Усадьба

УСАДЬБА

Где лани взбегали скачками лихими на кручи
И стаи непуганой рыбы водились в протоках,
Учитель Петра поселился в именье на Уче,
Добыв себе княжеский титул на царских уроках.

И зодчий был князю подарен – обучен в Париже,
С достинством малый, осанка совсем не мужичья,
Он с барами так говорил, словно сам их не ниже,
Но рад уступить, коли так обязуют приличья.

Княгиня скучала, играла с дворовыми в карты,
До полдня спала, презирая шитье и вязанье,
И дочку она родила на скончание марта,
И Марфой дитя нарекли по отцову желанью.

И гордого зодчего князь принимал в кабинете.
- Тебе из неволи уйти представляется случай.
В честь Марфы построй мне такую усадьбу над Учей,
Чтоб не было краше нее ни в Москве, ни на свете.

И замок был выстроен. Род феодального форта.
Кровавый кирпич и в четыре террасы куртины.
Державный зачинщик эпохи, напялив ботфорты,
Вдвоем с денщиком поскакал на девичьи крестины.

Но гордому зодчему волю давать не спешили,
Помещик в столицах торчал по делам и без дела,
А Марфа смотрела, как сенные девушки шили,
И тихо под арфу стихи итальянские пела.

Сияньем таинственным замок наполнился отчий.
В избытке достоинств княжне отпустила природа…
Чуть в залу вбегала она – и растерянный зодчий
Глаза опускал, торопливей мешая колоду.

А с новой весной на усадьбу набросилось горе:
Озлился и запил с тоски царедворец радушный,
Красавица Марфинька за ночь сгорела от кори,
И гордого зодчего насмерть забили в конюшне.

Но были еще и крестины, и новые свадьбы.
Лишь после французов поместье вконец оскудело:
Кабаньи стада по ночам осаждали усадьбу
И вьюга зимой в барабане церковном гудела.

Потом поселились фельдмаршалы тут и графини,
Фонтаны и гроты построили в стиле барокко.
Играли квартеты, Амур улыбался богине,
И дань отдавалась цветам и драконам Востока.

А правнуки зодчего в избах старели без славы,
Смиренные были, держались обычаев старых.
Один только, Сашка, заносчивый рос и вертлявый,
Плясал, хохотал и картинки писал на базарах.

И вот наступила пора обновленья России.
Костры беспризорники жгли на дубовом паркете,
И Сашка потом вспоминал, что глаза голубые
Ему улыбались на брошенном в пламя портрете.

Он мыслил спасти ее, спрашивал, как ее звали,
Но желтые пасти съедали сыпную заразу;
Веселые искры кадриль в полутьме танцевали,
И сон ему снился о нежной княжне синеглазой.

Мальцы-беспризорники в школах потом обучались.
И Сашка учился – художником стал настоящим.
Кого ни писал он, похожие все получались,
А Марфинька нет, уходила миражем скользящим…

Теперь уже старый он стал и с собою не ладит:
Дверей не закрыв, выбегает он ночью бессонной
На Учу, где Марфинькин склеп, где прапрадедов прадед
Лежит на погосте, высокой сосной осененный.

1982