Подмосковное кладбище

Кто говорит, что глухомань у нас?
К нам электричкой от вокзала час,
И от платформы восемь остановок.
Налево, прямо и налево снова.
Тут не заблудитесь – через шоссейку в ряд
Дома поселка нашего стоят.
За ними огороды и сараи,
Чуть дальше пруд, где все мы загораем,
Купаются в нем  только во хмелю,
А я и загорать там не люблю.
Безлюдно днем, кто не успел здесь спиться,
Все, как один, работают в столице.
В автобус в семь утра уже не влезть,
В маршрутках едут стоя, негде сесть.
И, пожалев больные наши нервы,
Я умолчу  об электричках первых.

Там за последним домом двухэтажным,
За домом номер…номер.… Ну не важно!
Есть кладбище. Туда мы и пойдем.
Чего боитесь? Ведь не ночью, днем.
Мы у могил немного постоим.
Помянем мертвых. Обратимся к ним.

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ (1920-1987)
НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА (1922-1995)

Лет сорок, или больше, тетя Надя
Трудилась поварихой в интернате.
Любили дети щи и кисели,
А каши съесть две порции могли.
Котлеты, запеканки и коржи
Готовила Надежда от души.
Она детей любила, но при том,
Все, что могла от них тащила в дом.
Идет с  работы – в двух руках баулы,
А за спиною, смолоду сутулой,
Наполненный провизией рюкзак.
Все в дом несла, без этого никак.
Несла, несла, а все казалось: мало.
Она сама хозяйство поднимала,
Держала кур, гусей и поросят,
О помощи супруга не прося.
Пока жена еду домой несла,
Сергеич лихо забивал козла.
Пока жена ходила за скотиной,
Сергеич со двора скорей – и в винный.
Перемигнется с Шурой –продавщицей,
Домой насилу сможет притащиться.
Или, сказать точнее, приползти,
Оставив лужи рвоты на пути.
Когда жене надоедало это,
Надежда с вдохновением поэта
Писала заявление свое:
Спасите, муж законный пьет и бьет.
И знала, что отправят мужа вскоре
В лечебно-трудовой профилакторий.
Он в ЛТП, она на огороде.
Вот так и жили. И неплохо, вроде.
По крайней мере, без особых ссор.
Нередко им завидовал весь двор.

НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ
(1892-1979)

К могиле подойдите и прочтите:
Написано: «Заслуженный учитель».
Чуть ниже: «Был известным краеведом».
Кто вспомнит, сколько видел в жизни бед он,
Через какие трудности прошел.
Работал он в одной из сельских школ,
Когда настали времена лихие,
Гремела революции стихия,
Крестьяне жгли усадьбы тут и там.
По храмам и помещичьим домам
Он ездил, средь развалин и обломков
Что только мог, спасая для потомков.
 Сам невысокий, щуплый как подросток
Смог получить мандат от Наркомпроса
И смело говорил: «Я тоже власть.
Наследье наше не должно пропасть.
Уничтожать и грабить незаконно».
Так он спасал картины и иконы,
Так спас библиотеку и архив,
Все это для России сохранив.

В конце двадцатых в волости своей
Открыл он краеведческий музей,
При нем кружок, куда с округи всей
Немало шло и взрослых и детей.
Экскурсии, поэзия, гитара,
Баян, гармонь, чаек у самовара,
Жена и сын, гостеприимный дом…
Но все оборвалось в тридцать седьмом.
Был в лагере и в ссылке в Казахстане,
О чем мы здесь рассказывать не станем.
Он сам об этом вспоминал нечасто,
И вовсе не считал себя несчастным.
Он волю не давал своим обидам.
Хоть сын вернулся с фронта инвалидом,
Жену  болезнь до срока унесла,
Казалось, он не видел в жизни зла.
Его все помнят бодрым и веселым.
До старости он вел кружки по школам
И взрослых на экскурсии водил,
Пока у старика хватало сил.
К нему и из столицы приезжали,
Его статьи печатали в журнале.
Он брал учеников из молодежи.
Я у него сама училась тоже.
Да он был прост… И в тоже время сложен.
Теперь цветы Учителю возложим.
И я прерву свой слишком долгий спич.
Спокойно спите, Николай Ильич!

НИНА
(1970-1992)

Дружу с семьей.  Мне здесь не зарыдать бы.
Невеста, утонувшая в день свадьбы,
Как в песни про донского казака.
Да только виновата  не река.
Обидно, но покончил с нашей Ниной
Вонючий пруд, поросший грязной тиной.
Подвыпив,  в настроении плохом,
На свадьбе поругавшись с женихом,
Решила окунуться Нинка сдуру.
Споткнулась об обрезок арматуры
И в воду повалилась вниз лицом,
Сжимая обручальное кольцо.
На свадьбе без нее кричали «Горько!»,
Хватились через час, не раньше, только.
Еще не все: сгубил пруд грязный местный
С нетрезвой утонувшею невестой
Фату и платье – все, что было взято
Для торжества родными из проката.
Еще венок оттуда же пропал.
Приемщица  устроила скандал.

