Палач Петра Великого Роман в стихах Ч. первая IV

               IV.


     А за яром – иная земля;
     Говорят, не в пример хороша.
     Дважды в год по сам-сто там рожают поля…
     И у песни – другая душа!

     Внизу течёт ручей.
     – Скажи, ты чей?
     – Ничей.
                Я состою из двух похожих ручейков.
     Здесь польза мельника
                и слёзы ельника,
     Что подголоском мне всю ночь пропеть готов.

     Там премудростям нету числа;
     Девки блещут красой, от белил.
     К ним в учебу царь-батюшка многих послал;
     Кто вернулся, а кто – позабыл!

     Внизу течёт ручей.
     – Скажи, ты чей?
     – Ничей.
                Я состою из двух похожих ручейков.
     Здесь польза мельника
                и слёзы ельника,
     Что подголоском мне всю ночь пропеть готов.

     А за яром житьё – не поймёшь;
     Вроде близко, а климат иной.
     Лён не сеют, и слышать не знают про рожь,
     И не та синева над страной!

     Внизу течёт ручей.
     – Скажи, ты чей?
     – Ничей.
                Я состою из двух похожих ручейков.
     Здесь польза мельника
                и слёзы ельника,
     Что подголоском мне всю ночь пропеть готов.

               *

Уехал царь. Переживём ли ночь ту,
Что мрачный Запад вдруг на Русь наслал?
…В посольстве радость – разбирают почту.

          Пётр

– Ну, что там Ромодановский прислал?

          Меншиков

– Сперва вопрос, касаемо здоровья.
Затем отчёт: потери поголовья.
И, чтоб не забывал родную речь,
Князь-кесарь приказал тебя развлечь.

Тьма анекдотов: Пётр Ляксеич с Петькой
От белых удирают за кордон.[39]
В том смысле – с Алексашкой, но заметь-ка –
Весельчаков казнил уж под мильон!

«А пресса здесь чаво, а также зритель?»
«Так Вы у нас мильонный посетитель!
Вон Ваша Гретхен – гляньте на балкон,
Где шариками набрано: „Мильон“.

Гусиное перо, от фирмы „Паркет“!
И льгота: на особенный манер,
Чтоб гость не забывал наш супермаркет, –
Казнить колесованьем „Гудиер“!»

…Какая жизнь – такие анекдоты.
Рвут струны Паганиниевы ноты,
Ямб судорогой мается стопы.
Что в звуках сих? – Рыдания толпы.

     Пётр пишет Ромодановскому:

– Ты перебрал с работой. Пей побольше!
Умерь жестокость, мой тебе совет.
Узнай о бурных днях в ненастной Польше…
И прочая, и прочая… Привет!

     Ромодановский отвечает Петру:

– Мой бомбардир! Страну трясёт и крутит:
Царя всё нет, а Софья воду мутит.[40]
И ты меня к застолью не зови;
Мы, что ни день, купаемся в крови!

            * * *

                Милей преданий старины
                Лишь сабель звон средь мглы промозглой.
                Но страсть красавицы безмозглой
                Страшнее атомной войны!

Любовь для Марса – ноющая рана,
Лишь перевязки лишние, бинты…
И с белых яблонь, клочьями тумана,
Опали простодушные мечты.

Как вспомню – передёрнет, затоскую.
Царица-мать нашла жену такую,
Что Грозному могла бы подойти.
Но в теремах искринки не найти!

Пока союз присмотрен был Фортуной –
Пожили молча, лет до десяти.
Но Марс ли обещает деве юной,
Что вечно будут яблони цвести?

Был год, под одеяло залезала,
Но письмами стократно затерзала!
А ныне вовсе – творчества полёт:
Послания в Европу Дунька[41] шлёт.

Ужель её уму откроет пресса,
Что скрыто за замками, за семью?
Супруга ищет на путях прогресса
Возможности вернуть меня в семью.

Хоть трезвой, с бодуна ли, в зной ли, в стужу, –
Не уподобься мудростию мужу,
Особенно – коль любишь и верна,
Послушная российская жена!

     Письмо Евдокии Петру

Тебе ль в угоду не сменю натуру,
Мой государь, мой первый человек?
Грызу литературу. Гну фигуру.
Готова за тобой – хоть в новый век!

И то – для мужа худшей нет напасти,
Чем в темноте – напор безумной страсти!
Здесь инноваций требует прожект,
И озарит всё ложе интеллект!

Хоть трепанаций принимаю муки,
Чтоб стать женой, достойною Петра!
Я, в чае размешав гранит науки,
Два самовара выпила вчера.

И вот мои научные мыслишки:
Как детским мылом вымою подмышки,
Так потом аж за три версты разит!
Навряд ли Гиппократ[42] сообразит,

Какая в сём явлении причина;
Не оттого, что парень тугодум.
Но раб Асклепьев[43], знаешь сам, – мужчина,
А здесь найдёт разгадку женский ум!

Кусочки мыла что собой являют? –
Соль жирной кислоты[44]. Да добавляют –
В связи с большой поставкою в гарем,
Иль в детское ли мыло – разный крем.

Вот сладость для микробного народа!
Какой бы их верёвкой ни вязать,
Сбегаются – со всякого прохода! –
Дабы в подмышках крема полизать;

Десерты микрофлору привлекают.
Нажрутся и, наверное, икают…
А мне – хоть прячь достоинство в норе,
Такое по дворцу несёт амбре!

