***
Поздним вечером того же дня Мороз, уложив новообретённую внучку на мягчайшую перину на той самой кровати, на которой когда-то в детстве и юности спала её родная мать, и укрыв другой, не менее пышной периной, поспешил прочь из терема, к той самой ели, от которой услышал он голос Снегурочки...
Она всё ещё была там, эта ель: очень высокая и обширная, раскинувшая роскошные лапы, покрытые инеем. Мороз был так взволнован, что не имел сил даже взлететь, чтобы по воздуху скорее добраться до своей цели или попросту переместиться с одной точки в другую - особые способности высшего существа как будто утратили силу. И он просто бежал по снегу, тяжело дыша, а в шагах десяти от той самой ели он приостановился и начал медленно приближаться к ней. Слёзы хлынули у него из глаз.
- Снегурушка, доченька моя, - заговорил он, - да неужто всё так сложилось, что утратила ты навсегда свой врождённый облик после того, что совершил над тобой злодей Ярило? Неужто быть тебе теперь навечно деревом, хоть и можешь ты говорить со мной? Только так я ещё могу слышать твой голос, если не пропала ты совсем?
- Не плачь, отец, - кротко прошептала ель, покачивая лапами, - я жива, я есть, как и прежде и образ ели - это временно, не утратила я своего облика и не погубил меня Ярило.
- Какой радостный день! - Мороз сложил ладони вместе. - Вот, и дочку, которую, думал я, потерял навсегда, снова обрёл, да ещё и внучка родная есть у меня! Как же завидую я тебе, жена моя, Весна, ведь впереди ждут тебя такие счастливые новости! Ведь не чаешь ты, как я не чаял счастливого дня! Но от чего же, Снегурушка, не вернёшься ты в мой терем, отчего не покажешься, какая ты есть, а стоишь передо мной в образе ели?
- Так договорилась я с Кощеем. Нельзя мне выходить из его подземного царства в своём облике без его дозволения. В этот раз он не дозволил.
- Как это Кощей смеет тебе указывать, какой облик принимать? - нахмурил густые брови Мороз. - Он держит тебя в плену?! Да я...
- Правильнее было бы сказать, отец, что я попросила пристанища у него. Он не может держать меня силой, ведь я сильнее его, в этом я убедилась. Я могла бы в любую минуту освободиться, но вот позволяю Кощею владеть иллюзией, что я его пленница, ведь только так я могу пользоваться укрытием в его подземном мире.
- От кого ты укрываешься, доченька? От Ярилы?
- Нет. Ярило мне больше не страшен. От себя самой прячусь. Обрела я великую силу, но вместе с тем гнева и обиды во мне много. Боюсь я совершить много непоправимого, много жестокости, а главное - несправедливости. Страшит меня, что стану я тёмной, а не светлой, как это было до сих пор.
- Но как ты спаслась, Снегурушка, ведь мы с твоей матерью посчитали, что нет тебя больше!
- Расскажу я всё, отец, но ты присядь, ведь рассказ мой будет не коротким.
Мороз опустился в большой сугроб под лапами ели и ель, покачивая ими, негромко заговорила:
- Как узнала я позже, не просто так получила я от матери-Весны венок, пробудивший во мне способность любить того, кого увижу я первым и им оказался именно Мизгирь. Сама Весна мне рассказала, как сговорились они с Великой Паучихой, праматерью Мизгиря, что хорошо бы стали мы супругами с Мизгирём, что произойдут от нас великие. Именно меня пожелала в невестки Великая Паучиха и устроила так, что Мизгирь увидел меня, и совпало с её желанием, что влюбился он в меня с первого взгляда. Хорошее решение приняли мать-Весна и Великая Паучиха, ведь не могут родители не желать добра своим детям, ибо были мы счастливы с Мизгирём, хоть и счастье было коротким. В тот день, когда явились мы перед очи царя Берендея просить благословения на брак, ощущала я сильный страх, догадываясь, как сильно хочет убить меня Ярило, с каким неистовством пытаются пробиться его лучи через пелену тумана, который напустила Великая Паучиха, чтобы защитить меня. Но туман был слишком густой, солнцу тогда так не удалось проникнуть через него. Мы с Мизгирём стали мужем и женой, он увёз меня в свои роскошные хоромы... Ах, как мы счастливо прожили с ним целый год! Тогда родилась у нас дочь, вот эта девочка, которой Мизгирь дал византийское имя - Анастасия. Но вот - снова царь Берендей созвал народ на праздник, вот там же, на