Палач Петра Великого. Роман в стихах. Ч. первая XI
Время действовать, теории – потом.
Грозный час пробил. Россия – что? – Бумага!
Заартачится, так мигом слово «благо»
На спине ей будет писано кнутом.
(Из книги «Санкт-Петербург. 365 посвящений»)
Дьяк – боярам
– Кончай зевать! Готовность – нулевая.
Указ дошёл? – Какого ж вам рожна?
На свете есть порука круговая,
И ближний круг связать она должна.
Для добрых дел? для церемоний чайных?
Зачем пускать во власть людей случайных?
Впредь все, чья цель – высокие чины,
Народной кровью будут сплочены!
…Двор новостями весь сезон делился:
Кто был хорош, а кто и не вполне.
Голицын-то, Борис[89], как осрамился! –
Попал, чудак, бедняге по спине,
И всё не оставлял стрельца в покое.
Но человек – не дерево какое,
В нём выемки непросто вырубать:
Кричит! Борис затрясся, ну долбать!
(Ведь пил – не просыхал, а сох и чахнул).
Да тут приспел толковый молодец:
Как ветер налетел, разочек ахнул,
И сразу наступил стрельцу конец.
…«Для нас бы нежелательно к боярам –
То мимо бьют, то пахнет перегаром!»
Кого пошлют – обида не мала.
А к Дрюче просто очередь была!
Всем двери автоматом раздвигали,
Как ныне в гипермаркете «Уют».
Прохожие частенько подбегали:
«Кто крайний? Подскажите – что дают?!»
– Заботливо встречать, не по одежке!
Продукты вывозите на тележке.
…Возница вёл каурых в поводу,
А чернь перегружала на ходу.
…Раз Меншиков изволил похвалиться,
Курсируя боярских групп промеж:
– С такой работы можно надсадиться!
Я двадцати голов лишил мятеж. [90]
Бояре не могли понять причину:
– У нас-то результаты – не по чину!
Лишь хвастал Ромодановский спроста,
Что четверых лишил он живота.
А что же Дрюча? – день и ночь трудился;
Ведь надо ж, человек себя нашёл!
Какой-то грамотей считал, да сбился,
Потом опять. – Так плюнул и ушёл.
И ввечеру, и пред рассветом алым
Сопровождалось действо ритуалом;
Из раза в раз всё слышала заря:
– ЗА ЧТО ЖЕ МЫ ЕГО? – Да за ца-рря!!
*
А царь кипел, князь-кесарь волновался –
Дознание опять теряет нить.
Один вопрос главнейший оставался:
Как Софью поскладнее обвинить?
Но тут, с неизлечимостью волчанки[91],
Подследственных настигла гниль МОЛЧАНКИ;
Сия болезнь в России так крута,
Что не боится дыбы и кнута! [92]
Один лишь Пётр не потерял надежду;
Обдумал, осознал, заданье дал:
– Зовите Дрючу! – «Энтого невежду?
Тут – не рубить, он батоги[93] видал?!
Поддастся ль топору болезнь? – Едва ли».
Да царь велел; что ж, драться с ним? – Позвали.
Явился Ваня, к узнику идёт
И тихо руку на плечи кладёт.
А у стрельца – вот диво, посмотрите! –
Желание молчать прошло само:
– Я расскажу! Не надо! Уберите!! –
И всё открыл про Софьино письмо.
…Коллеги на глазах переменились.
До этого Ивана сторонились,
Да мало ль дел совместных впереди?
– Ты… – В общем, мы научим. Приходи.
Меншиков
– Мин херц, я пас – на редкость парень ловкий;
Такой палач Руси, как судну винт!
Он где набрался этакой сноровки?
Пётр
– Наследственность и школа, херценкинд[94].
Меншиков
– Хоть и с такой весьма смазливой рожей,
А изучал закон – навряд ли Божий…
В какую гавань, шхипер[95] мой, рулишь? –
С тигрицей Сонькой делать что велишь?
Пётр
– Постричь! – чтоб царство не осиротело,
И НАВИСУ ЯЗЫК ЧТОБ НЕ РАСПУХ!
В здоровое природной массой тело
Молитвою вдохнём здоровый дух.
Раз так, для Дуньки не нужна бумага:
В разгаре пир, и льётся кровь, как брага;
Истории новейшей гегемон
Не знает слова древнего «закон».
Пётр
– Я не прикован цепью к этой юбке!
Пусть сына жаль, но родичи жены
Вытягивают соки, словно губки,
Из вовсе обессилевшей страны.
Мне выводить народы из барака,
А тут ещё вериги – узы брака,
Как будто нет Руси судеб иных,
Чем тягло[96] во прокорм Лопухиных!..
Движение Планида наблюдает
От центра расходящихся кругов.
СЕЙ рай ли венценосцу подобает?
С ТАКОЙ женой – простушкой без мозгов!?
Ведь счастье близко, главное – дорваться…
Монархиня Еленой[97] стала зваться,
Иные же, до тысячи голов, –
Без имени. Всего-то и делов!
[89] Голицын Борис Алексеевич (1654–1714), князь, дядька-воспитатель Петра I и его ближайший советник в борьбе с правительницей Софьей.
[90] Царь заставил всех ближайших сподвижников принять личное участие в казнях стрельцов (отказаться смог только Ф. Лефорт, сославшийся на запрет, налагаемый верой). «Рекорд» рвения был установлен А. Меншиковым.
[91] Волчанка (мед.), трудноизлечимый туберкулёз кожи.
[92] «Публичными пытками и казнями нельзя было в XVII веке удивить ни одного европейца, но всё-таки в России иностранцев неизменно поражало то стоическое, непреодолимое упорство, с которым большинство русских переносило эти ужасные мучения. Они терпели чудовищную боль, но не выдавали товарищей…» (Роберт К. Мэсси).
[93] Батог – палка, толстый прут для телесных наказаний.
[94] Пётр называл Алексашку Меншикова «мейн херценкинд» (нем. mein Herzenkind), что означает «дитя моего сердца», или, используя петровскую лексику, «дитятко сердешненькое».
[95] Шхипер (т. е. шкипер, от гол. schipper) – командир судна в коммерческом флоте. Это слово использовалось как одно из многочисленных прозвищ Петра, раскрывающих суть его увлечений, освоенных им ремёсел: «Сей шкипер был тот шкипер славный, // Кем наша двигнулась земля…» (А.С. Пушкин).
[96] Тягло – денежные и натуральные налоги, повинности неслужилого населения в Русском государстве до XVIII века.
[97] Сразу по возвращении в Москву Пётр I отправил супругу, Евдокию Фёдоровну, в Суздальский Покровский монастырь, где она была насильно пострижена в монахини под именем Елены. В Манифесте, изданном в связи с «делом царевича Алексея» (1718 г.), Пётр более чем расплывчато сформулировал обвинения против бывшей жены: «...за некоторые ее противности и подозрения».
Свидетельство о публикации №109071605326