконец, к герою своему,
А он, как все мы помним, находится здесь в зале,
Пора бы и заказ спросить уже ему!

«Что, поросёнок есть?» - вопрос к стоявшей бабе.
«Есть!» - отвечала та. «Давай его сюда!
Он с хреном и сметаной?» «Да!» - улыбнувшись слабо.
Недурственно готовят, заметьте, господа!

Она ушла куда-то, чтоб быстренько вернуться
С ножом, тарелкой, вилкой – сейчас всё видеть мог.
Крахмальная салфетка всё не желала гнуться,
Солонку не поставить – упасть старалась вбок…

Герой тотчас пустился с ней в разговор, конечно!
Не медля расспросил чей будет трактир сей?
Сама ли его держит иль кто другой? Сердечно,
Внимательно выслушивал, вопросы, как ручей…

И всё-то интересно: каков доход, к примеру,
Женаты ль сыновья и с ними ли живут?
Какую взял старшой? Сноха ладна ли в меру?
Большое ли приданое? Что, прибавленья ждут?

И не сердился ль тесть, что подношений мало?
Само-собой фамилии помещиков спросил
Какие есть в округе? Сказала сколько знала,
Перечислений ряд примерно так гласил:

Полковник Чепраков, Блохин и Почитаев,
Мыльной да Собакевич… (вот этот нам знаком…)
И тут же услыхал, что многих почитает,
Манилова, к примеру: «О, энтот не таков!

Повеликатней будет последнего намного:
Велит тот час курчонка какого отварить,
Телятинки закажет, печёночки немного…
Приветливо, любезно со всяким говорит.

Что принесёшь, отведает всего, чуть прикоснётся…
Не то, что Собакевич! Из блюд всегда одну
И слупит подчистую, никак не откачнётся…
Ещё добавки стребует за ту же всё цену…»

Во время их беседы он кушал поросёнка,
Которого на блюде остался лишь кусок.
За стенами колёса вдруг прозвучали звонко.
Он выглянул в окно: кто бы приехать мог?

Увидел пред трактиром прелёгонькую бричку
Запряженную тройкой недурственных коней.
Оттуда вылезали на вид весьма приличных
Мужчин каких-то двое, один в рост подлинней.

Тот, что повыше был, как будто белокурый,
А тот, что чуть пониже, чернявый, темноват.
Что посветлей в венгерке, одетый по фигуре,
А тёмный -  в архалуке обычном, простоват…

Издалека сюда тащилась колясчонка,
Пустая и влекомая какой-то четвернёй.
Верёвочная упряжь смотрелась хлипко, тонко,
Все хомуты на клочья… аж хлопнул пятернёй…

Который посветлей по лестнице направился,
Чернявый между тем всё не искал покой:
Чего-то щупал в бричке, слугу о чём-то справился,
Махая в то же время коляске той рукой.

Услышав его голос, герой наш встрепенулся –
Знакомым показался, иль в самом деле был?
Пока он разбирал, тот светлый в зал ввернулся,
Сидящему уже поклон дать не забыл.

И Чичиков ответил. Вошедший был мужчина
Повыше средний росту и худощав с лица,
Как говорят: издержан… своя тому причина…
Плюс рыжие усы – портрет чтоб до конца.

По загоревшей коже смог сделать заключение,
Что тот, конечно, знал вот что такое дым,
Не пороховой – табачный! Имелось увлечение…
Не к средним бы годам, скорее к молодым…

За несколько  минут они б разговорились
И ближе познакомились, набор в словах простой
В начало был положен: согласно умилились,
Что ехать поприятней – дождь пыль прибил собой…

Но в этот вот момент другой сюда поднялся
И сразу же картуз свой сбросил с головы.
Взъерошил пятернёй смоль-чуб: слегка примялся…
Как лучше описать, чтоб увидали вы?

Не очень и высок, недурно, впрочем, сложен,
Румянец по щекам, улыбка – снег темней!
Кровь с молоком сказать? Да, знаете, похоже!
Здоровье так и прыскало от личности от всей!

Плюс чёрная густая в причёске шевелюра,
Приятная для взгляда пушистость бакенбард,
Осанистая, крепкая в движениях фигура.
Заметил сразу Чичикова и был, казалось, рад!

«Ба, ба, ба! Какими здесь судьбами?»-
Вскричал сейчас же тот, расставив две руки.
И Чичиков признал: Ноздрёв тут перед нами,
Обед у прокурора, манеры чьи легки…

Он тот, кто чрез минуту так коротко сходился
Со всеми, кто случался, пусть повод не давал,
На «ты» лишь обращался, казалось, не сердился,
Коль слышал удивленье, но не переставал…

«Откуда ты теперь?-посыпались вопросы,
Ответы на которые не очень-то и ждал –
А я, брат, еду с ярмарки! Продулся в пух там просто!
Поверишь ли, не знаю, как сам того не ждал!

Ни разу в своей жизни вот так не продувался…
Ведь я на обывательских! Взгляни какая дрянь!
Насилу дотащили… Спасибо, зять попался,
К нему вот перелез! – и  к зятю слово – Встань!

Вы точно не знакомы? Позволь тебе представить:
Мижуев, мне он зять! Сложилось по судьбе…»
И тут же продолжал… Умолкнуть не заставить :
« Всё утро, представляешь, речь только о тебе!

Я так и говорил: смотри, коль мы не встретим
Где по дороге Чичикова! Ну, что? Ведь, говорил?»
Зять молчалив, наверно. Смолчал и не ответил,
Смотрел на них устало, лишь взглядами дарил…

«Ну, брат, когда б ты знал, как я теперь продулся!
Всё, что с собою было, осталось там – спустил:
Четвёрку рысаков, часы – вдруг улыбнулся –
Взгляни, нет ничего на мне, всё по ветру пустил!»

И Чичиков взглянул и точно, что заметил:
Цепочки даже нету… оправдан, видно, пыл…
И даже показалось ( на редкость же приметлив!),
Что бакенбард один прорежен знатно был…

А тот, не умолкая, всё продолжал с восторгом:
«Случись тогда двадцатка – вот ты бы одолжил!
Не только б отыгрался, а сверху больше много,
Тридцатку тысяч с лишком в бумажник бы сложил!»

«Всегда так говоришь – вмешался белокурый –
Я дал полсотни, помнишь, так тут же и продул!»
«И те бы не продул, не сделай глупость с дури,
Ведь я после пароле да утку вдруг загнул!

Когда б не эта глупость, весь банк сорвал бы, точно!»
«Однако, не сорвал…» - тот снова пробубнил…
«Не вышло из-за утки… не зли меня нарочно!
Ведь, кажется, понятно, подробно объяснил!

По-твоему, майор тот хорошо играет?»
«А хорошо иль плохо, тебя вот обыграл!»
«Вот важность-то какая! Чего так распирает?
И я вот так смогу и он про это знал!

Но это не игра! Решился б он дуплетом!
Вот тут-то и смотри какой майор игрок!
За то, брат ты мой, Чичиков, кутили ж мы при этом!
Отличнейшая ярмарка! Любой отметить мог!

Теперь вот даже вспомню и так тебя жалею,
Что ты там не случился! Такой великий съезд!
Купцы, представить можешь, и те почти немели
Какая шла торговля! Всё, что свезли окрест

По выгоднейшим цена немедля распродали!
А в трёх верстах от города стоял драгунский полк.
Все офицеры здесь! Всех в городе видали,
Все сорок человек! В винище знают толк!

Как мы начали пить… Штабс–ротмистр Поцелуев,
Такой, брат ты мой, славный! Усы какие, брат!
Бордо зовёт бурдашкой премило, как милует…
Кувшинников – поручик! Знакомству много рад!

Премилый человек! Могу сказать – кутила!
Мы всё с ним вместе были, так коротко сошлись!
Какое там вино у Пономарёва было!
Такое не встречалось и отродясь, кажись…

Но нужно тебе знать, что он мошенник страшный
И в его лавку лучше совсем не заходить!
Подмешивает в вина, разбойничек вчерашний!
Ведь даже бузиною пытался разводить…

Но если так случится, что вытащит из дальней
Секретной комнатёнки, то тут, брат мой, держись!
Не встретишь уже лучше, по вкусу идеальней,
Ну просто в эмпиреях находишься, кажись…

А можешь ли представить шампанское такое,
Что даже губернаторское в сравненье просто квас!
Не просто, что клико, а как бы и двойное,
Ах, просто матрадура – названье в самый раз!