открытом месте, под солнцем... Я ни в какую не хотела туда идти, я так боялась, но Мизгирь настаивал, чтобы я пошла, ведь он так разодел меня, осыпал драгоценными украшениями, он жаждал, чтобы много берендеев увидели, как хороша у него жена... За год нашей совместной жизни он так не понял, кто я на самом деле, он так и считал меня дочерью Бакулы и его жены, да я так именно этого хотела и вовсю старалась, чтобы он именно так и думал. И я отравилась с ним на этот пир. В тот день снова был густой туман и я подумала: обойдётся. Но вот тогда не обошлось... Солнце победило туман, его лучи... Я стала водой и просочилась сквозь землю, прямиком в Кощеево царство! Вот только из меня и хмель от выпитой на пиру браги не успел выветриться, как снова обрела я былую плоть и кровь из воды и смеялась я над Ярилой. Тут предстал передо мной сам Кощей. Стал он похотливо разглядывать меня, хвалить красоту, да так скобрезно, что не польстило мне. Тут он руки костлявые ко мне протянул... А меня такой гнев охватил, выставила я вперёд ладони и закричала, чтобы он не приближался ко мне. Тут он скорчился в три погибели, схватился пониже живота, да как завопит: " Ай, отморозила, отморозила!" А тут и земляные стены его подземелья начали покрываться корками льда... Не сразу поняла я, отец, что я сама сделала это. Только потом уж смекнула: лучи Ярилы не убили меня, а помогли раскрыть в себе силу небывалую! Посмеялась я над Кощеем, да и пошла прочь из его царства. Просто поднялась вверх сквозь толщу земли - да и оказалась наверху, снова в мире людей. А над головой у меня ясно светит солнце. Жаркое, лучи так и палят, а мне вреда уж нет! Подняла я глаза на солнце, смотрю на него, а оно уж и не слепит меня! Засмеялась я тогда, да и закричала: " Ярило, видишь ли меня? Вот я снова живая и во плоти! Уж спасибо тебе, постарался ты: стала я только намного сильнее, да не забуду я твоего добра, отплачу теперь!" Стала я кланяться солнцу, да смеяться пуще прежнего. Только недолго мне тогда весело было. Сказала я вслух: " Ну, будя, пора мне вернуться на берендеев пир, к мужу любимому!" И тут услышала я, как птицы защебетали надо мной: " Снегурочка к мужу собралась, а муж ведь умер! Не перенёс кончины жены, кинулся в озеро с Ярилиной горки, утонул, утонул, утонул!" Тут во мне сердце так и остановилось, ведь не за чем птицам лгать, везде они летают, многое знают. Больно мне стало и плохо, закричала я страшным криком, тут земля подо мной толщей льда покрылась и пополз лёд в разные стороны, аж до того места, где праздновали берендеи, на их поля, в лес... А мне стал ненавистен солнечный свет, не могла я больше видеть всё, что им освещено. Сползла я обратно в Кощеево царство. А у Кощея только светильники вечные горят, да свет у них не живой, белый, холодный, мертвенный. Никак не схож с солнечным светом. Села я на плиты холодные, которыми был выложен пол. Ноги меня не держат, горе как цепями сковало. Подумала я, что всё равно придётся мне вернуться под солнце, ведь дочь у меня там маленькая, вынуждена я буду ещё ради неё оставаться в человеческом мире, хоть станет это для меня мукой мучительной... И не заметила я, как заснула, вот так, сидя, как окаменела, потому что сидя и проснулась, в той же позе. Открыла я глаза, а надо мной Кащей стоит, тощие руки скрестил, да ехидно так говорит: " Горазда же ты спать, овдовев!" Тут я всё вспомнила, стала я подниматься, разминать тело: " Ох, пора мне, ведь маленькая дочь у меня в колыбели!" Тут Кощей захихикал и говорит: " В колыбели? Как бы не так! Она девица в брачном возрасте, ведь проспала ты, голуба, пятнадцать лет!" Тут снова сердце у меня как остановилось: " Так ведь и отца у неё нет, под чьим же присмотром была она эти пятнадцать лет?" Присели мы тут с Кощеем на золотую скамью и сказал Кощей: " Я всё знаю, всё рассказали мне мыши, подземные жители, которые всё знают не хуже птиц в небе! Когда ты растаяла на глазах у берендеев под лучами солнца, а Мизгирь утопился в озере, царь Берендей принял решение, что опекунство над вашей дочерью должно перейти к её ближайшим родственникам. А поскольку у Мизгиря никакой родни не нашлось, а Бакулу и его жену считали твоими родителями, вот им и