Любезный друг, прелучша половина!
Письмо сие на дисеры порвут:
Довольно ж достоверная картина.
«Предтечей Гамалеи[45]» назовут.

Мил свет, куда царице подеваться?
Хозяйственным ли мылом умываться?
(Прости за хреативный интерес!)
Умнею. Изучаю политес.



Жена в науки вздумала соваться? –
Объезди свет, так нет её косней.
Руси царица! Как тут не взорваться!?
Приеду – что-то делать надо с ней.

               *

«Европа – бесподобный палисадник!» –
Твердят послы, как, впрочем, и урядник[46].
Лишь в Вене их гнетёт имперский дух,[47]
Который тяжелее рижских[48] двух.

Довольно сим местам Петра печалить,
Переговорам тягостным конец;
Пакуем вещи, собрались отчалить.[49]
Вдруг конский топот – из Москвы гонец.

Обвёл посольских взглядом твёрже стали
И молвил: «Государь! Стрельцы восстали»[50].
Читатель милый! Я держу пари
За то, что добрый царь ответит: «Три!»

Бьём Западу челом за хлебосольство.
Европа! – не скучай; пока, пока.
Иссяк родник великого посольства,
А нас великой крови ждёт река.




[39] Конечно, удирать от белых в анекдотах – не царское дело, а неизменная участь Василь Иваныча Чапаева и его верного ординарца Петьки.

[40] Длившееся более года отсутствие царя вызвало в стране брожение, которое вылилось в возмущение стрельцов, подстрекаемых посланиями царевны Софьи.

[41] Дунька – Евдокия Фёдоровна Лопухина (1670–1731), русская царица (с 1689 г.), первая (и нелюбимая) супруга Петра I. Будучи воспитанной по старине, Евдокия никак не могла стать гармоничной «половинкой» Петра, с его бурным темпераментом и стремлением к обновлению всего строя жизни в государстве. Письма жены то нагоняли на Петра тоску, то приводили его в раздражение: «Здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости, пожалуй государь, буди к нам, не замешкав. А я при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет»; «Только я бедная, на свете безчастная, что не пожалуешь, не пишешь о здоровье совсем. Не презри, свет мой, моего прошения!» В 1690 г. Евдокия родила сына, царевича Алексея Петровича. Нельзя сказать, что после этого её писания к мужу стали интереснее: «Отпиши, радость моя, ко мне, – как ты ко мне изволишь быть… А я с Олешенькой жива…».

[42] Гиппократ (ок. 460 – ок. 377 до н. э.), выдающийся греческий врач и педагог, признанный «отцом медицины». Автор обширного собрания медицинских сочинений.

[43] Асклепий, в древнегреческой мифологии – бог врачевания (у римлян – Эскулап).

[44] Достаточно точное научное определение.

[45] Гамалея Николай Фёдорович (1859–1949), один из основоположников отечественной микробиологии и эпидемиологии, почётный член АН СССР, академик АМН.

[46] Участие царя в Великом посольстве (1697–98) не скрывалось от правительств стран пребывания, но и не афишировалось. Он был записан в состав посольства как урядник Пётр Михайлов.

[47] Приём, оказанный Великому посольству в большинстве стран, которые Петру и его спутникам довелось посетить, был самым радушным. Курляндский герцог Фридрих Казимир, курфюрст Бранденбурга Фридрих III, бургомистр Амстердама Николас Витзен, а также штатгальтер (правитель) Нидерландов и король Англии Вильгельм III Оранский многое сделали, чтобы европейский вояж был для русского царя приятным. Однако следующий визит, в Вену (столицу Священной Римской империи и одновременно эрцгерцогства Австрийского), произвёл на Петра совершенно иное впечатление. Ведь прежде всего с императором Леопольдом I Пётр надеялся договориться о совместных действиях против общего врага, Турции. Однако Габсбург, озабоченный намечавшейся войной с Францией за испанское наследство, не желал в угоду порывистому русскому царю ссориться с юго-восточным соседом. Утомлённый бессчётными нюансами имперского протокола и не имеющий ещё опыта для того, чтобы разобраться в нюансах европейской политики, Пётр с трудом сдерживал ярость.

[48] Первой заграничной областью, которую посетило Великое посольство, была Ливония (по территории приблизительно соответствовавшая современной Латвии), в тот исторический период – владение Швеции. Генерал-губернатор Риги, Эрик Дальберг, не показался Петру достаточно радушным хозяином (и тому был целый ряд оправдательных причин, но, как обычно и бывает, важнее оказался результат). А инцидент, в ходе которого любознательного царя, вознамерившегося произвести обмеры укреплений Рижской крепости, едва не подстрелил шведский часовой, и вовсе испортил отношения между гостями и хозяевами. В дальнейшем этот казус Пётр использовал как повод для объявления Швеции войны.

[49] По плану, следующим пунктом в маршруте Великого посольства должна была стать Венеция – Пётр собирался изучить тонкости сооружения галер.

[50] Третий стрелецкий бунт. Получив письмо Ф.Ю. Ромодановского, написанное 17 июня, Пётр немедленно с небольшой свитой помчался в Россию (это произошло 19 июля).