И если б только это! Так нет – достал бутылочку
Французского, конечно, с названием бонбон!
Про запах что сказать? Розетка, моя милочка,
Не обижайся, право, за этот вольный тон!

Так славно покутили! В романах не опишешь!
Уж после нас, представишь, приехал туда князь,
Хотел найти шампанского, но где его отыщешь?
Мы всё употребили! Гуляли просто всласть!

Поверь ещё теперь, что я там за обедом
Семнадцать штук бутылок в один присест испил!»
«Ну, столько ты не выпил!» - зятёк заметил следом.
«Как честный человек, скажу! Там и свидетель был!»

"Ты можешь говорить всё, что тебе угодно,
Но я тебе скажу - и десять не суметь!"
«Вот хочешь об заклад, что выпью? Благородно!»
«К чему бы тут заклад? Желанья нет хотеть!»

«Поставь своё ружьё!» «Не нагоняй мне зуду!»
«Попробуй же, поставь!» «Отстань же, не хочу!»
«Остался б без ружья… обманывать, что ль буду?
Я, брат наверно знаю, когда что получу!

Эх, Чичиков ты, Чичиков! Как мне безумно жалко,
Что ты там с нами не был! Вот что теперь скажу!
Уже бы с тем Кувшинниковым во век ты не расстался,
Ведь, ты не наши скряги как я их всех держу!

Ведь, ничего б не стоило пуститься в круговерти!
Ты, право слово, свинтус… а как ещё назвать?
Дай поцелую что ли? Люблю почти до смерти!
Мижуев, посмотри! Вот что о нём сказать?

Вот кто он мне такой? Иль я ему, обратно…
А тут судьба свела, случайность на пути…
Приехал вон откуда, я здесь живу приватно…
Переплелись, однако, дороги – не сойти…

А сколько было, брат, карет там! Преизрядно!
В фортунку крутанул – извольте получить:
Две баночки помады, фарфор (узор нарядный!),
И плюс к тому гитара! Ещё крутнул – фюить!

Канальство или как, ведь сверху шесть целковых!
А как мог не крутнуть, коль первый раз прошло?
А, впрочем, ерунда… К Кувшинникову снова –
Такой, брат, волокита и так всё гладко шло!

На всех почти балах мы с ним там побывали!
Одна была такая – не знаю как сказать…
А разодета как: вся в рюшах-трюшах! В зале
Второй такой не сыщешь и пальцем показать…

На что уж я, ты знаешь, и то себе отметил:
Вот, чёрт возьми, пожалуй… Мелькало в голове!
Как этот вот Кувшинников вперёд меня заметил,
Ведь бестия какая, да не одна – прям две…

Подсел и на французском сейчас ей комплименты.
Поверишь, простых баб и тех не пропустил…
Клубничкою попользоваться – так эти вот моменты
Со смехом называл нам, и всяк его простил!

А сколько было рыб и балыков чудесных!
Я таки исхитрился – везу с собой один!
Купил ещё не быв стеснённым в деньгах тесно,
Имелись ещё деньги… потом уж всё спустил…

А ты куда теперь? Спросить всё забываю?»
«С визитом к человечку, так скажем, одному!»
«На что он вдруг тебе? Ко мне теперь поедем!»
«Нет! Это невозможно! По делу я к нему!»

«Ну, вот уже и дело! Оподелдок Иваныч!
Пари держу, что врёшь! Только скажи к кому?»
«Да, дело! Очень важное!» «И непременно на ночь?
К кому же ты собрался? И в мыслях не пойму!»

Тут Чичиков замялся: «Ну, так и быть, отвечу!
Визит мой к Собакевичу!» Ноздрёв захохотал.
«И что в этом смешного? Смеяться, право, нечего…»
Изрядно недовольный герой забормотал…

Но тот его не слушал, заливисто смеялся
Тем ярким, звонким смехом, как может человек
Здоровьем не обиженный, открыто удивлялся,
Распахнуто и искренно, с слезою из-под век!

Выказывая миру все зубы до единого,
Что сахара белее, как жемчуга блестят!
Заливисто и громко: «Эк, как его подкинуло!»-
Случись когда соседи, с испугу вспучат взгляд.

«Да, ведь, и жизни той ты рад уже не будешь,
Когда к нему приедешь: он просто жидомор!
Поверь уже теперь! Во век не позабудешь –
Я честный человек, но можно и на спор!

Ведь, мне характер твой, как свой, почти известен!
Жестоко там опешишься, коль вздумаешь найти
Банчишку хоть какого, бонбона, чтоб до песен…
Пошли ты его к чёрту! С ума легко сойти!

Надумал куда ехать! По мне – так вместе с нами!
Попотчую отменно – вон балычок с собой!
Пономарёв всё клялся: «Для вас одних отвесил!
Хоть с обыском пройдитесь – нигде, не Боже мой!»

Они с откупщиком мошенники первейшие –
Не за спиною где, в глаза им говорю!
Смеются только бестии… приятели нежнейшие…
Прям так и распирает, как только где узрю…

Ах, брат, совсем забыл тебе сказать, однако!
И знаю, что пристанешь, а всё одно скажу…
Имей уже в виду, хоть обижайся всяко,
И десять тысяч сунешь, а всё же откажу!

Вот так вот наперёд о том и объявляю –
Из-за стола поднялся и подошёл к окну:
«Порфирий! Слышь, Порфирий! К тебе, ведь, заявляю!
Неси сюда щенка! Готовисси ко сну?»

Слуга его в то время балык надыбал в бричке
И без раздумий всяких кусочек отхватил…
Врасплох, считай, застали… «А!»- крикнул по привычке,
Скорее руку с рыбой за спину запустил…

Но тот уж отошёл и ничего не видел,
И похвальбы своей на миг не прекратил:
«Ты знаешь, брат мой Чичиков, я свет тогда не взвидел,
Как увидал его… Чуть-чуть не упустил…

Ведь краденый щенок! Ей-Богу! Вот те слово!
За самого себя хозяин не отдал…
Ты помнишь ту каурую, что взял у Хворостырёва?
Её ему сулил!» Но тот их не видал

И даже не слыхал! Ноздрёву это странно…
Тут подошла старуха: «Подать ли закусить?
Не будете ль чего?» «Не будем…- покаянно –
А, впрочем, рюмку водки не дурно бы вкусить!

Какая у тебя?» Она ему: «Анисовая!»
«Ну, что ж? Давай анисовой!» «Другую захвати!» -
Включился белокурый. «В театре там актриса,
Как канарейка пела! Кувшинников: ах, ти!

Ты как, мне говорит, пройтись насчёт клубнички?
Такой, брат, балагур! Не сыщешь – не ищи!
Одних там балаганов штук пятьдесят в наличии!
Как Фернади крутился! Смотри и трепещи!»

Старуха подав рюмки, пред ними поклонилась,
Но тут вошёл Порфирий с щеночком на руках.
«Клади его на пол! Скорее, сделай милость!»
Тот сразу положил. Ноздрёв воскликнул: «Ах!

Смотри, какой щенок!» Поднял того за спинку.
Тот заскулил с испугу, визглявый поднял вой…
Внимательно на брюхо смотрел, как на картинку:
«Ты почему, мошенник, приказ не сполнил мой?

Ты даже не подумал повычесать его!»
«Нет, барин! Я вычёсывал!» - Порфирий не смолчал.
«А почему же блохи?» «Понятно бы с чего-
Чай, с брички поналезли!» - нахально отвечал…

«Так и скажи, что врёшь! Иль я того не вижу?
Не вспоминал о том, что надо почесать!
Не только не исполнил, а, как о том предвижу,
Своих понапустил… Не знаешь, что сказать?

Поди-ка сюда, Чичиков! Смотри какие уши!
Рукою их пощупай!» «Собака не дурна!»
«Нет! Ты возьми нарочно, как есть меня послушай,
Потрогай его уши!» «Порода уж видна!»