поручили опекунство над девочкой, а заодно и доверили присматривать за богатством Мизгиря, которое должно было перейти к Анастасии в день её совершеннолетия. Там были и лавки торговые в разных посадках, а дела в них так разумно поставлены, что если ничего не менять, то приносили бы они доходы годами без особых хлопот. Были и сокровищницы, в которых золота и драгоценных каменьев скоплено немерено. Остались Анастасии в наследство и торговые корабли, которые Мизгирь в последнее время сдавал в аренду, но сам не плавал, не хотел молодую жену оставлять. В общем, жила бы твоя дочка припеваючи, без нужды, да вот только дурак Бакула и его жена растранжирили её богатство, да всего за какой-то пяток лет... Спустить-то самое великое состояние можно за самое короткое время, если разум потерян. Пристрастились оба - и Бакула, и его жена к азартным играм, да и оставили ни с чем Анастасию..." Тут во мне всё заколыхалось, затрясло меня от гнева: " Куда же царь смотрел, что поставил моей дочери таких плохих опекунов?! Что, не дошли до него слухи, что старики девочку разоряют, почему не заступился?" Кощей только руками замахал: " Да не до того было Берендею! Он ведь царство терять начал. Народ целыми селениями его края покидал, в другие земли переселился. Видишь ли, когда ты на глазах берендеев растаяла и водой ушла под землю, а Мизгирь утопился, царь высказался так, как будто проявил радость по этому поводу: мол, не может нас тревожить ни кончина Снегурочки, ни погибель Мизгиря,
мол, Солнце знает, кого карать и миловать, мол, всё было правильно, это был правдивый суд. Ещё царь предположил, что это Снегурочка, дочь Мороза, была виновна в том, что Солнце гневалось на берендеев аж пятнадцать лет, а теперь вот, когда Снегурочка скончалась, Мороз уже не станет вмешиваться, делая весну и лето холодными. И тут ещё принялись берендеи восхвалять Солнце, песнопение... В общем, дошло всё до батюшки твоего Мороза. Ох и разгневался он! Сначала знак берендеям был недобрый: едва кончили они петь прославления Солнцу, как у них под ногами земля в лёд обратилась. Это ведь ты постаралась, Снегурочка? Ох, и перепугался народ, все разбежались, по своим домам попрятались. А на второй день уж Мороз свою месть начал: в начале лета снег повалил, да такая пурга была, что намела сугробы по колено! Вступил Мороз в неумолимую борьбу с Ярилой, всё лето то солнце пекло, то холод наступал и снег сыпался. Не собрали берендеи урожаи к осени, а впереди предстояла долгая зима без запасов... Страшное время наступило у берендеев, голодное. Многие в леса подались, чтобы кое-как перебиться охотой, да Мороз зверьё угнал в глубины леса, да почти каждый день такую пургу нагонял, что из дому выйти невозможно, снег двери подпирал. Так зол был Мороз на берендеев, что обрадовались они погибели Снегурочки! Зима эта была полна ужасов. Народ шёл к царю, просил помощи. Царские-то закрома были полны запасов, царь приказал выдавать просящим по горстке зерна, да ещё издал указ богатым берендеям делиться с бедными, но богатеи не больно-то спешили указ выполнять. Простой народ тогда не брезговал ни собачиной, ни кошатиной, ни мышами, даже людоедство случалось. Многие умерли в ту зиму. Не могли дождаться весны, на неё была вся надежда. Да зря надеялись. Была прежде Весна милостива к берендеям и по-своему любила этот народ, а как только услышала о их радости из-за кончины Снегурочки, так сказала Морозу: " Отдаю тебе своё время, делай, что нужно!" И была весна до самого лета как лютая зима... И ещё немало народу умерло, и погребения им не доставалось: съедали семья и соседи их трупы и даже косточки в муку мололи. Только летом кое-как улеглись метели, а к его середине лёд на реках подтаял, стали купцы на кораблях и лодках приплывать, привозить, что пригодно в пищу. Да такие цены заламливали, что только богатым в пору было всё это закупить. А простому народу та же голодная смерть. Вот тогда и стали выжившие покидать Берендеево царство: " Хоть в чужой земле холопами будем за кусок хлеба и тёплый угол, а живы останемся!" Царь Берендей как уж тут голову ни ломал, чтоб удержать народ. Приказал богатеям закупить продовольствие не только для себя, но ещё и