Андрей Сизых. Подборка

ЕВХАРИСТИЯ
А слезы капают, как над Байкалом дождь –
Холодные и чистые секунды.
Мне это кажется или – природе ложь
И всяческое ханжество подсудны?

В ней, торжество творится не спеша,
И горе медленно накапливает силы,
Как будто бы боясь ускорить шаг,
Но всем и вся видны ее посылы.

Она равна тому, что в нас самих –
Тождественна над озером погода
Переживаньям сущностей земных,
Но только истинного, искреннего рода.

Когда и сверху слезы упадут,
Холодные безмолвные мельканья,
В течении каких-нибудь секунд,
Закрасят небо серыми мелками.

И буду я, как истинная твердь,
Встречать разволновавшиеся воды,
В их глубине, пытаясь разглядеть,
Всех высших правд недрогнувшие своды.


НОЧЬ В КВАДРАТЕ

Дранкой крытая кровля. Над нею – “летучая мышь” –
Великан на ходулях зажег керосинную лампу.
В главных ролях созвездья, слепящие будто с афиш,
На Квадрате Малевича, вдетом в оконную рамку.

Поднимаешь глаза и читаешь судьбу по слогам –
У всесильных астрологов времени, явный избыток.
Но, молиться не тянет оптическим древним богам,
Как не молятся кату – дежурному в камере пыток.

Вероятней всего, будешь ждать, что всосет водосток
Сладкий черный бальзам не уснувшей тоски по бессмертью,
В миг, когда воспалится похмельной болезнью восток
И ударит тебя по глазам электрической плетью.


***

Вот, пришло мое время собрать урожай из камней.
Пораскидано вволю – на тысячу верст бездорожье.
Почему не жилось неуемному прежде скромней?
Лишь теперь понимаешь, насколько все стоит дороже
Для разбитых коленных суставов и содранных стоп,
Волдырями покрытых ладоней и шеи согбенной.
Не испачкал чернилами я столько чистых листов,
Сколько надо убрать за собой валунов из вселенной.

Есть святые, кому самоцветы дарила судьба.
Награждала рубинами и аметистовой друзой.
А за мной, оставались лишь острые скалы стыда,
Да тупые булыжники зла, непосильной обузой.
Что мое, то мое – не отнять, не унять, не избыть.
Не Сизиф, но фамилии, чем-то до боли похожи.
Камни надо сложить наподобие крепкой избы,
Чтобы мог отдохнуть в ней любой человек перехожий.




***

Забредёшь в незнакомый город, а там
Шесть домов, да лабаз с колокольней,
Заколоченный клуб, недостроенный храм
И торговля горилкой подпольной.
Хочешь, спойся с другими, женись на вдове,
Поселись с ней в одном из бараков,
Веселись, набираясь вином до бровей.
А не хочешь, так бей вурдалаков,
Ведьм пожги или еретиков.
Приглядись – их здесь будет с десяток.
Не жалея детей, матерей, стариков –
Выбивай злые души из пяток.
А ещё, можно снова пророком не стать
И прослыть городским идиотом,
Подвизавшимся сирых любовью спасать
И достраивать храм по субботам.


ПРОКЛЯТИЕ ИТАКИ

и такая Итака, когда море так серо
и безлюдно – не видно судов и пловцов,
разве может быть домом героям Гомера?
если черное небо и брызги в лицо,
разве может сюда возвратиться философ,
к этим мрачным камням под холодным дождем?
Пенелопа, ты – осень в стране альбатросов,
распрощайся с надеждой на встречу с вождем
хитроумных данайцев, с надеждой на лето –
позабудь, как пропавшую юность свою.
ветры к плачам твоим сочинили либретто
а снега похоронную песню споют.

***

Таксисты времени, трамваи неудач,
Извозчики надежды бестолковой.
Где ты, любовь? Свидание назначь
В какой-нибудь кафешке незнакомой.
Мы будем слушать чёрно-белый джаз
Салфетки, кофе, сахара и ложки,
А за окном – на уличной обложке
Откроет вечер разноцветный газ.
Вдохнём его, отравимся, умрём
И оживём. Потом, не признавая
Наличия такси или трамвая,
По лабиринту города пойдём.
Невиданные нами прежде сны
Запляшут в геометрии квартала.
Их тайны, мы друг другу объясним,
Пока вдвоём, во что бы то ни стало.


***

Под журчанье мирных вод курзала,
По старинному как белый свет клише,
Рукавички прочные связала
Мойра древняя натруженной душе.

И душа, испив стакан нарзана,
Сделав выдох и приободряясь,
Натянула на руки вязанье
И опять душить меня взялась.




ЖЕНЩИНА БЕЗ НАЗВАНИЯ

В этой женщине странной и светлой, в самой тайне ее глубины,
Сумасшедшие носятся ветры сладких грез и сознанья вины.
Вроде все на поверхности, зримо, но нельзя ни понять, ни объять
Сути той, что скрывает не ширма, а зеркал серебристая гладь.
Отражаясь с восторгом в искомом, заблудиться в нем скоро легко
И, бездонной поддавшись истоме, погружаешься так глубоко,
Что не в силах вернуться обратно, безвозвратно теряясь в ее
Воплощениях тысячекратных, в океанах без дна и краев
(называемых сладкими снами), в колдовстве голосов золотых,
Где Сирена она и Цунами, ударяющий взрывом под дых.

Для беспомощных, столь бесполезных – возвратиться из плена потуг,
Не помощник вам друг – даже трезвый и спасительной логики круг.


СОН АРГОНАВТА

Заглядевшись в искристое море дня,
Возжелав найти там звезду морскую,
В хрустале с «Игристым», ногами дна
Не достать (как неба рукой) рискую.
И тоскую, уткнувшись лицом в песок
Золотого омута Ойкумены,
Что пролился мимо и пересох
Звездопадом жалобных откровений.
В мировой системе учета цифр,
В бесконечной тьме величин и чисел,
Налетев на созданный мной же риф,
Я лимит своих грез и надежд превысил.
Не собрав останков, лежу и жду:
Чем же кончится вечный сон аргонавта?
Продолжая, глазами, искать звезду
В белом золоте рун, в книге млечного тракта.