Янис Гриммс. Послания Кариатиде

Кариатиды Сны: литературный дневник

ЖИЗНЬ НА ОСЕЛКЕ СЛОВ

Кариатиде, богине вещих снов


Слова… В них жизнь, как сон, вы правы.
Плетень дырявый – лживых снов.
Сновидец, я взыскую правды,
что за плетнём случайных слов.



ПРОЩАЛЬНАЯ ЗАПИСКА


Пришла смертельная усталость,
теперь я с ней живу, прости!
Одно уставшему осталось –
следы от жизни замести.






ОТВЕТ ДОРОГОЙ КАРИАТИДЕ


(Фрагмент монолога в образе раскаявшегося атланта)



АТЛАНТ


- О боже, Вы опять не поскупились,
бо-же-ствен-ней-ша-я, на комплименты,
которые в ряду гипербол прочих
меня тревожат и смущают сильно.


Такое впечатление, однако,
что Вы меня, убогого атланта,
с другим Атлантом спутали случайно …
Конечно же, мой тёзка знаменитый,
который в наказанье держит небо,
титан, достоин Ваших комплиментов,
но я не небодержец – я другой,
и имя у меня – со строчной буквы.


Я тот атлант, который обречён
стоять, каменноликий, рядом с Вами,
держать балкон… его мы держим вместе,
поскольку так задумано не нами,
а автором проекта – того Дома,
что начат был в эпоху древних греков
и будет, вероятно, возводиться
до греческих календ… хотя с фасада
Поэзия, как Дом тот называют,
увенчена и выглядит прекрасно
однако же с обратной стороны,
где мы напару с Вами, Криатида,
стоим и держим маленький балкончик,
наш Дом, увы, типичный недострой
со множеством прорех и недоделок.


Теперь, балконодержец, возвращаюсь
к началу, побудившему меня,
однако не гиганта, как мой тёзка,
на то, что называется гигантским
усилием – ответить Вам достойно
на Вашу похвалу, Кариатида.
чьё имя – с прописной, заглавной буквы,
в отличие от имени атланта.

Зачем меня хвалить? Не понимаю!
Мой фиговый листок от комплиментов
трепещет, извините, и краснеет…


Попробую, уже без глупых шуток,
сказать о том, о чём я часто думал
наутро, полуночник, протрезвев
от Ваших опьяняющих эпистол.


Я думал вот что, с каменным лицом:
пора, мой друг, пора на эту тему
открыто заявить, что не согласен
не только с Криатидой, но со всеми,
кто хвалит безудЕржно и, бывает,
тебя обожествляет ненароком.


Ты в этом жанре сам, конечно, грешен!
Ведь сам порой безУдержно, азартно
кого-то хвалишь, словно ты, убогий,
в экстазе от прочитанных шедевров.


Экстазы не к лицу балконодержцу.
К лицу ему бесстрастность – это норма.
Конечно, в психологии атлантов
есть некая условная граница,
которую нельзя переступить,
иначе ты, коль скоро переступишь,
утратишь нАфиг фиговый листок.


А вот сейчас могу сказать о главном,
о том, о чём хотел сказать вначале,
однако не сумел без предисловий,
убогий, подступиться к главной теме.


Бо-же-ствен-ней-ша-я Кариатида!
Всегда считал, да будет Вам известно,
рецензии на этом сайте делом
не то что пошлым, но немножко стыдным,
и было мне, поверьте, тоже стыдно
участвовать в таком нелепом действе,
когда Кукушкин хвалит Петухова
за то, что тот Кукушкину польстил.


И я, бывало, слабость проявлял,
когда хвалил какую-то кукушку,
а может, мышь летучую, не знаю, -
в ответ на положительную рецку.


Наверное, хотя я и атлант,
но слаб, увы, и разумом и волей,
как Ёнис Глуммс из рода человеков.
Такой атлант, из гипса сотворённый,
не может и не должен получать
от Вас ли, от других ли криатид
эпистол с комплиментами, как будто
он тот титан, который небодержец,
иль клон его, который из гранита.


Я должен быть наказан, как преступник,
на совести которого десятки
невинных жертв… Бессовестный обманщик,
мошенник, плут, серийный обольститель,
атлантом-стихотворцем притворясь
под фиговым листком скрывая сущность,
входил не раз в доверие к поэтам,
восторженные рецки адресуя
по поводу стихов их заурядных.


Давно всё это было, но ведь было,
и я, конечно, должен быть наказан,
и если не Фемида, то Фортуна,
судьбы моей враждебная богиня,
обязана с клиентом разобраться.


Ввиду моих проблем, я собираюсь
закрыть свою страницу для рецензий,
и это будет правильно на фоне
моих же рассуждений о нелепой
традиции писать друг другу письма.


