Чеслав Милош. Маэстро

         Мою музыку все назвают ангельской.
         Когда её слушает князь,
         его замкнутый лик светлеет.
         и, кажется,с нищим в тот миг он поделился бы властью.
         У придворной дамы веер в руках замирает.
         Не будит прикосновенье к атласу мыслей нескромных и милых,
         но чуждых,когда как над бездной под атласом стынут колени.

         Каждый слышал в соборе мою "Missa Solemnis".
         Я голоса девиц хора Святой Цецилии
         превратил в инструмент, который нас возвышает               
         над тем, что мы есть. Я умею отвлечь от всего
         мужей и женщин.
                Они в дымке нефа стоят,возвращаясь
        к утрам детства, когда ранний холод росы,
         крик и эхо в горАх были истиной мира.

         Я мог бы
         как садовник стоять при закате солнца,
         опираясь на посох,
         под сенью взращённого мною огромного дерева.

         Я не растратил года хрупкой юной надежды.
         Оглядываю сотворённое.
                Там, в вышине, ласточка
         скользнёт и снова вернётся своим, наискось, полётом.
         У колодца шаги послышатся, но люди будут лругие.
         Плуги запашут лес. И только флейта и скрипки
         будут звучать так, как я им приказал.

         Никто не знает, чем я платил. Смешные люди! Они считают,
         что всё достаётся мне даром. Нас луч насквозь пробивает,
         а им этот луч нужен - он у них вызывает восторг,
         или верят они в обычную сказку - однажды, в тени под ольхою,
         явился пред нами демон, совершенно чёрный.
         Комариным укусом  выдавил две капли крови
         и сделал оттиск на воске аметистовым перстнем.

         Неизменна музыка сфер небес и планет.
         Но минута памяти остается непокорённой
         и возвращается ночью.
                Кто держит факел
         над тем, что было давно и видится наяву?

         Жалеть теперь бесполезно о каждом утраченном часе
         прошедшей долгой жизни. Какие шедевры
         самые великолепные, окупят удары сердца
         живого существа, и кому достаточно будет
         сознанье того, что его творенья будет жить вечно?

         Когда седое и старое под шалью с кружевами
         пальцы опускает в воду кропильницы костёла,
         мне кажется, что она - одна из них. Те же пихты
         шумят и мелкая рябь меняет облик озера.

         Однако. я очень люблю своё призвание.
         И если бы в прошлое можно было вернуться,
         выбрал тогда бы я честность? Не могу отгадать.
         Линиям судеб наших неведомо, хочет ли Бог,
         чтобы мы погубили душу, ибо только так
         может наш дар стать мощным и совершенным.

        Ангельские голоса! Прежде, чем вспомнишь о Милости,
        будь осторожен, чтоб не подвести ни других, ни себя.
        Только то, что возникло во зле моём -
        только оно настоящим было.
               
                Монтгерон, 1959 г.