«А нос! Возьмись за нос! Ого какой холодный!»
Обидеть не желая, тот взял щенка за нос:
«Хорошее чутьё!» «Хороший? Бесподобный!»
Отдал щенка Порфирию, чтоб тот его унёс.

«Вот истинный мордаш! Поверь, уж я-то знаю!
На мордаша, признаюсь, зуб я давно острил…
Я, как никто другой, в породах понимаю!
Он маловат, конечно, а то бы зашустрил!

Послушай меня, Чичиков! Ты должен непременно
Теперь ко мне поехать, недалеко – пять вёрст!
Легко домчимся – духом! Доверься – несомненно!
Потом и к Собакевичу, коль ты настолько прост…»

«Чего же не заехать? Зазвать вон как старался…
Чем он других-то хуже? Такой же человек…
Горазд, видать, на всё, к тому же проигрался…»
Подумал про себя, потом уже изрек:

«Изволь! Уговорил, но без задержек только –
Мне время очень дорого…» «Ни Боже мой, душа!
Вот это хорошо! Раздумывал-то сколько…
Втроём все и покатим теперь же не спеша!»

«Нет, ты уже, пожалуйста, меня-то отпусти!
Я не могу с тобою, мне надобно домой! –
Проговорил Межуев – Товарищ есть в пути,
В их бричку пересядешь…» «Ни даже Боже мой!

Не сметь о том и думать!» «Жена сердиться будет…
Пусти уж, сделай милость!» «Сказал тебе: ни-ни!
Всё пустяки, брат мой! Поверь мне, не убудет…
Поедешь с нами вместе!» «Езжайте же одни…»

Межуев был из тех, в характере которых
На самый первый взгляд упорство, вроде, есть –
Рта не успел открыть, сейчас вступают в споры,
Хотя, сказать в защиту, не каждому та честь!

Из тех ещё, к примеру, что вряд ли согласятся
С чем не согласны сами, что против них идёт:
Коль белое – то белое и чёрным не назваться,
На дурака не скажут – умней других людей!

Сумеют настоять, пойдут своей дорогой,
И под чужую дудку им точно не плясать,
И не обидь ничем, и лучше бы не трогай –
Решительными красками портрет живописать!

Но кончится всё тем, как и понять не знаешь,
Что принимал за твёрдость и не она совсем,
А вовсе даже мягкость… с чего? Не понимаешь-
Согласен и со всеми! А возражал зачем?

Короче, начал гладью, но гадью всё закончил…
«Вздор! – повторил Ноздрёв, надев ему картуз.
И он пошёл за ними смиренно, даже очень,
Хоть на душе сейчас лежал, конечно, груз…

«За водочку бы, барин!» - напомнила старуха.
«Ах, да, зятёк! Послушай, отдай ей, заплати!
В кармане ни копейки, то есть буквально сухо…»
«И сколько мы должны?» «Да, что уж там? Ах-ти…

Двугривенный всего!» - с улыбкой хлебосольной.
«Однако же, ты врёшь! Полтины хватит ей!»
«Нет! Маловато, барин!» - полтиною довольна
С почтеньем проводила до выходных дверей.

Убытку не несла – ведь вчетверо спросила!
Приезжие уселись по бричкам, по своим
И Чичикова бричка близ той заколесила,
В которой был Ноздрёв и зять, конечно, с ним.

А следом уж за ними, частенько отставая,
Ноздрёва колясчонка на тощих лошадях,
Порфирий ею правил, совсем не уставая.
Щенок за пассажира на барских площадях…

Меж новыми друзьями шёл разговор, конечно,
Но он не интересен читателю сейчас.
Поступим по-другому и вовсе не беспечно –
Продолжим про Ноздрёва коротенький рассказ.

Лицо ему подобных читателю знакомо.
Таких людей немало встречалось на пути.
Зовут их разбитными не зря, и так - весомо:
У них уже и в детстве компания в чести!

Хотя при всём при этом частенько их колотят…
Есть бесшабашность в лицах открытых, удалых!
Знакомятся легко и всё подряд «молотят»,
Подчас, бесцеремонно, без такта, «бьют под дых»…

Коль дружбу заведут, то не на день – на вечность!
Но всякий почти раз затеется буза
И точно, что виною тут будет их беспечность,
Как вихрь какой внезапный иль скорая гроза…

Всегда говоруны, кутилы, народ видный!
Ноздрёв и в тридцать пять, как в двадцать лет – един!
Охотник погулять, не семьянин завидный,
Легко всё, беззаботно – себе сам господин!

Женитьба на него никак не повлияла
Ещё и потому, что жёнушка его
Раненько умерла, прожив с ним очень мало,
Оставив двух детишек на мужа своего…

Которые ему совсем не нужны были,
Вот то есть абсолютно, решительно совсем!
Они, поди, и голос отца того забыли…
Дня дома не сидел… и то сказать – зачем?

Однако за детьми присматривала нянька…
А чуткий его нос за много-много вёрст
Умел учуять бал. Пирушку где-то с банькой,
Где ярмарки, где съезды… вот как был нос не прост!

В одно мгновенье ока там и спорил уже лишку,
И заводил сумятицу за игровым столом.
Подобно всем таковским, имелась страсть к картишкам,
Играл, но не безгрешно, кончая часто злом:

Премудростей знал много и тонкостей различных,
За кои же партнёрами бывал частенько бит -
Случалось, колотили пребольно и прилично
И даже сапогами, что ухудшало вид…

Роскошным бакенбардам с ним вместе доставалось –
Такую передержку вдруг задавали тем,
Что жидкими весьма на долго оставались,
Бывало, что лишался одной из них совсем…

Но полные здоровьем ланита лишь блистали,
Вмещая в себя столько к взращенью мощных сил,
Что бакенбарды снова и скоро вырастали
Ещё и лучше прежних! Господь, что ли, хранил?

Но, что всего странней( лишь на Руси бывало!)
Они встречались снова: кто бит и те, кто бил,
Как будто ничего плохого и не знали,
Не помнят как они и он про то забыл…

Ноздрёв был человек во многом исторический!
На каждом из собраний, где бы ни побывал,
Случались и истории, всегда категорически,
Он словно приключения откуда призывал!   

Иль выведут из зала под рученьки жандармы,
Иль вытолкают в шею приятели его…
Случались даже драки, порою и до травмы-
Не это, так другое… Не высказать всего!

Бывало, что нарежется в буфете до отвалу…
Или проврётся жутко, аж стыдно самому…
Без видимой нужды… К чему бы то пристало?
Но сколько ни гадай, не скажешь почему…

Возьмётся и расскажет, что есть в его конюшне
Лошадка шерсти розовой иль, может, голубой!
Те, кто и хотел послушать, покинут его лучше,
А кто-то даже скажет: «Чего это с тобой?

Ты, брат, слегка увлёкся и отливаешь пулю!»
И отойдут в сторонку, чтоб близко не стоять…
А кто-то и не выдержит, да и покажет дулю…
Случалось, что и сцепятся, не сразу и разнять…

Есть средь людей такие, что любят гадить ближним
Без видимых к тому каких-нибудь причин…
И даже среди тех, кто не чета всем «нижним»
И вовсе при чинах, скрываясь средь личин…

Он будет руку жать, беседовать о важном…
Наружность благородная, с звездою на груди,
И вдруг нагадит вам пред взглядами однажды,
Как от простого смертного и от того не жди…

И ты стоишь в растерянности, что-почему не знаешь…
Дивиться лишь останется и больше ничего…
Сбит с толку окончательно, плечами пожимаешь,
А он пошёл себе… забыл... не до того…

Такая же вот страсть была и у Ноздрёва:
С кем ближе всех сходился, тому он и «солил»
И всё за просто так, за «живо, брат, здорово»
С премилою улыбкой, чем ещё больше злил…

Расстраивал и свадьбы, как будто то безделки,
Распустит небылицу – не выдумать глупей…
Коль поделился с ним – не подписать и сделки…
Повсюду успевал… Попробуй ты успей…

При этаком наборе считал себя вам другом,
Любезнейшим приятелем, добрейшим изо всех!
При встрече говорил, что рад, готов к услугам,
По-дружески обнимет и спросит: «Как успех?