Устал уже, убогий, выступать
под маскою атланта-стихотворца
и в жанре, что зовут эпистолярным,
творить по попущению Кронида
не столько письма, сколько косяки.


Ну что ещё сказать Вам напоследок?
Я Вас хвалил и вовсе не жалею
об этих экстатических забавах…
Я Вас хвалил так искренно, так нежно,
как дай Вам Зевс хвалимой быть другими!


(Перевод с латгальского)




ОТВЕТ АТЛАНТУ - КАРИАТИДА


- Уже ль , атлант, я больше не услышу
ваш голос... и чужие голоса
под тем балконом, что мы держим вместе,
тревожить слух мой будут напряжённый?
Стоять вы предлагаете нам рядом,
но не рукой коснуться будет вас нельзя,
ни взглядом, ни голосом голубкой нежной
к вам не влететь? Нельзя, нельзя, нельзя...
А почему? За что такое наказанье?
Вы просто глупый каменный мальчишка,
и ваше место - "Писающий мальчик"!


Простите, каменное изваянье,
я - всё же женщина , которую из мрамора
достал живой и тёплою пигмалион...
Он тоже был, как вы, со строчной буквы -
смешным , нелепым, глупым стариком
прикидываясь всюду и так долго,
что сам в конце концов поверил в это,
что он - болван, бессовестный обманщик,
и хитрый обольститель, право...
И даже то, что фиговым листком
он прикрывал, давно уж стало мифом,
уйдя во всех своих известных ипостасях
в его членораздельные труды.


Давайте будем всё же говорить!
И будем говорить мы облаками,
которые над нами проплывают...
И облако моё вам улыбнётся,
а ваше облако пусть примет гордый вид
и долго-долго-долго будет дуться,
пока не лопнет мириадами дождинок,
омоет лица наши истуканьи
и потечёт по каменным телам,
благословляя каждую ложбинку,
изгиб и все причудливые формы...
(Которые , вы говорите, Зевс придумал?..)
А облако моё откроет солнце...
Нам будет радостно стоять и это видеть!


И разве сможете тогда вы упрекнуть
тот дождь - за чистоту!-
и Солнце - за любовь,
и восхищение,
и нежные восторги?
А , может, музыкой мы с вами
сговоримся? Или стихами?


Да мы уже стихами говорим!
Что дальше? Тишина...
А ваше объясненье? - Куда мне деть его?
Мол, я люблю... То бишь, хвалю я вас...?


Благодарю, что здесь я и сейчас
стою и слушаю в благоговеньи:
"Я вас хвалю, хвала ещё, быть может..."
А обещали не печалить нас ничем!..
О боже боже
боже боже боже бо
же боже боже !)
Вы знаете, зачем я это говорю...
Зачем?..






СТАРИК И МОРЕ, ИЛИ КАРИАТИДЕ НЕ СНИЛОСЬ
(Конспект рассказа)



Ветеран афганской войны.


Военный пенсионер.


Гвардии прапорщик в отставке.


Орденоносец.


Сильный старик.


Сильная натура.


И воображение сильное.


Сильное, но суженное.


«Явление на фоне аффективно-суженного сознания», как сказал бы психолог.


«Функциональное расстройство нервных узлов правого и левого полушарий головного мозга с фиксацией мышления на доминирующих образах», как уточнил бы психопатолог.


В правом полушарии доминировала женщина.


В левом полушарии доминировало море.


Женщина и море.


Две мины.


Заминированный церебрум?


Женщину звали Марина, а море было безымянным.


Эту Марину старик никогда не видел воочию.


Только рисовал образ.


Рисовал мысленно, и что характерно – никогда не воображал Марину в обнажённом виде.


Рисовал её всегда опрятно одетой, в разных платьях.


Все платья, чуть выше колен, отличались фасоном и цветом.


Только туфельки были одной модели.


Чёрные, лаковые, узконосые, на высокой шпильке, по моде 1970-х – тех лет, когда его отправили воевать в Афганистан.


А главное – ножки.


Ох уж эти ножки с приятной кривизной!


Любуясь ими, он порой доводил себя до экстаза.


Это не слабость – это была естественная мужская потребность.


Хрустальная железа, второе сердце мужчины, работала как часы.


Когда его, безногого инвалида, трижды в неделю навещала симпатичная особа из собеса, чтобы убраться в квартире и пополнить запас продуктов в холодильнике, мужская потребность проявлялась порой с бешеной силой.


Но ганглий правого полушария, хотя и «расстроенный функционально», был сильнее позывов той плоти, которая ниже пояса, в паху.


Изменить Марине даже с готовой на всё аппетитной попечительницей – это было невозможно.


Это было выше его сил.


Всё равно что изменить морю.


Он никогда не видел настоящего моря.


Зато все стены его убогой комнатушки были оклеены репродукциями с морскими пейзажами.


