Аутичная элегия

Когда бы нам (в провинцию у моря)
Из центров – областных или столичных
Возили бы не ёперных певичек,
Что надувают трепетные губы,
В полупустом чистилище культуры,
А привезли бы невских львов-красавцев…
Какой поднялся бы ажиотаж! 
Народ валил бы толпами на действо:
Вопили бы разнузданные дети,
В экстазе тыча пальцами во львов.
А львы смотрели б с царственным презреньем
На мелкий люд, толпящийся у клеток.

О, взгляд их немигающий! О, спины
В величественной бронзе и граните!
О, сколько под челами их томится
Рассказов о саваннах Петербурга,
Где за полночь  гуляет Гумилев, 
С улыбчивым не в меру Достоевским,   
Вернувшимся (уже некстати) Бродским.
Они хохочут, разглядев в монокли, 
Как мальчик, окрыленный эпигонством,
Над набережной силится взлететь.   

Но львов всё не везут…

Смотрю другое действо
С толикой ироничного злодейства:
Опять Провинцию мою
(На блюде с пенной голубой каемкой)
Орде туристов смачно подают.
Те, рыхлы и воздушны,  как безе
Копаются в огурчиках, кинзе.   
Торговки сыплют пурпуром креветок,
Дымится в лужах грязная вода,
Мошну опустошив, спешит орда
На побережье - хапнуть моря, солнца
До пузырей кровавых на плечах,
Чтоб после, как заржавленные гвозди,
Под шляпками грибов безвылазно торчать,
Смотреть завистливо на местную меня,
зажаренную на отборном масле,
По технологии открытого огня.

Не протыкайте взглядом (в зависти напрасной)
Красивейшую корочку мою –
Под ней глухого межсезонья неуют:
Пустынный пляж, линялый зонт от солнца
Немного отмороженного зла
И отрастающие крылья эпигонства.