МИХАИЛ
(1968-2006)
   
Здесь тоже жертва нашего пруда,
Где, как ни странно, тонут иногда,
Хотя воды по пояс в нем от силы.
Как Мишка утонул? – Пожар гасил он.
Все по порядку расскажу, однако.
Здесь было два бревенчатых барака.
Один пошел от оползня в наклон
И был как аварийный расселен.
Разъехались жильцы, и только Миша
О переезде так и не услышал.
С тяжелой от запоя головой
Не взял Мишаня даже смотровой.
В пустом бараке он лежал ничком,
Конечно, с непотушенным бычком.
Проснулся, как паленым завоняло
Засаленное в дырках одеяло.
Он вовремя почувствовал беду,
Схватил ведро и побежал к пруду,
Совсем забыв, что рядом есть колонка.
Был слышен мат, ведро гремело звонко.
Смерть Мишу не в огне, в воде нашла.
Барак  за два часа сгорел дотла.

Другой барак ползет на дно оврага,
И в нем для гастарбайтеров общага.


АНИСИЯ ЕГОРОВНА
(1900-1978)

Вот деревенской бабушки могила.
Она у нас квартиру получила,
Когда в шестидесятые село
В состав райцентра местного вошло.
В местах, где баба Ася подрастала
Стоят хрущевки пятого квартала.
Где тот квартал? – Недалеко совсем,
От нас, ну километров где-то семь.
Остался от села ее сегодня
Лишь храм Преображения Господня.
В семнадцатом столетии построен,
Величественный точно старый воин,
Безвестным гениальным зодчим нашим
Изысканным узорочьем украшен.
По красным стенам белоснежной ниткой
Бегут узоры так легко и гибко.
Чуть легче сверху, чуть плотнее снизу
Храм обняли фигурные карнизы.
Кокошников изящные изгибы
Сравниться с легким кружевом могли бы,
Что сотворила чудо-мастерица.
А с чем бы изразцы могли сравниться!
На каждой вставке сказочная птица,
Расправив крылья, к солнышку стремится.
Играют, пляшут в бликах золотистых
И сирины, и соколы - финисты.
Храм – Божий дом. Здесь десять поколений
Пред Господом вставало на колени.
Но в черный день напал на церковь враг.
Священник был убит у царских врат.
Не дали Храму старому пощады,
Забрали чаши, ризы и оклады.
В злом гневе и в беспамятстве великом
Стреляли по святым пречистым ликам.
Поруганные древние святыни
В сорок четвертом церкви возвратили.
Казалось православным, что беда
Оставила их веру навсегда.
Но, как назло, строительство квартала
С борьбой антицерковною совпало.
Поскольку Бога не видал Гагарин,
Хрущев вновь по религии ударил.
Закрыли, оскверняли Храм по новой.
Он был какой-то фабрики столовой,
Был складом и ремонтной мастерскою;
Потом его оставили в покое.
От горя, от обид, от многих ран
Стал разрушаться трехсотлетний храм.

Но прихожанка старая одна
Была до смерти Господу верна. 
Всегда воскресным утром очень рано
Старушка совершала путь до Храма.
Своей святыне поклониться чтобы,
Она зимою шла через сугробы,
Шла в бездорожье раннею весной,
Шла летом в нестерпимый душный зной,
Шла осенью, шагая через лужи,
Как будто опоздать боялась к службе.
Дойдя до цели, возле Храма встав,
Припоминала бабушка устав.
И огорчалась что-то пропустив,
Шепча при этом: «Господи, прости».
Глаза чуть закрывала баба Ася,
Чтоб батюшку увидеть в длиной рясе,
Чтоб чувствовать горячий дух лампад
И ладана чудесный аромат.
И время вспять, казалось, потекло,
Так становилось на душе тепло…
Все тут же вспоминала баба Ася
О Литургии и о каждом Часе.
Она молилась в немудреной вере
Спасителю о внуке пионере,
В молитвах к Богородице Пречистой
Не забывала зятя коммуниста,
Николу Чудотворца, не спеша,
Просила за соседа алкаша.
И повторяла много раз подряд:
«Не ведают они все, что творят».
То по-славянски, то обычным слогом
Старуха долго говорила с Богом.
Молитвы кончив, плакала немного
И шла назад ухабистой дорогой
Анисия Егоровна  одна…