Он разглядывал их в темноте, светя на ту или иную картинку старым трофейным фонариком.


Смотрел, фантазируя о небывалых морских приключениях с его решающим участием в должности капитана авианесущего крейсера «Варяг» или круизного лайнера «Большая Принцесса».


Если крейсер захватывали морские пираты, то он приказывал открыть кингстоны и первым запевал: «Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает!»


Если бедствие случалось с пассажирским судном, то капитан никогда не покидал тонущий корабль последним, как положено по уставу, даже когда мог спастись с остальной командой в спасательных шлюпках.


Он оставался на капитанском мостике, в капитанской фуражке, застегнутый на все пуговицы белого кителя, и исчезал в морской пучине вместе с погибшим кораблём.


Точкой в этом слезоточивом апофеозе была мысль об оставшейся на берегу Марине.


Мысленно к ней обращаясь, он говорил последнее «прости».


А когда подоспел юбилей и городской военкомат подарил юбиляру компьютер с подключением к интернету, он открыл для себя, уже старого сухопутного мечтателя, удивительно созвучное не только левому, но и правому полушарию его воспалённого воображения стихотворение Поля Фора «Морская любовь» в переводе Гаспарова, которое перечитывал так часто, что выучил наизусть.


А потом, на сайте stihi.ru, он познакомился со стихами автора под загадочным псевдонимом КАРИАТИДЫ СНЫ.


Сразу влюбился в поэзию этой Кариатиды, романтичной грёзовидицы.


Когда прочитал подборку c вариациями на тему морской любви, где Поль Фор фигурировал в заголовках всех семнадцати стихотворений, подумал о том, чтобы ответить загадочной сочинительнице в формате популярной рубрики «Ваши рецензии», но не решился.


Он более или менее овладел навыками компьютерного набора, с трудом работая двумя пальцами, но был совершенно беспомощен в том жанре, который называется эпистолярным.


Дневник вёл, а вот писем писать не научился.


Просто некому писать.


Родителей не помнил, а друзей и подруг как не было, так и нет.


Сразу после детдома – армия, воздушый десант, война, тяжёлое ранение, госпиталь.


Мог бы после дембеля жить в каком-нибудь пансионате для военных инвалидов, но не захотел.


По праву бывшего детдомовца, получил комнату в коммунальной квартире.


Военком, сам из ВДВ, помог не только с жильём, но и с минимумом удобств – в комнате установили газовую плиту с баллонным газом, а также ванну и унитаз с автономным сливом, благо что за стенкой был общий туалет.


С тяжёлой жизнью «по попущению бога» – бога, в которого верил сердцем, но ненавидел всеми останними клетками головного мозга, его обоих полушарий, – почти смирился, скрашивая реальный быт затейливыми, прихотливыми, неудержимыми фантазиями из области бытия ирреального.


Пенсия хорошая, на горячую пищу, огненную воду и крепчайшие папиросы «Беломорканал» хватало.


Только с протезами проблема – без них со второго этажа на трёх колёсах инвалидной коляски не спустишься.


Все попытки сделать для него нормальные протезы были неудачными.


Невромы и остеофиты замучили окончательно, поэтому после третьей реампутации его, по выражению хирургов, «патологически конических культей», он навсегда распрощался с мечтой о ножных протезах.


Мука телесная, мука душевная, муки многолетние – вот о них и пытался писать, страждущий, осторожно стуча грубыми перстами по чувствительной, как нежная женская психея, клаве подаренного компа.


Сначала писал, создав файл под именем ДНЕВНИК ИНВАЛИДА.


Потом появились файлы МАРИНА и ГЛОССАРИЙ.


«Глоссарий» являл собой коллекцию медицинских и юридических терминов типа «cerebrum» («головной мозг»), «ganglion» («ганглий»), aqueductus cerebri («водопровод головного мозга»), «ctrebellum callosus» («мозолистый мозжечок»), «anima vilis» (малоценная жизнь»), «corpus vile» (малоценный организм»), «corpus humanum non respit aestimationem» (человеческое тело не поддаётся оценке») итд.


А уже после нулевых годов третьего миллениума, в самом начале второго десятка двадцать первого века, его осенило, и он завел не просто файл, а целую директорию КАРИАТИДА ВО СНЕ И НАЯВУ.


Эта папка день ото дня становилась всё весомее за счёт новых документов под самыми разными, зачастую фантазийными названиями, типа РОЖДЕНИЕ ПОЭЗИИ ИЗ ДУХА ФИЛОСОФИИ или МОРСКАЯ ЛЮБОВЬ НЕ РЖАВЕЕТ.


Короче, он решил стать писателем.


Желание было настолько сильным, всесильным, неукротимым, что он начал забывать о Марине.


Марину в его сознании и подсознании, корке и подкорке, затмила Кариатида.