Ведь ты такой подлец, что не найти второго!
Ни разу не заедешь!» Вот так вот! А чего?
Как будто бы за ним не числилось плохого,
И все поступки-пакости вам милость от него!

Ноздрёв был человеком во многих отношеньях
Многосторонним даже, что нелегко понять:
В одно и тоже время был в нескольких решеньях –
Уехать на край света и всё пообменять!

Ружьё, собака, лошадь- всё было средством мены,
Но вовсе не затем, чтоб в плюсе результат!
Происходило действо как средство перемены,
Неугомонной юркости и часто невпопад…

Случись попасть на ярмарке на простака какого
И обыграть на деньги и сумму получить,
Сейчас же накупал тьму-тьмущую такого,
Что попадалось сразу! Что в перечень включить?

А всё, что вдруг попало: курительные свечи,
Изюм и хомуты, точильный инструмент,
Табак и пистолеты, горшки кухонной печке,
Посуду из фаянса, набор каких-то лент,

Селёдки, сапоги и жеребец на племя,
Для нянюшки платочки, голландские холсты…
На сколько хватит денег! Заметим в то же время,
Что очень-очень редко домой мог привезти

Вот эти все покупки, поскольку всё спускалось
Почти что в тот же день другому игроку
Плюс в иной раз к тому же ещё и прибавлялась
Любимейшая трубка, кисет, пуд табаку,

А то и четверня со всем к тому набором:
С коляскою и с кучером, и сюртуком с плеча…
И не отдать нельзя – сочтут, пожалуй, вором,
Опять же поколотят без меры сгоряча…

Случалось и не редко, домой уж отправлялся
В коротком сюртучишке иль в архалуке, что ль,
Искал себе попутчика… Тому не удивлялись,
И почти все жалели: «Садись рядком, изволь…»

Таким вот был Ноздрёв во всём своём обличии!
Быть может, тот характер избитым назовут
И станут говорить, подобных нет в наличии,
Уж нет таких ноздрёвых… ошибка сразу тут!

Такие есть меж нами, пожалуйста, не спорьте!
Быть может, в другом платье, но всюду и везде…
Не будьте легкомысленны, нас от того увольте,
Ноздрёвы не повывелись к несчастью иль беде…

Все три, меж тем, коляски к крылечку подкатили,
Но в доме у Ноздрёва никто о том не знал,
Прибытия не ждали и не предвосхитили:
Никто встречать не вышел, он никого не звал…

Два мужика на козлах столовую белили,
Затягивая ладно задумчивый мотив…
Ноздрёв вбежал туда - всё сразу удалили:
И мужиков и козлы, как ветром подхватив…

В пустом, казалось, доме лишь голос раздавался…
Так гости услыхали: заказан был обед
И Чичиков смекнул, зять тоже догадался,
Что сесть за стол пораньше рассчитывать не след…

Поранее пяти не выйдет… Хозяин, возвратившись,
Повёл своих гостей осматривать и – всё,
Что у него в деревне, задержкой не смутившись
И в два часа иль больше прошли насквозь неё!

В конюшне задержались по времени подольше.
Там были две кобылы, так, ничего на вид:
Одна каурой масти, другая в серый больше
И в «яблоках» орловских. На чужаков косит…

Чуть дальше жеребец гнедой, но неказистый.
Так за него Ноздрёв божился, стучал в грудь,
Отдал десятку тысяч! Доказывал речисто!
«Он и одной не стоит! Не ври, не обессудь!»-

Заметил тут же зять.  «Ей-богу, дал десятку!
Клянусь теперь чем хочешь! Побьёмся об заклад!»
«Божись иль не божись, скажу вновь по порядку-
И тысячи не стоит!» - стоял, потупив взгляд…

Там, в этой же конюшне, козла вдруг повстречали.
По старому поверью он был при лошадях
И точно с ними ладил: его не замечали,
Гулял у них под брюхом, как дома, не в гостях!

Потом уже повёл, взглянули б на волчонка,
Которого нарочно держал здесь на цепи:
«Кормлю сырым лишь мясом, рассчитывая тонко,
Что зверем совершенным сумеет он взрасти!»

Осматривали пруд, в котором велась рыба
Такой величины, что трудно описать:
Два взрослых мужика едва, поймав, могли бы
Изрядно помотавшись, на брег её достать!

В чём родственник, конечно, немедля усомнился,
Тот лишь махнул рукой – как хочешь, хоть не верь…
Вновь разгорелся спор уже привычно в лицах…
«Ах, Чичиков! На псарню веду тебя теперь!

Отличнейшую пару собак сейчас представлю!
Наводит изумленье их мясов чёрных твердь!
Такая, брат мой, крепость! Щиток – игла, добавлю!
Нигде, поверь душа, таких не лицезреть!»

Красивый кроха-домик стоял уж перед ними
По центру огороженного со всех сторон двора.
Заполнен этот двор собаками одними…
Хозяина заметили, затеялась «игра».

Что странно, дружелюбно гостей здесь принимали,
Старались «поздороваться», удастся и лизнуть…
Какими только кличками их тут не называли!
Назвать всех не берёмся – язык легко запнуть:

Пожар, Пороховой и Скосырь, Стреляй и Обругай,
Награда, Попечительница, Касатка, Припекай,
Черкай и Северга, Хитрюга, Допекай,
Весёлый и Угрюмый… и, как его? Сверкай!

При этом всевозможных цветов и сочетаний:
Муругих, чёрно-белых, с подпалиной и без…
Встречались полво-пегие: потомство тех «свиданий»,
Которое являлось велением Небес…

Пересмотрев собак, вводивших в изумленье
Необычайной крепостью своих чёрных мясов-
Хорошие собаки, сошлись в определенье,
Пожалуй, в первый раз за несколько часов!

Пошли смотреть на суку слепую совершенно.
Всё в точности по слову – она была слепа:
«Но пару лет назад, вы ахнули б, наверно,
От этой крымской суки немела вся толпа!»

За псарнею все дружно на мельницу смотрели
Где не хватало порхлицы… Как объяснить чего?
Представьте себе место, где утверждать умели
Тот самый верхний камень веретена всего!

Веретено вращалось, а вместе с ним и порхлица –
Такое дал названье русский мужик ему!
Чудное не чудное, а говорят и помнится,
Вписалось в его речь, пришлось и по уму!

«А тут, на этом месте, задумана мной кузница!»-
Ноздрёв всем объявил. Пошли её смотреть.
Всё осмотрели: точно! Согласны – это кузница,
Пора бы уж и горну в ней огоньком гореть!

«А вот на этом поле – взмахнул туда рукою-
От зайцев-русаков земли не разглядеть!
Такое их количество – погибель аж, не скрою!
И это моё поле! Потомкам им владеть!

Вот с места не сойти, я сам вот тут однажды
За заднюю ногу схватил вдруг русака!»
«И снова не поверю! И не поверю дважды –
Так зайца не поймать! Ищи, брат, дурака!»-

Заметил снова зять. «А вот поймал! Нарочно! –
На то ему ответил – Теперь вас поведу
Смотреть мою границу, указанную точно!»
Повёл их через поле... шли, как на поводу…

Что делать? Побрели меж взброненными нивами,
Да между перелогами… Наш Чичиков устал…
Частенько у них ноги тонули между глинами,
Выдавливали воду – низинные места…

Сначала береглись, ступали осторожно,
Потом, увидев то, что был напрасным труд,
Что ничему не служит и что избегнуть сложно,
Брели уж напрямки, на туфлях грязи пуд…

Прошли уже довольно большое расстояние
И точно обнаружили границу - столб и ров:
«Вот видите теперь, что входит в состоянье?
Всё, что до рва – моё! Именье – будь здоров!

И даже по ту сторону – тот лес, хотя, к примеру,
Который вон синеет и даже, что за ним!»
«Не все твои слова возможно брать на веру-
Когда вот этот лес успел вдруг стать твоим?

Когда же ты успел купить его так скоро?»
«Представь себе, купил! И дорого отдал!
Третьего дня свершилось! Решительно и споро!»
«Да ты же был на ярмарке! Народ тебя видал!»

