Чеслав Милош. Из цикла Голоса бедных людей 2
..................
В кафе, вон за тем столиком,
где когда-то в дымке зимнего полдня сиял за окном заиндевевший сад
я остался один.
И если бы захотел, то мог бы туда войти,
и, барабаня пальцами в холодной пустоте,
призывать тени.
Та же зимняя мгла за стеклом окна,
но никто не войдёт.
Горсточка пепла,
гнилое пятно, покрытое гашеной известью,
не снимет шляпу, не скажет весело:
Пошли, выпьем.
Недоверчиво я прикасаюсь к холодному мрамору,
недоверчиво прикасаюсь к своей руке:
мрамор и я существуем в происходящем,
а они уже застыли на веки веков
в последнем своём слове, в последнем взгляде.
Они теперь так далеки, как цезарь Валентиниан,
или вожди массагетов, исчезнувшие без следа,
а прошло только около года, ну, может быть, два или три.
Я могу ещё стать дровосеком в лесах далёкого севера,
с трибуны речь произнести, или снять кинофильм,
могу попробовать вкус плодов от дальних островов в океане,
иметь свою фотографию в модном костюме второй половины столетия,
а они уже застыли навек, как бюсты в жабо и фраках
на страницах огромного Лярусса*
Но иногда, когда вечерний закат озарит крыши убогой улицы,
я засмотрюсь на небо, и вижу - там, в облаках,
покачивающийся столик. Кельнер скользит с подносом,
а они глядят на меня - и хохочут.
Потому что я не знаю, как это - гибнуть в жестоких руках человека,
а они это знают.
Они хорошо это знают.
*ЛЯРУСС - французский энциклопедический справочник.
Бедный поэт.
..........................
Сначала - песня,
Её свободный голос заполняет долины и горы.
Сначала - радость,
но её отнимают.
И когда года изменили кровь,
а в теле тысячи планетарных систем родились и погасли,
Я, поэт коварный и гневный,
сижу со злобно прищуренными глазами
и на ладони взвесив перо
замышляю месть.
Я ставлю перо - и оно пускает побеги и листья,покрыто цветами.
А запах такого дерева - бесстыж, ибо там, на реальной земле
деревьев таких нет, и кажется униженьем
запах этого дерева исстрадавшимся людям
Одни в отчаянье прячутся, в ней порою так сладко -
похоже на крепкий табак,на водки стакан в годину утраты.
Глупцы таят надежду, розовую, как эротический сон.
Иные успокаиваются, восхваляя отчизну.
Кажется, что надолго,
однако это длится не дольше, чем девятнадцатый век.
Но дана мне одна - циничная - надежда.
С тех пор, как раскрыл глаза, я ничего не видел,
кроме зарева и резни, унижений и смешного позора
от надутых глупцов. Поэтому мне дана
циничная надежда, что сумею я отомстить
другим и себе самому за то, что знал, понимал,
но для себя не извлёк из этого корысти никакой.
Свидетельство о публикации №108111704395