О возможности сердца

Галя пишет: «…это хорошая возможность согреться зимой».
Отвечаю: «Возможность сердца зимой».


О возможности сердца зимой:
тридцать градусов жара –
золотые бронзовки становятся серой золой,
я иду пеленой или полем под вечер домой
и дышу, так дышу, как ещё никогда не дышала.

Этот воздух я утром придумала, этот песок,
человека с двумя головами – смеяться и плакать,
как обмакивать пальцы в жару, опираясь на локоть,
и отламывать чёрного хлеба кусок.
Ладно, ладно, я всё-таки вас хоть немножко люблю,
хоть немножко терплю, ну, а вы, почему не хотите?
Потому что, я вижу, вы с беленьким брюшком летите
и по-птичьи поёте своё эге-гей, улю-лю.

Вот возьму вас за крылья и просто в траву приземлю,
потому что я песен таких не люблю, не терплю.

И ещё оторвался листочек один календарный,
и ещё завершился бесцельный, тоскливый, бездарный.
Можно даром лишь сердце отдать, но никто не берёт.
Или наоборот.
Захватили, осталась одна – роковая – возможность
или, может, его безоружность.

Или, может, его безоружность.

— Летит ли стрела? –
вопрошаю прохожего, словно про адрес искомый,
и прохожий, стряхнув лепестки, поднимается из-за стола
и выходит из комы.
 
— Улетела! – смеётся вторая его голова.
Я теперь поняла, для чего собирала слова.
Для возможности сердца, и чтобы его миновала
или не миновала, пришла, оцарапав едва
(всё равно получается, что миновала),
смерть (зачёркнуто) или халва.