3. Москва

30-й. Приехала в Москву.
Сначала – к брату.
Ей шестнадцать.
Нянчила малышей -
К работам привычна.
Помогала Наташе,
Никишкиной жене.
Пусть на подхвате,
Но как иначе?
Никто не ждёт,
А учиться надо.
Где остановиться,
Как не у брата?
Приютил, молодец.
Но ведь работала,
Не сидела
Без дела.
Училась, поступила
Сначала на рабфак
(советское изобретение,
не самое худшее –
многие, как и она,
без среднего образования,
смогли доучиться,
получить аттестат,
подготовиться в институт –
так новая власть
открывала дорогу к знаниям,
ковала себе кадры,
которые, как говорил
вождь всех народов,
решают всё -
кадры нужны
любой власти).
Потом - в институт
МАДИ, автодорожный,
Который недавно
Отпочковался
От Гришкиного МИИТа.
Дали общежитие,
Наконец-то свой угол,
Вспоминала – было весело,
Студенческая жизнь
Во все времена –
Один кайф,
Молодость перекрывает
Все тяготы,
Хотя и голодали, бывало,
Но делились харчами,
Случались и посылки,
Где-то подрабатывали,
В столовке хлеб
Был бесплатный –
Два стакана чая,
Прикрываешься газетой,
И ешь от пуза –
Было отработано.
А то и хитрили,
Хотелось и в ресторан,
А откуда деньги?
Но придумали хохму.
Однажды Женьку,
Её кавалера,
И будущего мужа,
Представили
Ресторанному мэтру
Как Дунаевского -
Пусть, мол, поиграет
У вас в зале,
На рояле,
И заведению польза.
Поверил – мэтр в лицо не знал
Знаменитого композитора.
Сказал, что сочтёт за честь,
Накрыл стол,
Прошло отлично,
Выпили и поели
Всей компанией.
Женька играл как бог,
Подбирал сходу
Любые мелодии,
С любой обработкой, -
Был талантлив необычайно.
Долго звали потом
Исааком – это не обидно,
Тем более играл он,
Наверное,
Не многим хуже,
Чем маэстро Дунаевский.
Друзья хороши –
Гришка, Федька,
Колька Бункин,
Каждый – умница,
С ними легко.
Вспоминала – розыгрыши,
Стихи, эпиграммы -
Подначивали,
Поддевали друг друга.
Приятелю, носившему очки
С двойными стёклами
(был зрением слабоват),
Стих посвятили, где сначала
Прославляли немалые 
Его достоинства,
А концовка была
В духе эпиграммы –
«Всё это, безусловно, так,
Однако пусть не забывает,
Что никогда в пустой чердак
Двойные стёкла не вставляют».
Никто не обижался,
Отвечали тем же,
Так шли годы,
Которые она
Вспоминала всегда
Одним словом – весело!
Без родительской опеки,
С участием друзей,
С собственной настырностью,
С умом пытливым,
Желанием разобраться,
Дойти самой
До любых мелочей,
Ничего на самотёк,
Никакой халтуры,
И результат – училась на отлично
Почти всё время,
Последние годы –
Только на пять.
Но режим (который в стране)
Доставал и их, студентов.
Ходили на проработки,
Где клеймили троцкистов
И других «отщепенцев»,
Правых и левых,
Уклонов было много,
На любой вкус,
Хватало на всех.
На партбюро и собраниях
Прорабатывали
Профессоров и доцентов,
Вытаскивали старые грехи,
Заставляли каяться,
Потом всё равно
Исключали,
Вкатывали выговора,
Отчитывались наверх,
Сколько выявили
Врагов и уклонистов.
Но студентам тоже доставалось,
Был комсомол,
Исключение из него
За политическую слепоту
И непонимание момента
Автоматом означало
Отчисление из института –
А там уже близка
Вражеская деятельность
С её оценкой по 58-й…
На четвёртом курсе
Чуть не загремел
Гришка Фишер.
На лекции
Пририсовал усы
Наркому земледелия
И где – в «Правде»!
Стукач донёс.
Завели дело
По комсомольской линии,
На бюро института
Исключили, рекомендовали
Выгнать из ВУЗа,
Но пока рассматривали
В высших инстанциях
(Гришка в это время
ждал наихудшего -
могли взять),
Наркома земледелия
Арестовали
Как врага народа,
Гришку восстановили,
Даже отметили
Его бдительность.
Так проявлял себя
Театр абсурда,
Который позже
Будут называть
Сталинским режимом,
Или тоталитарным – как угодно.
Такие были времена.
Некоторые сгинули
Без всяких следов –
За родителей (арестованных),
За родственников,
За друзей,
За сказанное слово,
За рассказанный анекдот,
Да мало ли…
Стукачей хватало.
Но её не коснулось,
Сейчас, пока…
До 37-го.
Но это уже другая история.