«Ну, право же, Софрон! Вместо меня, что ль, некому?
Как надо совершили! Приказчик завершил!»
«Ну, разве что приказчик… но я своё кумекаю…»
Зять снова усомнился – частенько тот грешил…

Обратно возвращались той самою дорогой.
Он самым первым делом провёл их в кабинет.
На кабинет который тот походил не много,
Поскольку тем присущего в той комнатке и нет:

Ни книг там, ни бумаг в заводе не бывало…
Висели только сабли по стенам, два ружья:
Одно в триста рублей, другое больше встало –
Купил за восемьсот… Поверите ль, друзья?

И тут же показал турецкие кинжалы,
Ошибочная запись гласила на одном:
«Сибиряков Василий», но как держали жало!
Шарманка вдруг возникла, но это уж потом.

Не без приятности играла та шарманка,
Но где-то в середине, казалось, там, внутри,
В мелодиях был сбой, какая-то обманка,
Иль сразу,  изначально, так мастер похитрил:

Звучавшая мазурка оканчивалась песней
«Мальбруг в поход собрался», а песня в свой черёд
Вдруг завершалась вальсом! Что, право, интересней,
Чем было бы, как должно везде, у всех идёт!

Ещё одну особенность гостям как не заметить?
Ноздрёв уж перестал давно её вертеть,
Но звук не прекращался, а скрипом ржавых петель,
Играл у всех на нервах… сил мало, чтоб терпеть…

Из многих её дудок, одна всё не желала
Совсем угомониться и продолжала «петь»…
Потом явились трубки числом совсем не малым…
Хотели иль не очень, пришлось на них смотреть…

Различных самых форм из дерева и глины,
Обкуренные – нет и даже из пеньки…
Обтянутые замшей. Мундштук  короткий, длинный,
Встречались с янтарём! Весомы и легки…

Средь этого добра кисет дивной работы!
«Расшит самой графиней, шептавшей мне «люблю!»,
А ручки у неё, поверьте, это что-то:
Субтильнее не встретишь, восторг и суперфлю!»

Балык перед обедом. Немного закусили.
За сам обед позвали уже вблизи пяти.
Отправились не медля, как только пригласили,
Проголодавшись знатно от долгого пути.

Про сам обед, коль честно, и говорить не хочется…
 Как видно, для хозяина не в жизни самоцель…
Что подавалось, как – не важно! Что морочиться?
Не голоден и славно… что выводом отсель?

Поэтому и повара держал без наворотов…
Тому совсем комфортно – чего желать ещё?
Другой хозяин, может, погнал бы за ворота,
А этому всё ладно и лишь бы горячо!

Из поданных им блюд, что явно подгорело,
А что-то не сварилось – так и принёс сырым…
Принцип его подхода к готовке, скажем смело,
На вдохновенье строился, уменье шло вторым…

По- видимому, клал в кастрюли что попало,
Что было под рукою его на тот момент,
То, что в итоге будет, совсем не волновало…
Использовал в рецептах обычный сортимент:

Стоял ли возле перец – то сыпал без разбору,
Капуста ли попалась – совал без лишних дум…
Без меры молоко, крупы, для каши впору,
Ветчинки и гороху – всё, что придёт на ум!

Зато Ноздрёв налёг теперь уже на вина!
И суп не подавали,  портвейном оделил
По полному стакану, аж краешка не видно
И сразу госотерна, не мешкая, налил,

Поскольку не встречалось обычного сотерна
В губернских и уездных не крупных городах,
Но только госотерн… Престижнее, наверно…
И с выдержкой приличной, конечно же, в годах…

Потом велел  подать мадеры Той бутылочку,
Которую фельдмаршал не видел, не пивал…
И это было точно, поскольку, моя милочка,
Сказать его словами – никто бы не подал!

Казалось, от неё во рту всё возгорело…
Купцы, прознавши вкус помещиков давно,
Вливали в неё ром нахально, даже смело!
Иные – царской водки, коль русским всё равно…

Желудки у них крепкие – снесут… И, ведь, сносили!
Критерий самый главный: а как оно горит?
И чем повыше пламя – почтенным подносили…
Такое восприятие о многом говорит…

Затем распорядился принесть «вон ту» бутылку,
Какую-то особенную, что, по его словам –
Шампань и бурганьон: «Бьёт знатно по затылку,
Поскольку вперемешку, признаюсь сразу вам!»

При  этом очень щедро плескал в оба стакана –
Направо и налево, но в своё совсем чуть-чуть…
Но Чичиков не промах, заметил: «Эко, странно…
Держись, брат, осторожно! Внимательнее будь!»

Чуть отвлечётся тот – выплёскивал в тарелку…
А на столе рябиновка! Хозяин объявил:
Вкус сливок совершенно, забыв одну безделку,
Что аромат сивухи все сливки перебил…

Затем бальзам какой-то – не вспомнить даже имя,
А, впрочем, сам хозяин то так, то так назвал.
Обед давно закончился и Бог бы уже с ними,
Но гости за столом – хозяин не вставал…

Всё что-то говорил… Что? Чичиков не слушал,
Поскольку занят был раздумьями о том,
Как подступить к нему, сказать как можно лучше
О собственной причине, единственной притом…

Сомненья и не малые к тому же возникали,
Что сам предмет таков – при всех не обсудить…
Уединенья требовал, пусть зять мешал едва ли…
Всё ж лишний человек… хотелось погодить…

Но к счастью его зять помог, того не зная,
Почувствовав в себе изрядный перегруз…
Проситься стал домой, лениво так зевая
И даже очень вяло, сказать не побоюсь-

Как будто бы клещами на лошадь нёс хомут!
По русской поговорке – как наш народ умён!
«И нет! И ни-ни! И не придумай!» - на то Ноздрёв ему-
Соорудим банчишку…» Но непреклонен он:

!Не обижай меня! Дружище, я поеду! –
Зять отвечал упрямо – И не держи меня!
Жена будет в претензии, ждала уже к обеду,
А заявлюсь, сам видишь, уже в финале дня…»

«А ну её, жену… такое дело, верно,
Затеете, важнее которого и нет…»
«Нет, брат! Она такая, другой не сыщешь, верная
С ней обращаться плохо не честно и не след!

Ко мне всегда с вниманием,
Аж, слёзы на глазах…
Такие, брат, услуги и даже со старанием…
Когда б ты только знал и то б воскликнул «ах»!

Нет! Ты уж не держи: как честный человек, поеду!
По истинной по совести заверю в том тебя!»
«И, правда, не держи! Что в нём после обеду?
И грамма проку нет, скажу уже любя…»

«Ну, что же? Поезжай, коль бабиться охота!
Фетюк ты настоящий – на этом остаюсь!»
«Нет, брат, ты не ругай!- совсем через зевоту –
Фетюк тут ни при чём – сказать не побоюсь!

Когда б ты знал, я жизнью своею ей обязан…
Такая, право, добрая и милая ко мне…
И ждёт уже давно… я обещаньем связан,
Чтоб рассказать об ярмарке, что видел в этом дне…»

«Да, ладно! Поезжай! Ври чепуху с три короба!
Вот и картузик твой!» «Нет, брат, ты вновь не прав!
Тебе совсем нельзя о ней с таким вот гонором,
Меня тем обижаешь…» «Езжай и будь здоров!»

«Да, брат, поеду, точно! Прости, что не остался…
Душою бы и рад, но, веришь, не могу…»
Зять ещё очень долго пред кем-то извинялся,
А сам уж ехал в бричке по сонному логу…

Не много в этот вечер о ярмарке узнала
Жена его, конечно, что вряд ли и ждала…
За столько лет ужели всех слабостей не знала?
Такого быть не может… с велика до мала…

«Такая, право, дрянь! – Ноздрёв во след ругался –
Смотри, как потащился! А пристяжной не плох!
Давно его приметил и подцепить старался…
Да с ним не сговориться, не слышит, как оглох…

Фетюк, как есть фетюк!» Порфирий принёс свечи
Как только они в комнату уже вдвоём вошли.
Колода карт в руках: « Без банка скучен вечер!
Рублей по триста, что ли? Ну, что – сдаю? Пошли?»

Но Чичиков прикинулся, как будто и не слышал,
Своё как будто вспомнил и так заговорил:
«А! Чтоб не позабыть – и голосом потише-
Есть маленькая просьба, не свыше всяких сил!»