сдать на общий склад столько-то муки, овощей и солонины, чтобы помогать простому народу, ужесточил наказание за невыполнение приказа, даже грозил ввести за ослушание смертную казнь. И богатеям пришлось повиноваться, пополнили склады, стали подкармливать тех, кто не покинул ещё родные земли. Обещал царь и семена дать безвозмездно грядущей весной на посевы. Только весна вновь не пришла после небывало холодной зимы, снова до самого лета простояли трескучие морозы да вьюги. Хоть и выдавали простому народу кое-что со складов, чтоб с голоду не умерли, а всё же скудно и этого было, всё равно умирал народ и ели трупы умерших. А летом опять многие ушли в другие земли. И снова лютая зима и нет весны, и снова многие умерли, а летом толпы народа ушли. И многие богатые стали собирать всё ценное, что у них осталось и переселяться в чужие места, уж больно дорого обходилось им закупать еду и себе, и на склады, в помощь другим. Тогда и Купава, соперница твоя, всё потеряла. Отец её, как ты знаешь, был прежде человеком богатым за счёт обширных земель, посевов хмеля и владения многочисленными ульями. Так вот, в лютые морозы погибли у него пчёлы, да хмель не высадишь. Всё, что было у него припасено и накоплено, всё спустил он на пропитание для своей семьи, да на то, что надо было сдавать на склады. Не вынес он разорения, скончался. А у Купавы, да Леля, что стал её мужем, только терем остался, да ведь стенами сыт не будешь. Сказала тогда Купава Лелю: " Подадимся и мы в дальние земли. Будешь ты работать, подёнщиной заниматься, да нас прокормишь!" Лель как бы и перечить не стал, только на второй день исчез он, один ушёл в дальние края, видно, не с руки ему было брать с собой жену, да ещё дочь, что родилась у них почти в одно время с твоей Анастасией. Знамо дело, мужику одному легче выжить, чем с бабой и дитём... А Купава, как поняла, что муж её бросил, закричала страшным голосом, волосы на себе рвала, страшно ей было одной, с дитём, уходить в чужие края. Да тут ей спасение пришло. Заявился к ней в терем Бакула. К тому времени он овдовел, жена у него умерла за год до того, как Анастасии пять лет исполнилось. И сказал он Кураве: " Ухожу и я в другие земли вместе с дочкой моей названой, Настенькой. Много добра её проиграли мы с женой-покойницей, а всё же немного осталось у меня золотишка, в чужих землях голодать не будем: избу добротную поставим, лошадь есть, корову купим, да свиней, птицу, будет с чего жить, чтоб на других не работать. А ты, Купава, выходи за меня замуж, ни в чем нуждаться не будешь и дочка твоя будет мне как родная." Возжелал Бакула молодого тела да красоты Купавы. А Купава... Поморщила нос, да и согласилась стать женой Бакулы. Поняла, что не выжить ей и дочке Душечке без него. Вот у него и лошадь есть молодая да крепкая, и сани, не пешком придётся идти из родного края, не сгинуть в пути. И запасы у него: сухари, солонина, сало, лук. Собрала пожитки, да и села с дочкой Душенькой к нему в сани. Туда же Бакула и Настю посадил, которую считал своей приёмной дочкой. Как увидела её Купава, так затряслась от злости: " Ууу, Мизгирёво отродье, глаза б не видели!" Но слова тогда поперёк не сказала, чтоб Бакула с собой Настю не забирал и оставил умирать голодной смертью в холодном крае. Опасалась, что новый муж рассердится и передумает брать с собой её саму и её дочку и сами придётся погибать. Не прошла у неё обида на Мизгиря, даже когда стала она женой Леля. Нищий пастух после их свадьбы пришёл в дом её отца, оборванный, немытый. Отец её, Мураш, хоть и не противился свадьбе дочери с Лелем, понимая, что дочь опозорена предыдущим женихом и пастух покрыл её позор, согласившись жениться на ней, но всё же был недоволен нищим зятем, которому теперь требовалось покупать приличную одежду. Ну, не в тряпье же ходить зятю богатого владельца улей и хмелевых посадок! В дальнейшем Лель, не привыкший ни к какой работе, также не радовал тестя, находясь в его доме в качестве украшения. Мураш ворчал, поселяя тревогу в душе дочери: кто же будет вести дела после того, как он, Мураш, будет делать это не в силах, пророчил, что недолго и разориться с таким зятьком. Купаве то и дело приходили в голову мысли, что с