Другие наступили времена.
Старинный Храм почти что восстановлен.
Звонят колокола с двух колоколен.
Музей дал образа в иконостас,
(Их Николай Ильич когда-то спас).
Теперь таджики кроют купола.
Не дожила она, не дожила…


ОЛЬГА
(1967-1998)

Здесь кто лежит? Ну, как же помню, Оля.
Работала сперва в начальной школе,
Где, как известно, сколько ни паши,
А платят только жалкие гроши.
Учительская ставка плюс продленка
Не позволяли прокормить ребенка.
Ей с пенсии давала деньги мама,
Напоминая дочери упрямо
О незабвенном «милом» бывшем зяте:
Когда же алименты он заплатит?
А тот, конечно, алконавт проклятый,
Давно жил без работы и зарплаты.
Живя так беспросветно, одиноко,
Чуть Оля не состарилась до срока.
С работы шла ли, с дочкой ли гуляла,
Она ступала тяжело и вяло.
Всегда казалась погруженной в мысли,
Бесцветной паклей волосы повисли.
Глаза смотрели тускло и устало,
Следить за модой Ольга перестала.
Но как же все переменилось в ней,
Когда внезапно встретился Андрей!
Приезжий, но зато совсем непьющий,
Он ей казался местных пьяниц лучше.
Хоть возраст приближался к тридцати,
Опять сумела Оля расцвести.
Походка стала легкой от бедра,
Положен макияж всегда с утра.
На волосах оттеночная пена,
Духами пахла Оля непременно.

Ухожена, нарядна, влюблена.
Смысл жизни вновь увидела она.
Ей говорил любимый неспроста:
«Давай начнем все с чистого листа».
Ушла из школы, и с гражданским мужем
Они вдвоем нашли работу в «Луже».
(Тем, кто не помнит – рынок в Лужниках).
Работа продавщице не легка.
Хоть опыта в торговле не имела,
К ней приступила Оля очень смело.
Без дела к покупателям не лезла,
Зато всегда услужлива, любезна,
Весьма успешно торговала Оля.
Хозяин Хачик ею был доволен,
За труд, что называется, с душой,
Платя процент от выручки большой.
Ей было даже премии не жалко,
Она ж не молдаванка - нелегалка.
Андрей работал рядом с ней в охране.
Торговля начиналась утром ранним.
Тут не наездишься. Но денег им хватило,
Чтобы в Москве была снята квартира.
И на покупку своего жилья
Копила понемногу их семья.
Довольна жизнью новою своею,
Купила Ольга на двоих с Андреем
Мобильник -  штуку  редкую тогда.
С него и началась ее беда.

В разгар торговли позвонил мобильный,
И женский голос, задыхаясь сильно,
Ей сообщил о происшествии жутком:
«В КАМАЗ на трассе врезалась маршрутка.
Погибла ваша мама, дочь в больнице».
С больницей надо было созвониться.
И кончилось тогда б все хорошо.
Но был у Оли слишком сильный шок.
Себя не помня, плача и бледнея,
Она  немедля позвала Андрея.
И на него свою оставив точку,
 Умчалась, чтоб скорей увидеть дочку.
А на платформе Олю ждал сюрприз:
Мать с дочерью навстречу поднялись!
С пакетом чипсов, с сахарною ватой
Они гулять отправились куда-то
И, весело болтая, к кассе шли.
Как будто оторвавшись от земли,
К ним, ног не чуя, побежала Оля.
Расцеловав родных, поплакав вволю,
Все объяснила, путая слова
И снова к электричке, чуть жива.
Все думала: «Доехать бы скорей,
Как там с торговлей справился Андрей?»
Ведь точка то за ней, а это значит
С нее за весь товар и спросит Хачик.
Вернулась - не смогла понять в чем дело-
За это время точка опустела!
Она глядит, глазам своим не веря:
 Ни денег, ни товара, ни Андрея.
Ей показалось это страшным сном.
Все осознала Ольга лишь потом,
Когда еще примерно час спустя,
Она, в квартиру съемную войдя,
Увидела, что пуст совсем тайник,
Где вместе деньги прятали они.
Хозяин точки удивлен был очень,
Звонок услышав Олин среди ночи.
Он ничего понять тогда не смог.
Хозяину квартиры был звонок:
«Хоть срок по договору не истек,
Мы съехали, оставив вам залог».
У Ольги были для того причины.
Она - то знала, что ее мужчина,
Удрав с квартиры, прихватил с собой
Хозяйский телевизор дорогой.
Он взял и шубку Ольгину из норки…

Сама она встречала утро в морге.
Был «суицид» записан в протоколе.
В слезах поселок попрощался с Олей.
Ей Хачик долг простил и даже маме
Дал денег и помог с похоронами.