«Какая?» «А дай слово, что ты её исполнишь!»
«Да, что это за просьба?» «Вперёд ты слово дай!»
«Ну, так и быть, изволь!» «И вправду, что изволишь?»
«Исполню, слово чести!» «Ответ сначала дай:

Чай, у тебя ведь много теперь крестьян умерших,
Которые не счёркнуты покуда из живых?»
«Ну, есть, поди… и – что?» - казалось, что опешил.
«Переведи их мне!» «На что?» - аж спёрло дых…

«Ну, так… мне очень нужно…» «На что?» «Моё то дело!»
«Ты что-нибудь затеял? Признайся честно - что?»
«Да, что уж я затеял? Что можно? Мёртво тело…
Пустяк, ведь, совершенный, не годный ни на что…»

«Тогда, зачем, скажи!» «Какой ты любопытный!
Вот всяческую дрянь потрогать норовит…»
«К чему не говоришь? Зачем такой вот скрытный?»
«Да, что тебе за прибыль всё знать? – смущённый вид-

Ну, просто так! Фантазия такая приключилась…»
«Пока всё не откроешь, не жди и перевод!»
«Вот сам и погляди  - нечестно, твоя милость –
Ты слово дал исполнить и вдруг обратный ход?»

«Как хочешь, так и думай, а не получишь! Точка!»
И Чичиков задумался, как лучше подступить?
Придумать и сказать, чтоб тот поверил точно,
Поскольку неуместно теперь же отступить… 

Смущаясь, объявил, что этим самым действом
Желает себе в обществе добавить статус, вес:
Поместий больших нет, откуда быть и средствам,
Так до того вот времени хоть что наперевес…

«Врёшь! Врёшь! – на то Ноздрёв – Прехитрая уловка!
Уж я-то точно вижу, что ты заврался, брат!»
Но тот и сам заметил, что выдумал не ловко,
И повод к этой сделке как будто тоже слаб…

«Ну, так я тебе скажу со всяким откровением,
Но только  уж, пожалуйста, не проговорись о том…
Надумал я жениться, но есть к тому сомнения…
 Родители невесты не против, но при том

Хотят чтобы у зятя душ, скажем, триста было…
Такая, брат, комиссия… я сам уже не рад…
А так как у меня нет даже половины…»
«Ну, врёшь!» - опять Ноздрёв и снова невпопад…

«Ну, вот уж здесь не вру! Вот даже ни на столько!»
И на мизинце пальцем немного показал.
«Я голову поставлю, что врёшь… Зачем вот только?»
«Однако и обидно! С чего бы тут я лгал?»

«Позволь сказать по дружбе, ведь ты большой мошенник!
Ведь я же тебя знаю… Вот, как ты врать посмел?
Не я начальник твой! Ведь, ты брат мой, бездельник!
Ты б у меня, поверишь, давно бы уж висел!

Я б сам тебя повесил на первой же осине!»
Таким вот замечанием герой наш оскорблён!
Любую, скажем, грубость считал невыносимой
И очень неприятной, том более о нём…

Он даже не любил с собою в обращенье
Какой-то фамильярности… никак не допускал!
И даже от начальства и то всегда в смущенье…
И вдруг теперь такое… не ждал и не искал…

Обиделся серьёзно. К чему бы то пристало?
Тому и дела мало… Опять же продолжал:
«Ей-богу, говорю! Повесить - даже мало!»
При этом слишком вольно плечо ему пожал…

«Всему же есть границы! – с достоинством ответил-
Подобными речами в казармах щеголять!
Не хочешь передать (при этом вдруг заметил),
Тогда продай их, что ли?» «Ага! Уже продать!

Да ты, ведь я уж знаю, за дорого не купишь!
Ведь ты, подлец такой, цены не всхочешь дать!»
«Да ведь и ты хорош! Чего суёшь мне кукиш?
Они из бриллиантов все у тебя видать!»

«Ну, так и есть. Я знал!» «Скажи-ка, только честно,
Жидовские замашки откуда у тебя?
Ты должен бы за так отдать их, безвозмездно!
По дружбе, если хочешь, как говоришь, любя!»

«Чтоб доказать тебе: в скалдырниках не значусь!
Я не возьму за них нарочно ничего!
Купи лишь жеребца, а их возьми в придачу!»
«Зачем мне жеребец? Теперь не до него!»

«Помилуй, как зачем? Всего лишь за четыре!
Ведь за него, ты помнишь, я десять отвалил!»
«Но он не нужен мне и за бесплатно в мире…
Завода не держу! Не стоит и  хвалить!»

«Нет! Ты меня послушай! Как ты не понимаешь?
Ведь я с тебя теперь возьму всего лишь три!
А остальную тысячу потом уже добавишь…
Не благородно, что ли? Ты сам-то посмотри!»

«Ещё раз говорю: мне жеребец не нужен!»
«Тогда купи кобылу! Каурую бери!»
«И этой не хочу!» «Зазря с тобой я дружен!
К кобыле серый конь – за две всего, смотри!

Ты, Чичиков, чудак, каких ищи не сыщешь!
На первой даже ярмарке подашь их и легко!
И в трое против выручишь! Приличнейшие тыщи!»
«Вот сам и продавай! А мне они на кой?»

Да всё это понятно, но мне теперь хотелось
Любезность хоть какую тебе, брат, оказать!
Не хочешь лошадей? Собак купить приспелось?
Такую продам пару – слов не найдёшь сказать!

Брудастые, с усами, шерсть кверху, как щетина!
А лапа вся в комке, земли не задеёт!
А бочковатость рёбер – уму непостижимо!»
«Зачем бы мне собаки?»-  опять отпор даёт.

«Да я вот так хочу! Бери в обзаведенье!
Такое, брат, занятие и сердцу и уму!
Не только для охоты, а так, для наблюдения!
Сколь хочешь обижайся, тебя я не пойму…

Ни кони, ни собаки тебе не интересны…
Тогда купи шарманку за девятьсот рублей!
Считай, за половину, открыто скажу, честно,
Тебе отдам со скидкой, обычай средь друзей…»

«На что она нужна, ведь я не немец, чай,
Чтоб шляться по дорогам, выспрашивать рубли!»
«Да ты взгляни получше! Хоть каплю различай –
Это не та шарманка! Где б взять они могли?

Просто орган! Послушай! Пойдём, ещё посмотришь!
Из красного вся дерева! – сам за рукав тянул,
Как тот не упирался, поддаться и всего лишь…
Тащил по коридору, аж своротивши стул…

«Не хочешь коль на деньги, тогда давай меняться:
Я дам тебе шарманку и всех тех мёртвых душ,
А ты мне свою бричку! В накладе б не остаться…
Плюс триста, что ль, целковых!» «Я не согласен! Чушь!

А я-то в чём поеду?» «Отдам тебе другую!
Немного перекрасишь и сам не отличишь!»
«Неугомонный бес согнул его дугою…»-
Подумал было Чичиков, а тот опять: «Молчишь?

«И вовсе не молчу – мне этого не нужно!»
«Так бричка. Плюсом души, шарманка: да ты чё?»
«Сказал же – не хочу!» - уж голосом натужно…
«А отчего не хочешь? Не дорого ж за всё…

Так вот ты, брат, какой… С тобою, как я вижу,
Нельзя как меж друзьями хорошими никак…
Сейчас уже скажу, чем даже не обижу –
Что ты как есть двуличный…» «Да, что же я дурак?

Ты сам-то посуди: зачем мне, что не надо?»
«Нет, это ты, пожалуй, уже не говори –
Теперь я раскусил, достаточно и взгляда –
Ракалия такая… так на меня не зри…

А хочешь,  метнём банчик? На кон всех и поставлю
И плюсом хоть шарманку!» «Решиться здесь на банк,
Как в неизвестность ввергнуться… и, что ещё добавлю.
Не в том я настроении… Так, что, прости, никак!»

