Почти 98-99

С тобой в разлуке я встречал весну,
апрель, гордясь нарядом расписным,
дарил дыханье юности всему -
смеясь, плясал Сатурн тяжелый с ним.
Увы, заставить не могли меня
ни пенье птиц, ни аромат цветов
истории о лете сочинять,
цветка сорвать был даже не готов;
я не пленялся лилий белизной,
густой багрянец в розе не хвалил -
подобие не блещет новизной,
когда прекрасный  образец вдали.

И длилась в сердце зимняя тоска,
и тень твою повсюду я искал:

Фиалке ранней я бросал упрек:
"Воровка, где украла аромат -
в любви моей дыханьи? Пурпур щек
из вен взяла - сгустила кровь стократ,
и воровством украсилась ты в срок."
У лилий нежность рук твоих, о, да,
у майорана прядь волос была,
одна багрова роза от стыда,
другая от отчаянья бела -
тебя ограбив, ну а третья - их,
ни красная, ни белая,  ещё
взяла в придачу сладость губ твоих,
и в наказанье червь сожрет её.

Так  все цветы, какие видел тут,
то цвет, то запах у тебя крадут.





William Shakespeare
Sonnets XCVIII - XCIX

From you have I been absent in the spring,
When proud-pied April dress'd in all his trim
Hath put a spirit of youth in every thing,
That heavy Saturn laugh'd and leap'd with him.
Yet nor the lays of birds nor the sweet smell
Of different flowers in odour and in hue
Could make me any summer's story tell,
Or from their proud lap pluck them where they grew;
Nor did I wonder at the lily's white,
Nor praise the deep vermilion in the rose;
They were but sweet, but figures of delight,
Drawn after you, you pattern of all those.

   Yet seem'd it winter still, and, you away,
   As with your shadow I with these did play:

The forward violet thus did I chide:
"Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,
If not from my love's breath? The purple pride
Which on thy soft cheek for complexion dwells
In my love's veins thou hast too grossly dyed."
The lily I condemned for thy hand,
And buds of marjoram had stol'n thy hair:
The roses fearfully on thorns did stand,
One blushing shame, another white despair;
A third, nor red nor white, had stol'n of both
And to his robbery had annex'd thy breath;
But, for his theft, in pride of all his growth
A vengeful canker eat him up to death.

   More flowers I noted, yet I none could see
   But sweet or colour it had stol'n from thee.