Мизгирём она была бы как за каменной стеной и отец был бы доволен и одновременно нарастала обида на Мизгиря, что он лишил её счастливой жизни, на которую она рассчитывала. А после того, как Лель оставил её с дочерью и она была вынуждена стать женой Бакулы, который был ей противен, её ненависть к Мизгирю стала превеликой. Его одного винила она во всех своих страданиях. Так вот, добралась она со своим новым мужем до новых краёв, поставили они там новую избу, прикупили корову, свиней, птицу. Поначалу была Купава тише воды, ниже травы, всё боялась, что если будет перечить мужу, выгонит он её с дочкой. А потом поняла, что Бакула безвольный и трусоватый, его самого легко запугать, а то и поколотить - сдачи дать он не решался. Вот тогда Купава и взяла над ним власть, а Настя... Да, незавидная доля выпала твоей дочери, Снегурочка. Чай, не такое детство и юность готовили вы ей с Мизгирём... Купава в ней только отродье ненавистного Мизгиря и видела, часть его. Ну, и отыгрывалась, как могла. Если и выжила девчонка при таких издевательствах и побоях, так только благодаря тому, что крепости в ней много, ведь потомок Мороза да Великой Паучихи... " Тут, отец, такой гнев меня обуял, что сама себя я испугалась. " Любит ли Купава дочь свою от Леля?" - спросила я. " Души не чает! - ответил Кощей. - В новом поселении, куда переехали Бакула с Купавой, уже были иные порядки, поэтому Купава дала своей дочери ещё одно имя, принятое у местных: Марфуша. Вот так и зовёт её отныне двумя именами - Марфушенька-Душенька. Всех ненавидит, кроме дочери родимой." И пришло мне в голову такое, отец: наказать Купаву за то, что не пожалела мою дочь, убив её Марфушеньку-Душеньку. Вот, думаю, зайду я в их избу и заморожу Марфушкины потроха, пусть даже сидит она у жаркой печки. А Купаву жить оставлю, чтоб весь остаток жизни умершую дочь оплакивала. Потом обуяла меня злость на Бакулу, что богатство нашей дочери проиграл, спустил на ветер, мачеху злую привёл, да не заступается, мучить позволяет. Подумала я, заморожу и его, только с муками: сначала одну ногу отморожу, потом другую, потом руки, потом другие части тела, чтоб месяцами умирал, да ужасался. А после подумала я, что соседи Бакулы и Купавы виновны тоже в страданиях дочери, ведь наверняка видели, как Купава с ней поступает и не заступились. И захотелось мне, отец, убить всех соседей и даже всю деревню, но сначала - малых детушек на глазах родителей в льдинки застывшие обратить. И тут, батюшка, ужаснулась я сама себе: неужто то, что стала я несчастной, сделало меня и злой? Не захочу ли я, совершив такое, убивать всех подряд, повод искать, а там и без повода? И поняла я, что если покину я царство Кощея, стану я тёмной, совершу много зла. Поэтому уж лучше сидеть мне внутри тьмы, чем запустить тьму в себя. Попросила я пристанища в царстве Кощеевом. Тут Кощей и вскинулся, ты, мол, мне едва моё мужское естество не отморозила пятнадцать лет назад, я еле оттёрла теперь пристанища просишь?! " Не дождёшься, - кричал, - вон убирайся!" Тут я взмолилась: " Кощеюшко, дозволь остаться в твоём подземном царстве! Я тебе всё, что захочешь, вот только женой не могу тебе быть, после Мизгиря никто мне не мил. Если есть у тебя враги, на твою сторону я стану! Видел же ты мою силу и враги у тебя наверняка имеются, буду против них твоим союзником!" Тут Кощей задумался: " Дааа, врагов-то у меня немало, сколь убить-то пытались за всё бессмертие. Сколько иголку-то ломали, что в яйце, которое в утке, которая в зайце! Сколько ни живу, ни мёртвому приходилось валяться, пока иголка обратно но срастётся, да в яйцо не запрячется, а яйцо обратно в утку не пролезет и так далее... Не то, чтобы мне от этого сильно плохо было, но обидно как-то. И ведь знаешь, что это ещё не конец неприятностям! Пожалуй, ты можешь мне пригодиться, как сторонник, дочь Мороза. Только вот есть у меня для тебя условие: покорись! Ладно уж, домогаться, как бабу, тебя не буду, но только помни, кто тут главный, признай себя пленницей и шагу не ступи без моего дозволения! Хочешь остаться - соглашайся, не хочешь - выметайся!" Ну, тут я и согласилась.
Ель умолкла, продолжая покачивать лапами.
Другие статьи в литературном дневнике:
