В бытии молодости своей я работал журналистом. После бурного начала работы в патриотической прессе: журнале «Молодая гвардия», «Советской России», «Правде 5», я плавно перешел в демократический лагерь, просто потому, что нужны были деньги. Нет, я не изменил своим убеждениям, я просто не плевал в колодец, из которого приходилось пить. При приеме на работу в газету «Московский Запад» меня просил об этом ее глав ред. Михаил Паперно. Я благодарен этому человеку, который мне был близок по духу. С ним я был свободен в своем творчестве и писал всегда о том, о чем хотел, сдавая один материал в неделю. И именно тогда один из молодых коммунистов познакомил меня с Никой Турбиной. Примерно в 1996 году. Ну или годом ранее. Уже не точно помню даты. Помню только, что всю неделю я гонял балду, а время сдачи материала предательски приближалось. И вот тогда мне помог этот парень.
Квартиру, в которой она жила, я не помню. Помню только огромный шкаф, который отделял ее кровать от большого письменного стола, стоявшего у окна.
Я представился, и мы начали беседу. Ника вела себя достаточно развязано, по крайней мере какое-то время. Рассказывала о своей жизни, о том, как она вышла замуж за 60-летнего профессора из психиатрической клиники, в которой она лечилась. А я все время пытался ей объяснить, что мне ее личная жизнь не интересна, мне интересно ее творчество. Ника ответила, что она почти ничего не пишет. «Я могу конечно наплести кружева из бисера слов, - это ее фраза,- но почему-то как раньше уже ничего написать не могу». Я попросил ее прочесть, что-нибудь из последнего. Она прочла. Строки не помню, не записал. Но видел - передо мной сидела гениальная поэтесса, которая стала писать даже лучше, чем в детстве, с той только разницей, что сейчас она никому не была нужна. Не хайповым было настоящее творчество в 90-е годы. «Американ бой» - это было куда круче. Потом она рассказала, как к ней приходил товарищ из «Комсомольской Правды», но его внимание было направлено не на ее творчество, а на ее личную жизнь. Почему-то «профессиональный репортер» старается найти больше жаренного, а не попытатся понять своего собеседника. По-моему, он даже не понял, что развязнная девчонка - гений.
Сейчас интересно читать разных критиков, например, о том, что за нее стихи писали бабушка и мама. У нее с матерью был конфликт из-за Евтушенко. Она любила его, как любит уже взрослая женщина. Я не знаю, было ли у него что-то личное с Никой. Она избегала говорить на эту тему, да и если бы сказала, то кто бы поверил ей. Потом, злые языки говорили, что это Евтушенко пишет за нее стихи...
Я просто поставлю четверостишие Ники рядом с поэзией Евтушенко. Ну, чтобы стало понятно, мог ли он за нее что либо писать:
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.
У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас...
И т.д. и т.п.
Это поэзия Евгения Евтушенко.
Благослови меня, строка,
Благослови мечом и раной.
Я упаду,
Но тут же
Встану.
Благослови меня,
Строка.
Это Ника Турбина
Очень разные поэты.
Мысли Завадского о творчестве Ники даже не буду обсуждать. С тем же успехом он мог бы доказать, что ракету за Сергея Королева придумал его дедушка. Ну так, ради хайпа.
Современная толпа часто называет популярность гениальностью, не вникая в смыслы.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
