Чеслав Милош. К поэзии

             Прости, я виноват, я принимал за твой голос
             восставший во мне человеческий голос боли,
             прости, что невнятные жалобы так непохожи
             на волну белопенную у коралловых топей.

             Ты, абрис ноздрей нерождённого жеребёнка,
             форма и цвет яблока, распавшегося пылью,
             блеск крыльев ласточки, скользнувший по лику Тиберия
             в определённой точке вечности,

             объясни, что это значит - сказать "Ты"
             вещам, что не знают иной речи, кроме того, что они есть
             и существуют там, где замирает время,
             далёко-далёко
             от человеческой ненависти и человечной любви.

                Варшава,1942. 
               

      Мне это стихотворение кажется и по мысли, и по образу довольно сложным.
      В первом катрене Милош у поэзии  просит прощения за то, что
      крик человеческой  боли он считал поэзией и за то, что его невнятные жалобы так  непоэтичны, непохожи на поэтические красОты.
      В конце первого катрена и весь второй он даёт целый каскад ярких необычных образов,
 обозначающих поэзию, и спрашивает в третьем как обозначить то, что подвластно поэзии, но невыразимо и существует за пределами человеческих эмоций.
           То-есть хочет бОльшего, чем то, что возможно:
          "Сказать "ты" вещам, не знающим иной речи, кроме того, что они есть"

     По форме: я старался избежать  -ущих, -ющих и прочих -вшей, но полностью это не удалось.
     В  последней строке "человеческий",   не укладывался дважды в размер, сначала я сделал и любовь и ненависть "человечьими", потом всё-таки ненависть назвал человеческой, а любовь - человечной.
     Да простит мне это добрая тень Милоша.