«С чего вдруг неизвестность? Так и сказать не смеешь-
Единственно удача иль счастье или фарт!
С тобою коль они – и выиграть сумеешь,
А если отвернутся, то хоть подпрыгни, факт…»

А сам всё продолжал метать в руках колоду.
Словами так и сыпал – задору задавал:
«А… вот она, девятка! С чего взяла вдруг моду?
Из-за тебя проклятой продулся я в отвал…

И чувствовал – продашь, и даже так подумал.
Вот чёрт тебя дери… аж холод по спине…
И что же получилось? Наличность ветер сдунул…
И вот она опять… что пристаёшь ко мне?»

Вот тут вошёл Порфирий, принёс вина бутылку,
Но Чичиков решительно сказал ему отказ:
«Не стану больше пить! – тот подавил ухмылку –
Да и играть не буду!» - не опуская глаз.

«Играть-то отчего теперь ты не намерен?»
«Не расположен вовсе. Признаться: не люблю…
К игре я не охотник. Вот так, по крайней мере,
Когда бы и пришлось, то только так, терплю…»

«И отчего вот так?» «А так вот, не охотник!
Таким Господь создал!» «И дрянь же ты, скажу!
Фетюк! Как есть фетюк! Подлец, как есть, негодник!
Не так я прежде думал – ошибся вот, гляжу!»

«За что же ты бранишься? За то, что не играю?
Продай мне душ одних и забывай как звать!»
«Ни чёрта не получишь! И даже крохи с краю!
Хотел было задаром, за просто так отдать,

Теперь и за три царства душонки не получишь!
С тобой нельзя совсем, как с близким говорить…
Печник, совсем печник! Держи теперь вот кукиш!
Ах, шильник! Как Собакевич точно! И не желаю зрить…

Вот с этих самых пор нет до тебя мне дела!
Порфирий! Скажи конюху, чтоб лошадям его
Овса не смел давать!» Вот это было смело!
Такого даже Чичиков мог ждать меньше всего…

 А тот не удержался, как будто было мало,
И бросил ещё фразу и снова, как упрёк:
«Зачем теперь, скажи, в тебе желанье встало
Попасться на глаза мне? Свернуть куда не смог?»

Но гость вновь промолчал, а тут подали ужин.
Поужинали вместе, но щедрый хлебосол,
Каким был за обедом, смотрел прохладно, вчуже…
Опять же вин обилие не украшало стол…

Одна бутылка с кипрским торчала одиноко.
Кислятина ужасная… и пить никто не стал…
Обиделись и - оба… обиделись жестоко…
Ноздрёв и тот примолк, ругаться перестал…

Закон гостеприимства: ругайся не ругайся,
А на ночь не погонишь, оставишь ночевать…
Провёл до комнатушки: «Вот тут располагайся!
Вот только доброй ночи не буду и желать!»

В принеприятнейшем расположенье  духа
Герой наш находился по завершенью дня.
Он внутренне досадовал, что поступил так глупо:
«Ведь не хотел же ехать! Что сам себе не внял?»

Потраченное время было ужасно жалко,
А, кроме всего прочего, зачем о душах с ним?
Дрянь человек Ноздрёв! Словно ворона-галка
Раскаркается  всюду… Секрет им не храним…

Наврёт, поди, с три короба, чёрт знает, что добавит…
И выйдут дрязги-сплетни… Совсем не хорошо…
Дурак я в самом деле… Он мне ума прибавит…
Ещё кому довериться получше не нашёл…»

От дум тех лихорадило, никак не засыпалось,
К тому же, ещё кто-то жалил всего – кусал…
Рать насекомых бойких( вот так ему казалось).
Всей своей горстью грёб, всё тело расчесал…

«А чтоб вас чёрт побрал с Ноздрёвым вашим вместе!»
Вот так вот приговаривал… с кем говорить нашёл…
Не ночевал так дурно ни в коем ещё месте…
Проснулся рано утром и к  кучеру пошёл.

Закладывать теперь же распорядился бричку.
А, возвращаясь в дом, Ноздрёва повстречал.
Тот тоже был в халате, не дурственном, приличном
И с непременной трубкой: «Привет!» - ему вскричал.

Приветствовал по-дружески, как только нынче встретил:
«Как ночевалось, брат?» - с улыбочкой спросил.
«Да, так себе…» - сказал, совсем не был приветлив,
На лицемерье просто уже не стало сил…

«А мне, представишь брат, такая мерзость снится,
Что гнусно и рассказывать, ты кабы только знал…
Во рту после вчерашнего не знаю что творится –
Весь эскадрон, как будто, с конями ночевал…

Представь себе приснилось, что высекли меня!
И кто вообрази! Ни в жизнь не угадать –
Вчерашние приятели, явившись среди дня…
К чему бы то теперь? Как можно разгадать?»

А Чичиков подумал: «А жаль, не в самом деле!
Вот хорошо бы было, случись всё наяву!»
«Ей-богу! И пребольно… проснулся – зуд на теле…
Всю ночь, видать чесался… Ай, блохи? Не пойму…

А ты чего в халате? Ступай, что ль, одевайся!
А я пойду приказчика ругну, такой подлец.
Потом приду к тебе, не мешкай, постарайся!»
«Без завтрака б уехал! Простился б, наконец!»-

Подумал наш герой, идя переодеться.
Свершив весь туалет, в столовую пошёл.
Нельзя никак иначе, куда бы ему деться?
Тут, как ни плох хозяин, тайком не хорошо…

В столовой на столе чайный прибор поставлен,
Бутылка рому тут же, а в комнате самой
Никто не прибирался: весь раскардаш оставлен,
Вчерашние следы не стёрты, ни Бог мой…

Весь в хлебных крохах пол со щёткой не встречался,
Табачная зола на скатерти видна…
Никто не озаботился, убрать не постарался…
Сложилось впечатление: кому она нужна

Та чистота-порядок? Хозяину всё ладно
И слугам всё равно… вот если бы спросил
Кого спросить бы надо, да наказал наглядно,
Наверное, б забегали… другой раз не просил…

 Обдумав всё вот так, герой наш огляделся,
Но тут во след ему пожаловал Ноздрёв
Как утром был в халате – в другое не оделся,
В руке опять чубук – курить был будь здоров!

Под утренним халатом нет никакой одежды,
Лишь на груди открытой, как будто борода…
Хорош для живописца: такие вот невежды
В портретных их сюжетах мелькают иногда!

Они, те живописцы, прилизанность не любят…
Молчанье затянулось… И тут Ноздрёв спросил?
«Ты, как, не передумал? Играть на души будем?»
«Нет, брат, я не играю -  желанья нет и сил…

Купить – изволь, куплю!» «Но я-то не торгую!
Не стану я снимать плевы с невесть чего.
Вот банчик это – да! Партеичку, другую…
Прокинем хотя талию!» Тот смотрит на него:

«Нет! Я уже сказал! Устал и повторяться!»
«Давай тогда меняться!» «И это не хочу!»
«Вот, почему, скажи, не хочешь обменяться?» -
Излишне фамильярно потрогав по плечу.

Но Чичиков молчал. «Давай сыграем в шашки!
Коль выиграть сумеешь – всех сразу заберёшь!
Ведь у меня их много живых, но уж вчерашних…
Порфирий! Подай шашки! Скорее, что ты ждёшь?»

«Напрасный будет труд – играть с тобой не буду!»
«Да это же не банк! Теперь же предварю,
Что я играю плохо, ходы и те забуду…
Коль дашь что наперёд, скажу: благодарю!»

«А, может, правда сесть сыграть с ним в эти шашки?
Когда-то я играл, недурственно причём!
На штуки не поднимется, не выйдут трюки-шашни…
Изволь! Давай сыграем!» «А души дашь почём?-

От радости Ноздрёв на стуле развернулся –
По ста рублей за штуку?» «Довольно пятьдесят!»
«Ну, что это за куш? – с ответом встрепенулся –
Уж лучше в эту сумму включу что из щенят,

Средней руки какого или к часам печатку,
Из золота, заметь!» «Ну, так и быть, изволь!»
«Что дашь мне наперёд?» «С какого бы достатку?
Конечно, ничего!» «Как ничего? Позволь!

Ведь я же предварял – играю очень скверно…
По крайней мере, пусть два хода, но мои!»
«Я сам играю плохо! Больше того, примерно…
Не знаю, кто тут лучше из нас из обоих…»

«Да знаем, знаем мы, как плохо вы играете!»-
Сказал Ноздрёв на это и выступил вперёд.
«Давненько же не брал я в руки шашек, знаете!» -
Свою продвинул Чичиков. Теперь Ноздрёва ход.

«Знаем мы вас, знаем, как плохо вы играете! –
На то ему хозяин, опять же сделав ход,
И тут же рукавом другую сдвинул…» Знаете!
Так это что же тут? У этой место вот,

Осаживай назад!» «Кого?» «Вот шашку эту!»
И тут же увидал, как там ещё одна
Почти пробилась в дамки. Вскочил, ища ответу…
Озноб от возмущенья уже хлестал сполна…

« С тобою даже в шашки играть нельзя, дружище!
Вот эдак кто же ходит, чтоб по три шашки вдруг?
Нигде такого нет, и в правилах не сыщешь!»
«Чего ты кипятишься? Ошибочка на круг…

Подвинулась нечаянно вторая, отодвину…»
«А эта вот откуда, скажи-ка мне, взялась?»
«Какая бы ещё? Сказать вот не премину –
В тебе, брат ты мой Чичиков, уже бушует страсть!»

«Я говорю про ту, что в дамки пробирается!»
«На полном основании! Ужель не помнишь ты?»
«Нет, брат мой, погоди! Неправедно втирается –
Я все ходы считаю! Ей место у черты!

Вновь, невзначай пристроил?» «Какое ещё место?
Да ты, брат, сочинитель неважный, я гляжу!
Да за кого меня ты вот держишь, интересно?
Чтоб я стал плутовать!?» «Ещё чего – держу?

Вот это, брат ты мой, моё, однако, дело!
Но только знай: отныне с тобой я не игрок!
Ни за одним столом, когда бы не приспело,
Играть с тобой не буду!» «Как отказаться смог,

Когда игра начата? Не можно отказаться!»
«Имею на то право, ведь ты шельмуешь, брат!
Нечестно, неприлично!» «Как смеешь обзываться?
Всё врёшь ты и нарочно! Бери слова обрат!»

«Нет! Это ты сам врёшь!» «Нет! Я играл всё честно!
Начали, так доигрывай! Когда садился, знал!»
«Не стану! Не заставишь! Ведь даже интересно!»
И хладнокровно шашки рукою все смешал…

Ноздрёв, как роза, вспыхнул и подскочил так близко,
Что Чичикову тут же пришлось вдруг отступить…
«Играть тебя заставлю! – сказал тот гласом низко –
Я помню все ходы! Придётся уступить!»

«Да, нет, брат! Дело кончено! Играть с тобой не буду!»
«Так ты играть не хочешь?» «Нельзя играть с тобой!»
«Ты прямо говори, решительно!» «Не буду!»
Тот подступал всё ближе… уж тесно меж собой…

На всякий случай Чичиков лицо прикрыл руками,
Поскольку это дело таким стало теперь…
Как пламя разгорелось… Махал уж кулаками…
Не зная как избавиться, герой смотрел на дверь…

А тот вновь размахнулся и очень могло статься,
Что вдруг одна из щёк  могла иметь удар,
Заставивший тем самым не с честью пусть расстаться,
Но и не к славе вящей случился бы тот «дар»…

Но Чичиков сумел счастливо увернуться
И ухватить Ноздрёва за обе за руки,
Что так теперь задорно решили замахнуться,
И накрепко скрутил. Умолкли игроки…

Ноздрёв всё порывался хоть как освободиться…
Никак не выходило, тогда он закричал:
«Порфирий! Эй, Павлушка!» - сам дёргается, тщится,
Но Чичиков сильнее, то каждый замечал…

Услышав его крики(зачем вплетать дворовых?
Зачем бы тут свидетели пикантнейшей из сцен?
С тем вместе понимая, что в стенах он суровых…)
Разжал сейчас же руки, освободив совсем…

Но к ним уже вошли хозяйские людишки:
Знакомый нам Порфирий и  с ним ещё другой,
Павлушка, парень дюжий, и даже много слишком…
Невыгодное дело сцепиться с тем слугой…

Ноздрёв воспрял, конечно, проговорил сердито:
«Так ты не хочешь, значит, как надо завершить?
Но только не увиливай, а говори открыто!»
«Нет никакой возможности! Больно силён грешить!»

На это ему Чичиков и посмотрел в окошко,
За ним свою же бричку сейчас же разглядел.
И, вроде, вот она – пройти совсем немножко.
Но как туда прорваться, когда б и захотел?

Два дюжих дурака в превосходящей силе
Навряд ли отойдут с поклоном или без…
Коль даже б попросил и то б не пропустили,
Поскольку подчинённые, пусть их хозяин бес…

А тот твердит своё, лицо огнём пылает…
«Я б доиграл, конечно, когда бы ты играл
Как человеку честному приличность полагает,
Но ты же так не можешь…» «Подлец! – тот заорал-

Увидел, что моя, а не твоя выходит,
Скорей мешать игру! Так! Бейте же его!»
Герой наш побледнел: легко ухороводят…
Хотел ответить что-то… не вышло ничего…

Тот весь в жару, в поту вперёд всё порывался,
Черешневый чубук, как маршальский, что ль, жезл,
Как к неприступной крепости с отрядом прорывался:
«Бейте его!» - кричал, словно на стены лез…

Таким же точно голосом какой-нибудь поручик
Во время штурма-приступа взводу «вперёд!» кричит,
Из тех, что храбрецов, которых нет и лучше,
Чья взбалмошная храбрость причина из причин,

Благодаря которой  приказ дают нарочно
Держать его за руки во время бойких дел,
Чтобы в запале он беды не наворочал,
Но поздно: загорелся, в особый раж влетел…

Всё в голосе его уже перемешалось-
Суворов будто рядом приказы отдаёт:
«Ребятушки! Вперёд!» Вперёд всё устремлялось,
Не понимая вовсе,  что то во вред идёт…

Горячностью своею совсем разрушил планы,
Что пользы никакой от той бравады нет,
Что миллионы ружей палят и непрестанно,
Что стены неприступны,  что взвода тает след…

И что уже свистит та пуля роковая,
Готовая захлопнуть глотку ему навек…
Но Чичиков не крепость… совсем не таковая…
Обычнейший из смертных и слабый человек…

Душа его от страха давно сбежала в пятки
И даже хлипкий стул валялся в стороне –
Защиты тщетной средство враз отняли ребятки…
Уж и глаза зажмурил – не мёртв, жив не вполне…

Готовился отведать от чубука Ноздрёва
И Бог один лишь знает, ещё б что привелось…
Попал, как кур в ощип не заживо здорово…
Всё пред глазами встало, как до того жилось…

Но тут звон колокольчиков, как с облаков, спустился,
Раздался стук колёс: подъехал экипаж,
А, может, и телега… Вдруг храп коней вместился
Во весь ноздрёвский дом, как взял на абордаж!

И все тотчас невольно взглянули за окошко:
В полувоенной форме с телеги кто-то слез,
Потолковал  там с кем-то по времени немножко
Да и вошёл в столовую, как Ангелом с Небес!

«Кто господин Ноздрёв, скажите,  из вас будет?»-
Задал  вдруг незнакомец всем бывшим тут вопрос.
Мог Чичиков мечтать, молился ли о чуде?
Сказать не можем точно и неуместен спрос…

Ноздрёв очнулся первым: «Ответьте прежде сами
С кем честь теперь имею, так скажем, говорить?»
«Я капитан-исправник» «И что свело нас с вами?»
«Я прибыл с извещеньем и должен сообщить,

На вас открыто дело, вы под судом отныне!»
«Какое ещё дело? Что вы несёте вздор?»
«Замешены в историю с помещиком Максимовым,
Нанесена обида!» «Да не видал в упор!

Вы врёте всё теперь!» - вскричал Ноздрёв с обидой.
«Извольте замолчать! Я, сударь, офицер!
Явился к вам по службе, не просто так для виду!
С слугой так говорите, с лакеем, например!»

Тут Чичиков не стал ждать темы продолженья,
Схватил свою шапчонку, бочком да на крыльцо!
Скорее в свою бричку без крохи торможенья
И Селифан погнал, взглянув ему в лицо…