О том, какие у неё были ножки и туфельки, какие она предпочитала платья, простые или фасонистые, до или выше коленок, он даже не думал.


Главное, что он ценил в романтичной Кариатиде, называлось умом и душой.


Раньше он ревностно считал килобайты в файле МАРИНА, но с некоторых пор интерес к ним пропал начисто.


Знаков в этом файле, с пробелами, было немного, около пятнадцати тысяч, даже на две полосы газетного формата А3 не хватило б.


Зато при наведении курсора на папку КАРИАТИДА ВО СНЕ И НА ЯВУ, однажды появилось дробное число, внушительное по определению.
1,7 МБ.


А это уже толстый том, если в бумажном эквиваленте.


Настал день, когда самодеятельный автор отправил свой гигантский, в мегабайтах, труд в известное издательство.


Спасибо военкому – он всё устроил и даже приложил к сопроводительному письму блестящую характеристику за подписью одного отставного гвардии полковника, бывшего командира нашего десантника, такого же гвардейца, во времена его службы в ВДВ.


Вскоре он получил проект издательского договора на книгу под оригинальным заголовком «Кариатида во сне и наяву».


В договоре был пункт о гонораре и авансе, но без указания сроков их выплаты.


(Жуликоватые издатели сплошь и рядом прибегают к этому немудрящему приёму, чтобы навсегда наказать очередного, как говорят матёрые воры, лохА в лице автора).


В договоре был пункт о подготовке книги к печати, но без указания срока её выхода в свет.


Аванса не заплатили, книга не вышла.


Было уведомление от издателя о задержке «сигнального экземпляра по техническим причинам».


А потом пришло письмо о том, что «ввиду проблем, связанных с изменениями на книжном рынке», такое-то юридическое лицо вынуждено прервать такой-то договор с таким-то физическим лицом на издание такой-то книги, предложив её «выпустить в свет за счёт автора».


Это было событие, сравнимое с очередной неудачной реампутацией.


Ветеран впервые почувствовал себя не только беспомощным, но униженным, оскорблённым, опозоренным стариком.


Сначала он хотел разбить комп вместе со всем его содержимым, и уже занял для этой цели подходящий кузнечный молоток у соседа, но потом передумал и уступил своё единственное сокровище тому же соседу за десять бутылок водки.


Он выпил пять литров огненной воды за считанные дни.


Потом продал телевизор и кое-что по мелочи, из числа подаренного военкомом по случаю разных праздников.


В последнее похмельное утро он надел свежую тельняшку, а сверху парадный мундир прапорщика ВДВ (две звездочки на погонах с голубой окантовкой), тремя медалями (на левой стороне кителя) и двумя орденами Красной Звезды, гвардейским знаком и нагрудными значками «Инструктор-парашютист» и «Парашютист-отличник» (на правой стороне), содрал со стен все картинки, до которых смог дотянутся кухонным ножом, после чего наполнил ванну до половины, зная что после его погружения уровень воды станет вровень со сливным отверстием вверху.


Мелочь, однако.


Но, как все инвалиды с суровой армейской жилкой, он был аккуратен даже в мелочах.


Из коляски в ванну, как обычно, переместился работая сильными руками.


Безногому инвалиду без сильных рук не то что «принять ванну», но даже на унитаз не сесть.


Уже в ванне, в сидячем положении, связал себе руки за спиной (заранее припас бечёвку, из которой сделал лассо для обеих кистей по знакомой ещё со времён учебки методике selfbondage), после чего лёг навзничь и, зажмурившись, погрузился с головой в ледяную воду.


Однако тут же вынырнул, оттолкнувшись одной культёй, той, которая длиннее, от противоположной ванной стенки, и сразу, не давая уже своему обезумевшему ганглию опомниться, перевернулся ничком.


В агонии, захлёбываясь, ему ещё раз удалось, сильному, опять же с помощью толчковой культи, поднять голову над водой, но лишь для того, чтобы крикнуть в последний раз:


- Прости!


ПРИЛОЖЕНИЕ


Поль ФОР.


Морская любовь


(Перевод с французского Михаила Гаспарова)


Маленькая жизнь
и большое море.
Ты меня любишь,
я а матрос.


А в море буря,
а в море тишь:
надо плыть.


Маленькая жизнь
и большое море.
Тебе так страшно,
ты очень меня любишь.
Кабы ты бы любила
большое море,
ты сказала бы тоже:
надо плыть.


Мне плыть
на смерть,
а тебе –
на мою любовь.
Маленькая жизнь
и большое море –
понимаешь, милая,
надо плыть.


Буря и тишь,
причал и отчал,
черная скала
и морская пасть,
кораблю не выплыть,
а надо плыть.


А ты меня любишь
и будешь ждать,
а там придет
другая любовь.




Другие статьи в литературном дневнике: