Стихи!
Смех
Тейт Эш
Взгорье. туманы мутней и густей.
Снится зима непонятного облика.
Небо промёрзло до птичьих костей.
Ниже, на ветке, нахохлилось облако.
Стайкой расселись прошедшие дни.
Тише, смотри не спугни.
Стужа крепчает, покинувши схрон.
Близится вечность. не наша, не та ещё.
Валится-падает с разных сторон
Мёрзнущий снег, на ладони не тающий.
Девочка странно смеётся, тайком
стоя в снегу босиком.
Колется смешек, теснит снежуру,
режет на части ледовое сонмище.
Ветер, с обрывком цепи, по двору
тащит беззвучные крики о помощи.
Свет над обрывами гнётся в дугу,
в небо метнётся - и падает, вогнутый.
Голос клокочет. Куда-то бегу,
лишь бы не слышать хохочущей чокнутой -
С берега - в белое. в гиблое. вплавь...
...резко включается явь,
марево преображая.
стылая. снова чужая.
Александр Кабанов
9 ч · Киев ·
Юношеское (1989-93), вошедшее в книгу. Да, я стар.
* * * *
Я отдыхал на бархате шмелей
еще гудящим от дороги взглядом,
земля крутилась ночью тяжелей,
вспотев от притяженья винограда.
И пастухом рассветный луч бродил,
приподнимая облако бровями,
но тишина не ведала удил,
и травы не затоптанные вяли.
Я по привычке не вставал с земли,
как тень недавно срубленного сада,
и пахли медом сонные шмели,
и капал яд с ужаленного взгляда.
Я слово недозревшее жевал -
не опыленный шарик винограда,
и счастлив был, и оттого не знал,
что счастье - есть посмертная награда,
И гусеница медленно ползла,
как молния на вздувшейся ширинке:
наверно миру не хватало зла,
а глазу - очищающей соринки.
* * * *
Мой милый друг, такая ночь в Крыму,
что я – не сторож сердцу своему,
рай переполнен, небеса провисли,
ночую в перевернутой арбе,
и если перед сном приходят мысли,
то как заснуть при мысли о тебе?
Такая ночь токайского разлива,
сквозь щели в потолке, неторопливо
струится и густеет, августев,
так нежно пахнут звездные глубины
подмышками твоими голубыми;
уже, наполовину опустев,
к речной воде, на корточках, с откосов –
сползает сад – шершав и абрикосов,
в консервной банке – плавает звезда,
о, женщина – сожженное огниво:
так тяжело, так страшно, так счастливо,
и жить всегда – так мало, как всегда.
* * * *
Еще темно и так сонливо,
что говорить невмоготу,
и берег спит и ждет прилива,
поджав колени к животу.
Желтее корки мандарина,
на самом краешке трамплина
встает на цыпочки звезда,
и, словно вплавь, раздвинув шторы,
еще по локоть кистеперый,
ты возвращаешься туда –
где в раскаленном абажуре,
ночная бабочка дежурит –
и свет, и жизнь, и боль впритык,
ты возвращаешься в язык,
чтоб слушать – жалобно и жадно –
рассвет, подвешенный за жабры,
морской паром, по леера
запруженный грузовиками,
грушевый сад, еще вчера
набитый по уши сверчками.
Простор надраен и вельботен,
и умещается в горсти,
и ты свободен, так свободен,
что некому сказать: “Прости…”.
* * * *
Молчат ниверьситетские сады,
садысь, биджо, на краешек ля-ля,
Отечество, спасибо за труды,
любил (****)? Не видно с корабля.
За этот хаос в сонной голове,
за этих яблонь голые ряды,
за хлеб и соль на мокром рукаве,
отечество, спасибо за труды.
Когда перед тобою свет и тьма –
в две задницы сомкнут свои ряды,
не все ль равно, куда сходить с ума,
кого благодарить за все труды?
Не все ль равно, улыбка или пасть
в твоих садах последует за мной:
зима сменяет зиму, а зимой –
на чьих коленях яблоку упасть?
Другие статьи в литературном дневнике:
