…Такая мода: письма в никуда. Сидишь и пишешь, сам себе, как – шиза :) О ерунде кровавого суда, о низком старте с белого карниза.
Об умерших /конечно – хорошо/, а о живых небрежно и некстати… И пиво пьёшь… а пишешь, что – пишо. И в троны трансформируешь кровати.
В твоём письме красиво жгут мосты и раны терпят килограммы соли
и в рамах тебе - видятся кресты /а их ленивый только не мусолил/
В наушниках остатки кумпарсит. По клавишам – танюхе, петьке, ваське , так пишешь – «кто? Иуда? Да – висит…))) как миленький висит до ночи в аське… А Бог давно оффлайн… и коньяка две капли…в общем дело очень плохо…»
И так легка писателя рука и буковки с проворностью гороха из пригоршни на белые листы «святого» Word’a… что тебе бумага?!
И снова в рамах высятся кресты, и шторы реют краешками флага…
Ты – Сказочник.
Поэт Поэту – друг! …до выявленья в мебели скелетов, до странно-недопитого – «а вдруг…», до женщины, до первых пистолетов…
До форума… а в трауре тех лент смешная категория наезда… и выключая комп, ты из легенд вразвалочку выходишь из подъезда.
Вот это – жизнь.
И Тот, Кто создал нас, без сожаленья скручивает лассо. А при тебе извечный адидас, внутри – два чая, вермишель и мясо.
И ты ни сном ни духом про - пишо. Да потому что вырос – там, где надо… где слишком отличалось «хорошо», попахивая мойвою и адом.
Строчи письмо… любой большой звезде, пылинке, или сам себе на сдачу. Твой адресат живёт почти - везде… Он глух и слеп… и на твою удачу ещё и нем, /не только когда ест/, а потому и спорить ему тяжко, что в окнах твоих – РАМЫ, а не крест, что твой бокал – зелёная баклажка.
У задней мысли отрастает хвост, она хоть и не ящерка, но всё же: не думаешь – какой к едрене мост сжигаем мы, когда уходим. Может так вдребезги прощаясь, легче жить, в своей глухой красивенькой печали, достраивая строчек этажи, с крылечком троеточия в начале.
Такая мода – письма в никуда… А тут в - куда, но – мимо, мимо, мимо… Как будто это ты уже – звезда… и глух и слеп и нем неумолимо…
на дороге будет всяко, будет пыль и будет слякоть, будут мысли и мыслишки, будут люди и людишки…
там всего бывает много, такова она – дорога…
в лобовом стекле картина – Русь, с присущей ей рутиной: вон худая коровенка, не мычит, а плачет тонко, видно, жизнь давно не в жилу… ох ты, Господи, помилуй…
вон мужик захлопнул ставни, тоже с жизнью – не на равных… над худой его избенкой – колокольный голос звонкий, ведь какая благодать, а мужик – в тоске, видать: крест кладет он так натужно, словно все уже не нужно, словно все уже обрыдло, словно он согласен: быдло…
вон за трактором-рыдваном - обладатель бизнес-плана нервно фарами маячит: время – деньги, не иначе, да и дел невпроворот… и ушел за поворот – прощевай, родной народ!
нерентабельный народ… да чего там – просто сброд…
…на дороге будет всяко, будет пыль и будет слякоть, будут мысли и мыслишки, будут люди и людишки…
там всего бывает много, такова она – дорога…
Бейте, чтобы захотелось дать сдачи.
Называйте дураком, чтобы захотелось сделать себе лоботомию и показать извилины.
Находите громотичистcкие ашипки, чтобы захотелось провалиться сквозь землю со стыда, и там, под землёй в бункере с провиантом на случай ядерной зимы, выучить наизусть орфографический словарь Ожигова и толковый словарь Даля, поменять пол, стать умной Машей и поднятся на поверхность для того, чтобы обучать оставшихся мутантов, говорящих только на олбанском...
Называйте меня жидом пархатым, чтобы захотелось вспАрхнуть и стать самым-самым русским с фамилией Русский Иван Иванович, и тогда
называйте меня русской свиньёй, чтобы захотелось стать самым еврейским евреем с фамилией Эйнштейн Абрам Абрамович, открыть, что эм цэ квадрат Малевича - это не Е, а просто "ё моё". Отправить обратно в Стокгольм нобелевскую премию за самый длинный шнобель и за укрепление (табака, входящего в труп_ку)мира, на виду у всех порвать на себе рубаху до пупа, чтобы все снова увидели русскую душу, бля...
Упрекайте меня в бедности, намекая на то, что кое-кто мне "не по зубам", чтобы мне захотелось стать богаче Била Гейтса и показать свои акульи зубы в несколько рядов той, которая била Гейтса...
Упрекайте меня за наличие пивного живота, чтобы я не щадя живота своего сел на все диеты мира, сделал пару десятков пластических операций по откачиванию пива из всех органов и стал вечным эталоном 90-60-90, а после того, как мою восковую фигуру установят в музее мадам Тюссо и в палате мер и весов в Париже,
я мог бы сказать, спасибо вам, врАги мои, так как вы други мои...
Ведь в действительности я маленький неподвижный вагончик, который стоит на заброшенных рельсах около недостроенной пустынной станции "Забытьё и неверие".
И мне нужен мощный локомотив, наполненный злобой и предрассудками, который подцепит меня и увезёт туда, где я смогу на скорости 200 км в час с радостью сойти с рельс...
***
Что же такое лингвистическая смерть?
Это момент наступления безличных предложений.
Светает. Темнеет. Не дышится. Не слышится. Не поётся.
Синекдохи последний раз вздохнули и посинели. Синелось...
Анжамбман споткнулся и сломал себе хребет. Доскакался...
Эвфемизмы подверглись агглюцинации и превратились в один большой блин.
Бесконечный день косманавтики. Белка и Стрелка. Гагарин. Комаров. Долетались.
Армстронг Нил уже больше не наследит на Луне, а Луи никогда не возьмёт в руки трубу. Отыгрались.
Выставка одной картины Репина. Приплыли.
Уставшие родственники. Дождались.
А что же с памятью? Замело...
Гроб. Уютно. Не жмёт в плечах. Или урна. Не плюнуть... Отплевались.
И каждый самостоятельно разлагается не до атомов, а до инфинитива. Диссимилируем.
И нет уже ни дня деньского, ни ночи ночьской, а только лишь
ок СЮ моР он, который живее всех живых, потому что мертвее всех мёртвых.
Этот сумасшедший мир, в котором после смерти все становятся абсолютно нормальными...
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
